Правды нет (джен)

Планшет переливисто пищит, когда я по буквам пытаюсь ввести информацию. Тщательно подбираю слова.

Первое: «Убийство». И поисковик уже на этот запрос выдает мне более ста миллионов страниц. Безграничное море информации, которое просто не умещается в моем понимании. Чешу бровь, глядя на строчку ввода запроса.

Великий Интернет. Улыбаюсь этой мысли, но тут же хмурюсь, возвращаясь к поиску.

Второе слово: «Платон». Количество резко сокращается, но от этого не легче. Скольжу взглядом по экрану, прокручиваю вниз. Вздыхаю.

И набираю число — дату, когда Алиш явился в его дом.

Новостные ссылки, видео, фотографии. Поджимаю губы, выбираю самую первую строку. Заголовок — «Убийство миллиардера». И над текстом четкое фото: желтая полоса «не пересекать» по периметру парка, полицейские. А дальше — дом. Увеличиваю фото, вглядываясь в пиксели.

Моя комната была на третьем этаже. Я даже могу ткнуть пальцем в «свое» окно, занавешенное шторами. Сразу вспоминаю расположение вещей и мебели: кровать у окна, по обе стороны — маленькие низкие тумбочки, справа у стены — книжный шкаф от пола до потолка, у двери — шкаф для одежды, забитый еще до моего появления в этом доме, и все по размеру, будто только меня и ждали.

«Убийство произошло предположительно в 2:15 ночи…»

Я тогда открыл глаза, когда на часах было 1:59. Отпечаталось в памяти, потому что электронные цифры светили мне прямо в лицо. Хотел в туалет или пить, не помню, но сна не было. И сердце колотилось.

«…найден мертвым в своей постели».

С маленькой пометкой — всё было в крови. Я видел, потому что прошел по коридору до спальни Платона. И хотел уже подавиться собственным криком, когда Алиш зажал мне рот ладонью. От него пахло кровью и землей. Ледяные руки и цепкие острые пальцы. Я не помню, что подумал в тот момент. И не знаю, пронеслась ли вся жизнь перед глазами. Я смотрел только в дверной проем, видел кровать Платона и лужи крови. А над ухом раздался тихий, спокойный голос Алиша: «Все мертвы. Будешь орать — ничего не добьешься».

Я как тогда, так и сейчас с трудом проглатываю комок в горле, дышу носом. И все это никак не умещается в скупые черствые слова репортажа.

На автомате смотрю на дверь и снова возвращаюсь к планшету.

«Платон Моравец принимал непосредственное политическое участие в жизни города. В связи с этим полиция предполагает, что все произошедшее — действие террористической группировки А-8».

Моргаю, нахмурившись.

Три тычка во всплывающую клавиатуру — «А-8», и, подумав, добавляю «терроризм». Снова не меньше миллиона страниц, но первыми идут новостные ссылки. Скольжу взглядом по сухим полосам текста, цепляя отдельные фразы, предложения: «снова напали», «очередной акт экстремизма», «десятки жертв». И нечеткие фотографии с места событий — ни одна подборка не обходится без той, где не было бы выведено на стене — неровно, словно кровью, — «А-8». Как штамп для всего совершенного.

Последняя новость по тегу — сегодняшняя. Взрыв в торговом районе — всего час назад. В горле пересыхает, когда я вспоминаю, что мы с Алишем были там только этим утром. Чуть не роняю планшет, но вглядываюсь в будто погрызенные чудовищным животным высотные здания, осколки бетона и стекла. Темные запылившиеся пятна крови — но ни одной жертвы в кадре.

Вспоротое брюхо города. С изъятыми органами.

И как подпись: «А-8» на растрескавшейся стене одного из зданий. Фотография достаточно четкая, чтобы я разглядел не только потеки, но и то, что «писали» явно рукой, обмакнув кисть в краску. При свете солнца видно разводы от пальцев, следы ладоней, алые брызги. Торопливо, неряшливо. И мне становится слишком страшно от своего собственного неведения и от неожиданного осознания. В голове начинают стучать молоточки, пытаясь выбить виски.

Если полиция верна в своих догадках, то где эта вездесущая надпись «А-8» будто кровью прямо на стене дома или спальни Платона?

Но еще больше меня беспокоит другая мысль: Алиш — с ними?

Кладу планшет на пол, предварительно выключив. Тру пальцами коленку, будто собираюсь дырку в штанах проделать. В голове — рой мыслей, но никак не получается застопориться хотя бы на одной и попытаться разложить все по полочкам.

Поднимаюсь с кровати и сам не замечаю, как начинаю ходить по комнате, меряя ее шагами. Провожу ладонью по полочке над камином, собирая пыль — кожа становится серой, безжизненной. Как та яма, впадина в асфальтовой дороге, где еще два часа назад ходили люди, а еще четырьмя часами ранее — я и Алиш.

Тошнит.

Оттряхиваю ладони — в воздухе тут же образуется мутное облачко. А потом разворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Алиш внизу. Он со мной весь день и не может себя клонировать, чтобы оказаться в двух местах сразу. Может, он не причем? Но почему тогда полиция склоняется именно к террористам?

А если Алиш все-таки из группировки, то он был бы в курсе того, что произойдет, ведь А-8 — это не один единственный паранорм, кто участвует во всех этих кровавых убийствах.

Не могу отбросить эту мысль по одной простой причине: Алиш торопился, и эта его пунктуальность во время «прогулки» по торговому району — вот что было странно.

Спускаюсь по лестнице, оглядываясь. Тишина, как и всегда. Вижу его на кухне — ко мне спиной. Кофта задрана. Останавливаюсь невольно, смотрю не дыша. Вокруг пояса — белый эластичный бинт, весь будто светится. И еще можно разглядеть ямочки на пояснице — они как раз под нижним краем повязки, — и полоску белья.

Кончики ушей краснеют.

Алиш закрепляет бинт, поправляет кофту и, не оборачиваясь, говорит:

— Подожди, я уберу.

Вздрагиваю, инстинктивно прячусь за стену, вцепившись в дверной косяк. Тут же злюсь сам на себя — пора бы уже привыкнуть. Выглядываю: теперь видно, что на столе старые окровавленные повязки, вата, ножницы и уже знакомые ампулы с обезболивающим.

Значит, не так уж все и «нормально». Разве Трэнт не помог ему с проблемой?

Нерешительно переступаю порог кухни, а потом уже увереннее подхожу к столу, собираю «мусор». Алиш не пробует возразить. Просто молча смотрит, опершись бедром о столешницу.

— А Трэнт тебя разве не… вылечил? — спрашиваю аккуратно, делая вид, что разглядываю что-то в раковине.

— Вылечил, — слышно легкую насмешку в голосе — удивительно. — Это небольшие последствия.

Говорит так, словно мне все должно быть известно об этом.

Бросаю на него взгляд.

— Но лучше стало?

— Да, — кивает и добавляет: — Не волнуйся.

Как-то непривычно мягко. Не в его обычной — «рваной» — манере.

Поджимаю губы и все-таки поворачиваюсь. Будет легче, если я все-таки узнаю.

— Что такое «А-8»?

Его брови ползут вверх. То ли он удивлен, что я об этом узнал, то ли — что я об этом не знал до сегодняшнего дня, то ли — что я так резко поменял тему.

— Я искал информацию, — оправдываюсь, — в Интернете. И наткнулся…

— Это террористы, — пожимает плечом, будто говорит о какой-то ерунде. Не заметно, что он смущен или растерян. Об А-8 уж точно знают все — слишком «громкие» у них дела.

Тяну края рукава кофты, кутаю в них пальцы.

— А ты… — замолкаю, все жду, что он поймет и продолжит фразу, догадается, озвучит то, что не могу выговорить я.

Алиш просто смотрит. Будто не замечает моей нерешительности. Толстокожий. Наверняка же знает, что я хочу сказать. Вместо этого только спрашивает:

— Что?

Утыкаюсь взглядом в угол между раковиной и стеной. Так легче — когда не смотришь на собеседника. Кажется, что говоришь это сам себе, размышляя, ни к кому собственно не обращаясь.

— А ты тоже из… них?

Ожидаю всего, чего угодно: лаконичного ответа «да» или «нет», игнорирования, угрозы, оскорбления за подобные мысли или даже удара. Зажмуриваюсь, складываю руки на груди и сжимаю кулаки, еще сильнее растягивая рукава. Но ничего не происходит. Открываю глаза. И не вижу Алиша.

Значит, проигнорировал.

Выдыхаю и тут же чувствую прикосновение к затылку. Давлюсь воздухом, но не дергаюсь, хоть это и дается мне с трудом. Убийца же просто проводит пальцами по волосам, будто расчесывая, зарывается пятерней, чуть сжимая.

— Я — наемник, — говорит он тихо, размеренно, что, похоже, должно меня успокаивать вместе с движением ладони, которая скользит ниже — по загривку. Аж плечи приподнимаю, чувствуя, как ужас сковывает тело еще сильнее. — Не террорист. Я выполняю заказы — за деньги. Я не вижу смысла в хаотичном убийстве. За неизвестную мне идею.

И гладит меня. Словно я животное, и сейчас начну ластиться и подставляться под руку, прося продолжения.

— Понял, — отвечаю едва слышно, не пробуя даже голову повернуть в его сторону. Дышу так громко, что меня, наверное, можно за дверью дома услышать.

— Хорошо, — он отстраняет руку. Без прикосновений становится только хуже — непонятно, что Алиш сделает в следующий момент. И, естественно, я вздрагиваю, когда он говорит мне прямо на ухо:

— Не бойся меня. Я твой опекун. Я забочусь о тебе. И я тебя никогда — никогда — не убью.

Мне так страшно — достаточно только одного повода, чтобы заорать. Прямо здесь и сейчас. Во всю глотку. Я с трудом забиваю этот крик в себя, чтобы ни звука не сорвалось с губ. Его слова не действуют.

Я не слышу их.

Я не верю в них.

Сжимаю челюсти до боли, едва ли не зажмуриваясь снова от ужаса.

И тут Алиш произносит, будто добивая:

— Эниа.

Щелк. Словно кто-то ножницами перерезает нитки, которые секунду назад стягивали все внутри меня. Одно слово — и я уже широко раскрытыми глазами тупо смотрю в стену, дышу спокойно, и никакого следа от болезненного напряжения в мышцах.

— Мое имя…

«Эниа, хочешь что-то особенное на ужин?»

«Уже поздно, Эниа, ложись спать»

«Эниа, ты любопытный»

«Эниа-Эниа…»

Голосом Платона. Такие незначительные слова вперемешку с моим именем, а у меня комок к горлу подкатывает. Вспоминаю улыбку, взгляд, эмоции Платона, когда он произносил это вслух. Приятные мурашки.

А через секунду возвращаюсь в настоящее. Где этого больше нет.

Пустота. Которую безуспешно пытаются забить липнущей к рукам ватой, как тряпичную куклу, — бессмысленно.

Молча отстраняюсь от убийцы и иду к лестнице. С каждым шагом, казалось бы, перерезанные нити снова скручивают внутренности, запутываясь между собой. Гадко.

У меня не осталось ничего своего.

И я не знаю, зачем Алиш все это делает.

Ночью здесь не так уж мрачно. Своеобразно. И даже сейчас — никакой тишины, а ведь когда-то мне казалось иначе. Сверчки в траве, в лесу, шорохи от кого-то побольше. Мне не страшно, но на всякий случай я поглядываю на дверь, проверяя, не захлопнулась ли она.

Алиш снова ушел. По крайней мере, в доме я его не обнаружил, и ванная комната не была заперта.

Значит, я могу делать, что захочу. В том числе — уйти в город, и никто меня не остановит. Но вместо этого я сижу на крыльце, листаю веб-страницы, читая новости про А-8 — и не только про них. Постепенно я узнаю, что в мире — экономический кризис. А за всю мою жизнь смена правителя была только дважды — и по этому поводу созданы сообщества протестующих. Но я не замечаю сходства между ними и террористами, которые почти еженедельно подрывают любые общественные места.

В приюте, где я рос, нам преподавали историю — без проблем рассказывали то, что когда-то было. Показывали фильмы, которые никак не затрагивали настоящее положение вещей в мире. У нас был доступ к Интернету, но с множеством как устных, так и технических ограничений, да еще и под строгим надзором учителей. Нам ни в коем случае нельзя было знать о том, что происходит за стенами приюта. Под чутким надзором Платона это продолжалось еще некоторое время.

Если Алиш не в курсе, то неудивительно, почему он не ставит для меня какие-то рамки. Хотя у него есть свои какие-то секреты, но я все равно не понимаю — зачем что-то скрывать?

Прокручиваю блок новостей, тру глаз и зеваю. И тут же ежусь — все-таки холодно. Даже в ванной не согреться без Алиша. Уже собираюсь свернуть все страницы и зайти в дом, как включается аудио. Вздрагиваю невольно, тут же забываю, что меня клонило в сон. Женский голос равнодушно проговаривает факты:

«…о пропаже человека было сообщено около пяти дней назад. Как установила полиция, он являлся собственностью Платона Моравеца, убитого две недели назад в собственном доме, и предположительно сбежал сразу после происшествия. Сейчас ничего неизвестно о местонахождении человека, и полиция рассматривает его как подозреваемого. Убедительная просьба сообщать обо всех людях без клейма, либо с клеймом в виде капли на видимых участках кожи…»

Автоматически провожу пальцами по пластырю за ухом, сглатывая. Теперь там нет знака, но почему-то чувствую точечную пульсацию — словно мне только сделали татуировку.

Выключаю планшет и шумно выдыхаю в образовавшейся тишине.

Подозреваемый?

Я?

Да они меня видели вообще? И с какого черта мне убивать Платона?

Нервно смеюсь, обнимая себя за плечи и утыкаясь лбом в колени. Ни одного слова про наемника или какой-либо заказ. Похоже, он умело заметает следы, переводя стрелки на совершенно непричастного человека — меня, то есть.

Распахиваю глаза, поднимаю голову. Сердце сбивается с ритма и начинает колотиться как одурелое.

Это же элементарно…

Он держит меня здесь как залог своей безопасности. И как только его прижмет, он просто выкинет меня в середину толпы — на растерзание. А сам останется чистым, незапятнанным… и совершенно неизвестным.

В таком случае ему просто противопоказано меня убивать.

Сглатываю. Прямо чувствую, как на лбу испарина выступает. Стираю ее тыльной стороной ладони, поднимаюсь и, едва не уронив планшет, захожу в дом.

Нужно убираться отсюда. Взять только самое необходимое и уйти в город. Там Алиш меня не найдет, если я спрячусь. А амулет можно будет выкинуть где-нибудь в лесу, чтобы убийца меня не мог отследить.

Судорожно запихиваю вещи в рюкзак, даже не пробуя их аккуратно сложить. Перед глазами картина того, как меня просто напросто приговаривают к смертной казни за убийство. Никто не будет выяснять, виновен человек или нет. Удобнее скинуть на него всю вину.

Но если я расскажу, как все было… Они должны понять, что я не могу быть подозреваемым в таком кровавом деле, тем более — убийстве собственного хозяина.

Я ведь обычный человек.

Желудок нехорошо сжимается.

В любом случае, лучше попасться полиции до того, как Алиш сам меня к ним отведет.

Застегиваю «молнию», оглядываю комнату еще раз на случай «вдруг что-то забыл», разворачиваюсь к выходу из комнаты. И тут же делаю опрометчивый шаг назад, запинаюсь о матрас и падаю на него, ударившись затылком об стену. Но не чувствую боли, только испуганно смотрю на неожиданно появившегося в дверном проеме Алиша.

Тот же — целый, здоровый, никакого ранения или ссадины, — опирается плечом о косяк, не сводит с меня взгляда и просто говорит:

— Поздновато для прогулок, не думаешь?

— Я…

Язык прилипает к нёбу.

Мне теперь не оправдаться. Это конец.