Преступный человек (гет)

Глаза Когами всегда предостерегали. Ближе не подходи, с плеча не руби, рот не разевай, к чёрту иди.

С первого дня его с Гино знакомства в нём чувствовалось что-то дикое, звериное. Что-то слишком жаждущее свободы, чтобы кому-либо подчиниться. Необузданный, своевольный, самоуверенный и безгранично искренний. Жил, не оглядываясь на других, мечтал, не прося разрешения.

Его глаза будто бы предупреждали: не подходи — обожжёшься, но сил убегать у Гинозы уже не было. Когами шутя решал учебные задачи, лучше всех стрелял, быстрее всех бегал, учился на отлично, но будто бы особо того не желая. На парах вел себя показательно равнодушно, запросто мог прогулять половину занятия, заявиться на вторую, сесть прямо под нос преподавателю и на вопрос, почему он опоздал, ответить:

— Погода хорошая.

Преподаватели от такой наглости дурнели в прямом смысле слова: пыжились, краснели, яростно сжимали кулаки и угрожали исключением. Шинья пожимал плечами, выдирал из тетради Нобучики чистый лист и за десять минут излагал всё содержимое занятия. Второй лист выдирал уже из конспекта хорошенькой соседки по парте, писал на нем объяснительную на имя декана, весело подмигивал Гино и, оставив и то, и другое на ошеломлённого преподавателя, с пары уходил. Сессию закрывал на отлично и на пару недель раньше остальных и ничуть не скрывал, что собственное будущее волнует его мало и открывающимися перспективами не поражает. Не ясно, что бесило профессорский состав больше — его наглость или же бессмысленно пропадающий талант.

Их дружба всегда была странной — истинный гений одного, упорный труд второго, пламень и лёд, они ни в чём не сходились, просто однажды Гиноза пошёл по стопам отца, а Шинья решил, что почему бы и нет.

Они никогда ни в чём не сходились, но всегда были заодно.

Одно лишь было неверным.

— Ты отпустил их на патруль вдвоём? — так и не прикурив, Когами отводит сигарету от губ и отходит от мониторов.

В штаб-квартире многолюдно — с того момента, как Шинья появился на пороге, прошли почти сутки, за это время без малого три десятка его людей обосновались здесь, а ещё два собирались отправиться на место взрыва помогать разбирать завалы. Численность всей террористической группировки Когами не назвал, однако, раз уж в своё время Сивилла успела ими заинтересоваться, за три года бывший исполнитель успел либо самостоятельно сколотить нечто грандиозное, либо к грандиозному присоединиться и в лидеры выбиться — беглого карателя те слушались безоговорочно.

Ни первое, ни второе Гинозу бы не удивило. Другое дело, что когда на вопрос, где Аканэ, Нобучика ответил, что та отправилась на патруль, Когами не потребовал подробностей. Странно было это.

Ещё страннее — слышать этот вопрос теперь.

— Не смей, — почти шипит Гиноза, скользя по другу взглядом. — Тебя не было три года — моё «нельзя» не останавливало её тогда, сейчас тем более. Так что не смей меня в этом упрекать.

Когами коротко улыбается, пожимает плечами и прикуривает.

— И не думал, — вновь поворачивается к мониторам, показания которых, повинуясь летающим по клавиатуре пальцам Хинакавы, меняются с космической скоростью, и увеличивает масштаб карты. — Аканэ большая девочка. Я удивлён, что это знаешь ты.

— Тебя не было три года, — на тон тише повторяет Гино.

Шинья оглядывается через плечо, Нобучика рисует в воображении едва ли возможное в серых глазах сожаление и не позволяет себе радоваться негромкому:

— Прости.

Потому что Шинье не жаль.

— Ты задаёшь неверный алгоритм поиска, — говорит Когами Шо. — Измени эти параметры и заново откалибруй сканер, тогда…

— Нет, — вырывается у Гино раньше, чем он успевает себя остановить.

Хинакава оборачивается и трясёт головой:

— Когами-сан прав, если…

— Нет, Шинья, — повторяет Нобучика, и с губ так и не повернувшегося на оклик Ко слетает короткий вздох. — Тебя не было три года — ты ничего не знаешь.

Шо пришибленно замолкает, переводя настороженный взгляд с одного на другого, Когами легко меняет исходные данные сканера, следит за быстро сужающейся зоной поиска и глубоко затягивается.

— Да, меня не было три года, — откликается он и кивком головы указывает на красную точку на экране. — Шион часто отсиживалась на нижнем оружейном складе, там почти не было камер, но зато отменно работала вентиляция. Взрыв снёс всё по минус третий этаж, а этот уровень вряд ли пострадал — там несущие стены в два раза толще.

Хинакава поражённо смотрит на оживший спустя двое суток тепловой сканер и судорожно набирает номер Цунэмори, что утром сменила на развалинах Рюго. Когами тушит сигарету прямо о поверхность металлического стола и поворачивается к Гинозе лицом.

— Я ничего не знаю, Аканэ большая, испуганная девочка, но и тебе не в чем меня упрекнуть. Потому что ты не видел меня три года и ничего обо мне в течение этих трёх лет не знаешь.

Гино прикрывает глаза и сжимает металлический кулак, пытаясь заглушить фантомную боль.

— Я не хочу ссориться, — признаётся он. — Ни тогда, ни сейчас. И я рад, что ты здесь.

— И я, — кивает Шинья.

Хинакава, сбиваясь и едва не плача, передаёт Аканэ данные о предположительном месте расположения Караномори и предупреждает о том, что в скором времени подойдут люди Когами. Яёй на том конце провода давит радостные всхлипы, Цунэмори стопорится на имени беглого исполнителя и забывает о нашедшейся Шион.

— Когами? — переспрашивает она.

Голос старшего следователя режет повисшую между Гинозой и Шиньей тишину, Нобучика открывает рот, собираясь пояснить слова Шо, но Когами успевает раньше:

— Здравствуй, мой маленький бывший инспектор.

Аканэ выдаёт чуть дольше затянувшаяся тишина и резкое:

— Здравствуйте, Когами-сан, — в ответ.

В глазах Гинозы плещется старая злость. В глазах Когами — жгуче-холодный азарт. А в голосе Аканэ не лёд и не пламя. Голос Аканэ хрустит. Как тонкая корочка кристально-чистого снега.

Нобучика и Шинья никогда ни в чём не сходились, но всегда были заодно.

Одно лишь было неверным — из них двоих огнём был Гино. Шинья — иссиня-прозрачная, арктическая глыба льда.

* * *

Настороженные взгляды сменяются благодарными только тогда, когда прибывшим людям Когами удаётся добраться на три этажа ниже подвального и не обрушить груду бетона на непотревоженный оружейный склад.

Те работают слажено и почти молча. Изредка негромко переговариваются и прячут редкие беззлобные улыбки, что никоим образом не относятся к происходящему, но разряжают напряжённую обстановку — у немногочисленных служащих Бюро, которые контролируют разбор завала, горе, а добровольцы из гражданского населения пришедших на подмогу террористов боятся ничуть не меньше, чем неясную угрозу из Министерства.

Когда же те вытаскивают из-под завалов Караномори, Цунэмори отдаёт приказ немедленно отправляться в штаб-квартиру и к носилкам даже не поворачивается. Потому что Яёй плачет впервые на её памяти, а даже у Аканэ есть свой предел. Своё собственное «слишком», что находится на границе между «у меня всё под контролем» и «всё катится к чертям» — поддержать она Кунидзуку не может, порадоваться живой Шион так, как радуются ей бывшие служащие Бюро, тоже, а требовать от них сейчас соблюдения субординации или хотя бы банальной осторожности бессмысленно и жестоко.

— Цунэмори Аканэ? — окликают её, и прежде, чем повернуться к говорящему, она всё же мажет взглядом по погружаемым в машину носилкам.

— Да? — приподнимает она брови и смотрит в глаза невысокому мужчине.

— Такеши Тацуя, — представляется он, — я один из людей Когами Шиньи.

— Я хорошо вижу и прекрасно слышу, Такеши-сан, — бесцветно замечает она, следя за удаляющейся машиной. — Разглядела и расслышала вас с первого раза.

Тацуя коротко улыбается, складывает руки за спиной и едва заметно склоняет голову к плечу.

— Шинья был прав, вам палец в рот не клади.

Цунэмори заламывает бровь и, обогнув террориста, вновь подходит к завалу, оценивая проделанную прибывшей подмогой работу.

— Как «человек Когами Шиньи», вы должны знать, что он редко бывает неправ.

— И вам это не нравится, — с толикой изумления утверждает Такеши, становясь возле неё.

Аканэ косится на непрошенного собеседника и неуютно поводит плечами. Тот ненамного превосходит её в росте, однако слажен крепко и в плечах широк. В водянисто-серых глазах плещется бесхитростное веселье, а вокруг лапками расходятся мелкие морщинки — он уже ближе к сорока, чем к тридцати и, судя по жёсткой осанке, редкой седине в и без того светлых волосах и шрамах от пуль на обнажённых руках, пережил и видел многое. Наверняка в прошлом служил не в полиции, а в каких-нибудь войсках, а в группе Когами оказался не от нечего делать.

Держится бывший солдат нарочито небрежно, однако, Аканэ уверена, стоит сейчас возникнуть хотя бы малейшему намёку на опасность, винтовка за спиной мгновенно окажется в руках.

— Отнюдь, — возражает Цунэмори, усилием воли подавляя так и рвущееся на волю раздражение, — благодаря ему спасён наш аналитик. Так что вы хотели?

Тацуя снова улыбается чему-то своему и, перекатившись с носков на пятки, говорит:

— Шинья просил передать, что, когда мы зашли в город, мы не встретили на востоке ни одной живой души. Это предположение, но либо жители примкнули к врагу, либо некто теснит их к западу. Вас очень мало, и вы почти два с половиной часа после взрыва не имели возможности контролировать хотя бы границы — пройти мимо вас нетрудно, но не заметить сотни мигрирующих горожан ещё труднее, что…

— …наводит нас на мысли о том, что перемещаются они по тоннелям подземки, контролировать и уж тем более перекрыть которые мы возможности не имеем, — продолжает Цунэмори. — На западе города расположена АЭС. Я не вижу иных причин гнать туда горожан, кроме как шантажировать нас заложниками, но… — Аканэ устало трёт лоб и жестом даёт всем сигнал сворачиваться. — Но если им хватает людей, чтобы тихо загнать сотни горожан в подземку, то зачем вообще прибегать к шантажу, если они могут задавить нас количеством.

— Вы точь-в-точь повторили его слова, — без удивления, с которым обыкновенно все подмечали этот факт, замечает Такеши.

— Да что вы? — невесело усмехается Аканэ. — Передайте Когами, раз уж он всерьёз рассматривает возможность прослушки нашей линии связи, что я с напарником проверю восточные линии метрополитена.

— Уже, — кивает Такеши, пристально следя за реакцией старшего инспектора. — Группа, отправившаяся с вашим раненным аналитиком, передаст вашим людям и Шинье, что вы отправились на восток города. Нам велено вас сопровождать.

Цунэмори скрипит зубами, еле сдерживая злость, и быстрым шагом отправляется к машине. Вполне в духе Когами — предугадать её реакцию, набросать план действий, заранее предупредить о нём своего посыльного и устроить из банальной вылазки шоу. От затеи за версту несёт снисходительной издёвкой, и если от самого Когами Цунэмори в глубине души и ожидала чего—то подобного, то читать то же самое в глазах до сего дня незнакомого Такеши Тацуи выше её сил.

— Не злитесь, инспектор Цунэмори, — останавливаясь рядом с её машиной, просит Такеши. — Это не насмешка, это…

— Такеши-сан, — перебивает его Аканэ, поворачивая ключ и выжимая сцепление, — если вы внимательно слушали всё, что обо мне говорят, то должны знать, — принимает из рук севшего на пассажирское сидение исполнителя первичный отчёт и коротко кивает в знак благодарности, — что злость — эмоция мне недоступная. Не отставайте.

Инспекторская машина трогается с места, и Такеши, с пару секунд посмотрев ей вслед, садится в один из фургонов. Даёт указание следовать за машиной, а сам скрещивает руки на груди и чуть видно улыбается.

Из-под колёс инспектора Цунэмори поднимается дорожная пыль, ветер тут же относит её в сторону стеклянных фасадов бывших бизнес-центров, а Тацуя понимает, почему так неожиданно появившийся три года назад Когами Шинья в ответ на нетрезвые вопросы новых сотоварищей о жизни под куполом Сивиллы порой лишь коротко улыбался и не в пример самому себе нелепо отшучивался.

Потому что не так уж невыносима жизнь в пекле ада. И не так уж равнодушна знаменитая фаворитка Сивиллы, как о ней говорят.

* * *

Яёй покидает аскетичный медблок только тогда, когда сурового вида врач из группы Когами в третий раз повторяет ей, что жизни Караномори ничего не угрожает, и не терпящим возражений голосом заявляет, что если та сейчас хотя бы не пойдёт и не поест, то он положит её на койку рядом. Под капельницу.

Тот, судя по выправке, военный. Судя по тону — званием не ниже полковника. Спорить с ним у Кунидзуки желания не возникает ни на йоту. Шион в себя пусть и не приходит, но кардиограмма на мониторе бежит резво, грудная клетка плавно вздымается, и сомнений в том, что аналитик жива, у Яёй не остаётся.

Она прикрывает за собой стальную дверь, кивая в ответ на напоминание о еде, и устало прислоняется к холодной бетонной стене. Облегчённо выдыхает, чувствуя наконец, как же сильно она устала за прошедшие почти двое суток на ногах, и на одно мгновение прикрывает глаза.

А в следующее распахивает их, услышав шаги в коридоре, и тут же обнаруживает себя на шее у растерявшегося от неожиданности Когами. Тот негромко смеётся, тут же обнимая её в ответ, и прижимается щекой к пахнущим общим для всех в штаб-квартире шампунем волосам.

— Спасибо, — шепчет Кунидзука ему на ухо, громко шмыгая носом и даже не думая смущаться стоящих за спиной беглого исполнителя Гинозы и Шимоцуки. — Ко, я…

— Всё получилось только благодаря необычайно чувствительным сканерам вашего юного компьютерного гения, — говорит он. — Я всего лишь знал, где стоит искать.

— Ох, просто скажи «пожалуйста» и перестань скромничать, — сквозь смех ворчит Кунидзука и, чуть отстранившись, утирает слёзы.

— Как она? — спрашивает Гиноза.

Кунидзука отходит от Шиньи на полшага и изнемождённо улыбается:

— Неплохо. Врач говорит, что ей ничего не угрожает, и даже на самый призрачный намёк на сомнение в моём голосе реагирует как на оскорбление в свой адрес. Страшный человек.

— Полковник Саммерс, — тянет Когами так, словно одно только его имя всё объясняет. — Многие из пострадавших в бою выздоравливают на несколько суток раньше, лишь потому что более не могут оставаться с ним в одном помещении. Сама-то как?

Яёй окидывает взором массивную дверь медблока и, неожиданно резко крутанувшись на невысоких каблучках, закидывает одну руку на шею Когами, вторую — Гинозы и радостно говорит:

— Страшно хочу есть. И услышать, где ж тебя, засранца, всё это время носило.

Гиноза закатывает глаза в ответ на искрящийся совсем несерьёзными искорками взгляд Шиньи и позволяет бывшей подчинённой утянуть себя в сторону кухни.

Мика же, потерянно застыв посреди коридора, лишь изумлённо хлопает глазами и смотрит вслед удаляющейся тройке. Потерянно, потому что не знает, имеет ли право пойти вслед за ними. Изумлённо, потому что впервые видит едва ли не единственную на всё Бюро подругу такой. Счастливой, живой, открытой и… действительно молодой. Впервые видит, чтобы она хоть до кого-нибудь дотрагивалась с такой вопиющей непосредственностью, с какой сейчас виснет на шеях двух самых грозных обитателей штаб-квартиры, и чувствует — перед ней трое давно знакомых друг с другом людей.

Таинственный Когами Шинья подле неё не выглядит опасным террористом, а Гиноза — желчным начальником, и Мика порывается уйти прежде, чем они обнаружат её неуместную и, ей кажется, постыдную растерянность. Но тут Яёй оборачивается и, тепло улыбнувшись, кивком головы велит следовать за ними. Мика мнётся ещё несколько секунд, судорожно пытаясь придумать убедительную отговорку, и едва действительно не уходит прочь, притворившись больной, как вдруг ноги сами несут её вслед за старыми друзьями, а затем и за общий с ними стол.

Когда же перед ней опускается осточертевший бичпакет, уходить уже поздно, но очень хочется — разговор личный, и, хотя ей, безусловно, любопытно чуть больше, чем она сама согласна признать, её касается вряд ли.

Когами меж тем невозмутимо протягивает ей чашку с дымящимся чаем, она смущённо и очень тихо благодарит беглого карателя, бесится из-за мелькнувшей в серых глазах благодушной издёвки, но вслух возмутиться не успевает.

— Рассказывай, — вгрызаясь в пресный протеиновый батончик и усаживаясь прямо на кухонную тумбу, требует Кунидзука.

И Шинья рассказывает. Ничего из того, что действительно могло бы представлять какой-либо практический интерес или в принципе имело право быть высказанным в присутствии не только Мики, но и Яёй. Рассказывает не правду и не ложь, не о себе или группе, а о мире за пределами Японии.

Потому что это именно то, о чём просила измученная переживаниями, больная от свалившихся на них катастроф Кунидзука.

Ближе к ночи, когда уже весь чай выпит, а от протеиновых батончиков слегка подташнивает, Когами достаёт из кармана знакомую Мике пачку сигарет. Она смотрит на них долго, пытаясь вспомнить, где же видела название "SPINEL", вспоминает, по-новому смотрит на загадочного Шинью, и в этот же самый момент Хинакава оповещает их о возвращении Аканэ.

Когда Когами и Цунэмори встречаются взглядами, Шимоцуки кажется, что она видит столкновение двух локомотивов на полном ходу.

И в этот самый момент ей многое становится ясным.

* * *

— Аканэ, что случилось? — негромко спрашивает Гиноза, когда та без всяких объяснений, прямо с порога велит собрать всех в конференц-зале.

Хинакава оповещает всех по громкоговорителю, сам тут же быстро шепчет что-то Цунэмори на ухо и, только получив кивок от неё, быстро пересказывает одну из их проблем Нобучике. Тот бледнеет, на секунду сбросив шаг, переглядывается с Когами и тут же отдаёт приказ всем находящимся на своих постах в городе экстренно вернуться в штаб-квартиру.

Как только большая часть людей Когами и не рассредоточенные по городу исполнители и инспекторы располагаются в конференц-зале, Гиноза встаёт со своего места, ещё раз сверившись с предоставленным Хинакавой рапортом, и, тяжело оперевшись о стол, заявляет:

— Согласно последним полученным нами данным, в сеть слили информацию об истинной сущности Сивиллы, — по залу проносится ошеломлённый рокот, и Гино поднимает раскрытую ладонь, показывая всем замолчать. — Поскольку не все из оставшегося в городе населения располагают сетью Интернет, наш противник распространил по всему городу листовки с разоблачением Системы. Те из горожан, что до сего дня поддерживали нас, вероятнее всего, нашими союзниками больше не являются.

Из зала доносится мрачное:

— Не мудрено, — нерадостное заключение тут же поддерживают тихим рокотом, и Гиноза вновь жестом заставляет всех замолчать.

— Кроме того, благодаря сегодняшней вылазке инспектора Цунэмори и разведотряда Когами Шиньи, нам удалось установить, что повстанцы оттеснили мирное население к западу, на территорию АЭС. Восток города абсолютно пуст. Поскольку захватчики до сих пор не предъявили никаких требований, а западная АЭС — потенциальная атомная угроза для всей страны, мы расцениваем сложившуюся ситуацию как захват заложников. Этот бой мы проиграли.

— Бой? — переспрашивает один из карателей. — Мы сдали город, жителей и жалкой кучкой в несколько десяток человек спрятались под землей. При всём уважении, Гиноза-сан, мы проиграли войну, и я не вижу смысла и дальше бороться неизвестно за что. Кто знает, может завтра они подорвут штаб-квартиру — мы должны сложить оружие.

— Не подорвут, — неожиданно подаёт голос Аканэ.

— Откуда такая уверенность?

— Их информатор, — поднимаясь со своего места, поясняет она, — понятия не имел, где располагается штаб-квартира.

Каратели и следователи перешёптываются между собой, Цунэмори меж тем включает проектор, и на большом экране появляется изображение.

— Мы не знаем, сколько человек из Министерства несут ответственность за взрывы, и будь мы уверены в том, что нас не перестреляют при попытке сдаться, мы бы так и поступили, исполнитель Танака. Сложили бы оружие, — она поднимается на трибуну, встаёт по правое плечо от Гинозы и кивает на экран. — Однако сегодня я и Кунидзука Яёй убедились в том, что информацию захватчикам продал небезызвестный вам Тоганэ Сакуя.

Шимоцуки подрывается с места, собираясь опровергнуть громкое заявление старшего инспектора, однако та тут же прибивает её взглядом обратно к креслу и, смотря ей в глаза, продолжает:

— Бывший каратель первого подразделения и сын одного из непосредственных участников проекта Сивилла, — отворачивается от Мики и чуть склоняет голову, — переживший захват Камуи Кирито два года назад.