Преступный человек (гет)

— Аканэ, чем, по-вашему, опасен цепной пёс?

Цунэмори проводит подушечкой пальца по краю чашки и обхватывает её двумя ладонями.

— Острыми зубами.

— Жаждой свободы, дорогой инспектор, — качает головой Сайга Джоджи и садится напротив.

Аканэ достаточно часто навещает профессора, чтобы заметить — тот заказывает новые книги дважды в неделю, места в обоих книжных шкафах уже почти нет, а ставить ещё один в камере попросту некуда. Впрочем, следователь не сомневается — не взлети Сивилла на воздух, та бы придумала, как угодить почувствовавшему власть доктору наук. Слишком уж ценен он, видно, был для Системы, мог позволить себе вольность там, где все прочие о ней не могли и мечтать.

— Что для домашнего пса амуниция, то для цепного — наказание. Спусти первого с поводка, и он вернётся домой, отцепи второго — он умчится прочь. Вот и ответьте мне, Аканэ: теперь, когда и вас, и любого заключённого здесь держат разве что только двери, вы пёс домашний или цепной?

Цунэмори знает, что профессор никогда и ничем не интересуется просто так, а разговаривать с ним — всё равно что ходить туда-обратно по канату без страховки. Но пять лет — срок немалый, инспектор равновесие держит не хуже акробата под куполом цирка, а собственное равнодушие даётся Аканэ легко.

Настолько легко, что иногда становится страшно.

— …или вы эту цепь держите? — коротко улыбнувшись, предполагает Джоджи.

Цунэмори склоняет голову к плечу, оставляя вопрос без ответа, и делает небольшой глоток кофе. Тот горчит на языке и приятным жаром прокатывается по пищеводу — Аканэ пьёт крепкий, совсем без сахара и очень, очень горячий.

— Что вы скажете о подрывниках? — спрашивает она.

Сайга смотрит на неё с несколько секунд, будто бы всё ещё надеясь получить ответ на заданный вопрос, затем коротко вздыхает, отставляет чашку в сторону и закидывает ногу на ногу.

— Тот, кто взорвал Башню, точно знал, что делал. Дело даже не в том, что он выбрал подвальный этаж — в этом, к слову, можно было бы углядеть скорее любовь к театральности, нежели осведомлённость о чём-то, чего не знают все остальные. Дело в том, что он нанёс удар по одной лишь Башне. А значит, был уверен, что избавится от Сивиллы одним ударом.

— Целью теракта могла быть и не Сивилла, — возражает Аканэ, — а банальная популяризация идеи терроризма как такового.

— Да, заяви он о себе. Но поскольку наш доброжелатель не просто пожелал остаться тайным, но и похоронил своих исполнителей под завалами Нона-Тауэр, то не лишним будет предположить, что целью была именно Система.

Цунэмори отводит взгляд, встаёт с кресла и, скрестив руки на груди, поворачивается лицом к книжному шкафу, спиной — к Джоджи.

— И что из этого следует?

— Что трудно себе представить такой сценарий, в котором у Сивиллы не было бы резервного головного центра. А мы имеем то, что имеем, а значит, на подвальном этаже располагалось то, что иметь аналогов не могло. Нечто уникальное. В единственном экземпляре.

Цунэмори не вздрагивает — только едва заметно напрягается и ненадолго прикрывает глаза.

— Вот только вам, Аканэ, всё это прекрасно известно. Потому я недоумеваю о цели вашего визита. Разве что…

Сайга хмурится, видя, как девушка крепче обхватывает себя руками, и проницательно замечает:

— Разве что вы решили оценить, насколько ситуация очевидна. И сколь много людей смогут сделать из неё верные выводы.

Аканэ вздыхает, поворачивается к профессору лицом и добавляет:

— И как скоро.

Профессор Сайга окидывает следователя оценивающим взглядом и пожимает плечами.

— Три дня назад, сразу после взрыва, во всей тюрьме пропало электричество. Аварийный протокол вступил в силу лишь спустя двадцать секунд, и знаете… За это время большая часть заключённых догадалась подёргать за ручку двери своей камеры. В то время как стражи порядка были куда больше озабочены неработающей кнопкой SOS. Как результат — пять сбежавших преступников.

Сайга поднимается с дивана и внимательно заглядывает инспектору в глаза:

— Аканэ, важно не то, как скоро. Важно, кто догадается.

* * *

Каждый из служащих Бюро, будь то следователь или же каратель, каждый месяц сдавал промежуточный экзамен. Состоял он из двух частей: тестирование, содержащее, как правило, вопросы уголовного права, и испытание на симуляторе на выбор экзаменатора.

В программу симулятора было записано множество возможных и невозможных вариантов развития событий — от банальных ограблений до вторжения инопланетян. Хинакава, к примеру, последние любил более всего и тренировался исключительно на них. Мика же, зная, что вряд ли маловероятный сценарий попадётся на экзамене, предпочитала тренироваться на тех, что предполагали привычные всем ограбления и убийства.

Вещь удобная и, как Шимоцуки не раз могла убедиться, на практике действительно нужная, но, как бы ни были подкованы служащие Бюро, с прогремевшим взрывом и последовавшей за ним катастрофой они не справлялись.

Потому что не было такого сценария, в котором не было бы Сивиллы.

И если до сего дня никто вопросом «что было бы, если бы» не задавался, то теперь, едва ли не вручную растаскивая завалы и печально косясь на бесполезные доминаторы, спрашивать было поздно.

— Нас к этому не готовили, — глухо и зло цедит Мика, жестом командуя группе зачистки погружать последние из найденных трупов и везти их в морг — процедура опознания будет проходить там.

— А как ты себе это представляешь? — снисходительно посмеивается Суго, и Шимоцуки даже не думает обижаться на фамильярность — ни исполнителей, ни инспекторов теперь нет, а Тэппэй проработал в Бюро намного больше, чем она.

— А как ты себе представляешь вторжение инопланетян? — вопросом на вопрос отвечает она. — Вот именно! Но почему-то я знаю, куда сообщать об НЛО, но понятия не имею, что делать, если больше некому сообщать!

Суго открывает перед ней дверь служебной машины и, бросив последний взгляд на обломки Башни, из-под которых спустя три дня больше не доносится ни единого стона, садится за руль.

— Сивилла слишком многим не нравилась, чтобы демонстрировать собственным стражам возможность своего падения, — поясняет он. — Это как раз понятно. Странным кажется другое.

— Если ты о пританцовывающем на камнях Хинакаве сегодня утром, то это не странно — без контроля сейф с наркотиками в медблоке взломать может даже школьник, что уж говорить о Шо. Он под кайфом.

— Нет, — хмыкнув, качает головой Тэппэй. — Я о том, что как-то всё у них гладко вышло — один взрыв, и нет никакой Сивиллы. Я догадываюсь, что, вероятно, в Башне располагался какой-то главный центр управления Системой, но разве могло быть так, что у главного компьютера Японии нет резервной копии? Смешно даже: перед Сивиллой трепетали все сто тридцать миллионов населения, а её уничтожил один-единственный заряд.

Шимоцуки смотрит на мелькающие за окном магазинные вывески и крепче стискивает в руках сотовый телефон.

— М? Что скажешь?

Мика вздрагивает, словно тот не спросил, а в спину ударил, растерянно моргает и старательно отводит взгляд. Потому что сказать ей нечего.

— Да, странно.

Ведь она прекрасно знает ответ.

* * *

Сивилла не терпела дураков, и тот факт, что он, — Гиноза, — дураком отнюдь не был, был ему, — Гинозе, — на руку.

На итоговом экзамене он получил шестьсот восемьдесят два балла, что было на тридцать девять баллов меньше, чем у Когами, но, учитывая феноменальность результата последнего, его показатель был более чем прекрасным. В Бюро его взяли после собеседования, освободив от компьютерного тестирования, в то время как Шинья собеседование и вовсе проспал.

Заявился в последнюю минуту с сигаретой в зубах, вышел из кабинета Главы Касэй спустя две минуты после того, как зашёл, и так и не понял, какого чёрта все паниковали. Удивлён никто не был, а Гино мучила беззлобная зависть: как бы он ни старался, у лучшего друга всё равно выходило лучше, а то, с каким неприкрытым интересом смотрел на Шинью отец, уверенности в себе Нобучике не прибавляло.

Впрочем, время шло, подростковые комплексы остались в прошлом, а усидчивость и педантичная любовь к порядку, в противовес нахальной безалаберности Шиньи, принесли свои плоды.

Недостаток таланта и чутья компенсировался незаурядным умом — что со взрывом не всё чисто, он заподозрил сразу.

Укрепился в своих сомнениях, когда срочное собрание созвала Аканэ вместо Главы, и уверился в своей правоте окончательно, стоило Касэй и вовсе пропасть.

Он с несколько минут был озадачен тем, что недоумение по поводу творящегося вокруг не выказывает Цунэмори, однако стоило встретиться взглядом со старшим инспектором там, на развалинах Нона-Тауэр, как Нобучика понял — следователь не удивлена не потому, что ничего не подозревает. А потому что точно знает.

— Аканэ.

— Не сейчас, — грубее, чем хотелось, отвечает она, застёгивает пиджак и выходит из-за стола. — Я еду в Министерство.

Тон для неё нехарактерный — Гиноза в очередной раз убеждается в правильности собственных догадок и укоризненно хмурится. Цунэмори виновато улыбается, подхватывает со стола папку с документами и, извиняясь, касается металлического запястья.

— Гино, правда, я вернусь, и мы обязательно…

— Сивилла была человеком?

В мыслях звучало куда логичней, чем прозвучало вслух, но выражение лица Аканэ того стоило. Знай он бывшую напарницу чуть хуже, мелькнувшую в глазах вину тот бы и не заметил — короткое мгновение, большее, что может та себе позволить и что Гиноза мог бы от неё ожидать.

Цунэмори отпускает его запястье, руки падают вдоль тела безвольными плетями, и, отступив на шаг назад, следователь опирается на стол.

— Не совсем, — уклончиво отвечает она, поняв, что отпираться смысла нет.

Нобучика требовательно приподнимает брови, и та нехотя продолжает:

— Сивилла была коллективным разумом. Мозгом двухсот сорока семи асимптомных преступников.

— А Глава…

— Кибертело. Роль Касэй поочередно исполнял кто-нибудь из них, — Аканэ устало проводит рукой по лбу и с опаской заглядывает напарнику в глаза. — Гино, я хотела рассказать, но…

— Брось, — отмахивается Нобучика. — Ты бы никогда не рассказала, не будь в этом нужды. И промолчала бы сейчас, не догадайся я сам.

Это правда. Гиноза это знает, Аканэ знает, что он знает, и первый устаёт её за это винить, а вторая и не думает во лжи раскаиваться.

Нобучике потребовалось три дня, чтобы предположить подобное, и сначала оформившаяся было мысль показалось ему абсурдной. Но человек — единственное, что могло существовать в единственном экземпляре, и если допустить, что Система — существо органическое, то многое становится понятным.

Понятным, откровенно говоря, становится всё, и Гиноза несколько мгновений искренне думает, что обвинять Аканэ в молчании глупо. По-детски и не к лицу бывшему инспектору.

Он даже почти не злится, когда вдруг решает спросить:

— И как давно?

Цунэмори же может соврать. Убедительно, без заминки. Может отшутиться. Может промолчать, что, в общем-то, куда хуже, но…

Но честное:

— С тех пор, как погиб Кагари, — выбивает у Нобучики почву из-под ног.

Он находит в себе силы молча кивнуть и выйти за дверь. Аканэ не бросается вслед за ним, и для этого ей вовсе не обязательно силой удерживать себя на месте.

Аканэ едет в Министерство Благосостояния, чтобы обнаружить там пустые помещения, включённые, но вычищенные компьютеры и светящееся на одном из мониторов: «Что ты видишь?».

Гиноза думает о том, что та лгала ему (им, конечно же, им) на протяжении пяти лет.

Аканэ думает, что дважды — это уже система. Подпись и отличительный знак.

Гиноза в ярости.

Аканэ спокойна.