Операция (джен)

Сразу за порогом открылся узкий коридорчик, заставленный всякой всячиной: полуразобранными бытовыми приборами, старой мебелью, садовыми инструментами, пустыми ведрами, еще каким-то непонятным инвентарем. Приоткрытая дверь слева вела в небольшой закут, играющий, по всей видимости, роль кухни, что доктор Эштон определил по попавшейся ему на глаза электрической плитке. За дверью справа обнаружилась комната с частью ободранными, частью отставшими от стен сырыми обоями: в одном ее углу стоял диван, в другом — стол и пара просиженных кресел; по полу протянулась грязноватая ковровая дорожка — но скорее не для того, чтобы придать унылому, совершенно не жилому на вид помещению тепло и домашний уют, а единственно с целью сокрыть от глаз трухлявые и прогнившие доски пола. Освещалась вся эта роскошь электрической лампочкой без абажура, настолько опутанной пылью и паутиной, что ее круглая, бледно-светящаяся колба, одиноко торчащая под потолком, представлялась белесоватым брюшком какого-то гигантского экзотического паука, безнадежно запутавшегося в собственных тенетах.

Что ж, во всяком случае, электричество в этой хибаре есть, сказал себе доктор Эштон, и это не может не радовать. Не особенно большой повод для оптимизма, но, по крайней мере, возиться в огнестрельной ране при романтическом колеблющемся свете свечей ему не придется.

Как только он, в сопровождении Бушрута, переступил порог неуютной неубранной комнаты, его встретил негромкий хрипловатый голос:

— Здорово, док. Вы — хирург?

Подавив истерический смешок и желание сказать: «Нет, гинеколог», — доктор Эштон коротко кивнул в ответ и внимательно посмотрел на говорившего.

Так это и есть, черт возьми, знаменитый Антиплащ, главарь этой шайки полоумных неудачни… то есть налетчиков?

Бледный до синевы светловолосый парень лет тридцати, с ввалившимися глазами и заострившимся носом, облаченный в приметную бордовую водолазку; он сидел на диване, прижимая левой рукой правое плечо, и буравил доктора Эштона очень подозрительным, очень испытующим, очень неприятным взглядом чуть исподлобья — мрачным и цепким, как рыболовный крючок. Потом, видимо, убедившись в том, что незнакомого визитера опасаться не стоит, как будто разом потерял к нему всякий интерес — откинул голову назад, коснувшись затылком спинки дивана, и закрыл глаза.

Видно было, что ему приходится достаточно худо. Травматический шок? Большая кровопотеря? Доктор Эштон покосился на груду окровавленных тряпок, лежащих в задвинутом под стол пластмассовом тазу. Но, по крайней мере, рана имела место быть не на груди, не в голове и не в брюшной полости, а это все-таки оставляло надежду, хоть и небольшую, на благоприятный исход затеянного мероприятия. Впрочем, особенного выбора у доктора Эштона не было… Поэтому он подошел к столу, не без опаски отодвинул в сторону лежащий на нем разнообразный мусор, воронёный «ствол» и фетровую шляпу темно-красного цвета и поставил на край стола свой многострадальный кожаный портфель. Потом обернулся к… к пациенту.

— Можно, э-э… взглянуть на рану, любезный?

Тот, по-прежнему не открывая глаз, словно бы с неохотой оторвал от раненного плеча левую руку — пальцы его были окровавлены и слегка дрожали. Взору доктора Эштона предстал наспех наложенный прямо поверх рукава слой бинтов — полотняных лоскутов, оторванных, судя по всему, от клетчатой фланелевой рубахи и насквозь пропитавшихся уже подзасохшей кровью. О, черт, всю эту заскорузлую ветошь придется теперь еще отдирать… Впрочем, слава богу, что у кого-то хватило ума наложить на рану давящую повязку! Да и крупные кровеносные сосуды, по-видимому, были не задеты, поэтому кровотечение уже остановилось… если только пуля, застрявшая в мышцах, какой-нибудь жизненно важный сосуд собой не заткнула. И, если сейчас вынуть эту "затычку"…

Эштон обернулся к Бушруту, который все еще мялся, как робкий школьник, на пороге комнаты, словно бы не решаясь войти внутрь — в слабой надежде, что о нем и вовсе все позабудут.

— Нож есть?

— Нож?

— Надо обрезать рукав. Как, по-вашему, я доберусь до раны?

Бушрут как будто слегка опешил, но спорить не стал — и, на секунду выйдя из комнаты, вернулся с большим кухонным ножом, к лезвию которого пристали хлебные крошки. Ну, хоть что-то… Доктор Эштон тщательно отер нож носовым платком, потом поддел край повязки и, осторожно разрезав мягкую ткань, принялся разматывать наложенные друг на друга, заскорузлые от засохшей крови полотняные лоскуты. Антиплащ сдавленно зашипел сквозь зубы, когда дело дошло до нижних слоев — впрочем, рана все еще немного кровоточила, и тканевая салфетка пристала к ней не настолько плотно, чтобы ее пришлось жестоко отдирать.

М-дэ.

И почему огнестрельные раны — вовсе не аккуратные круглые дырочки с застрявшей в «слепом» конце раневого канала сферической пулькой? Перед Эштоном наконец открылось пострадавшее плечо, которое было — сплошной сизый синяк; и в центре этой жуткой гематомы, чуть выше локтя темнела хорошая такая дыра с рваными краями, начиненная чем-то вроде кровавого фарша с беленькими и синенькими прожилочками внутри, с темными кровяными сгустками, сочащаяся экссудатом, сукровицей и еще какой-то неаппетитной дрянью… Зрелище было не для слабонервных, однако. Доктор Эштон поджал губы.

— Рикошет? — коротко спросил он у Антиплаща.

Тот вяло разлепил губы:

— Да. Как вы догадались?

— Милый мой, при прямом попадании пуля прошла бы навылет… после чего либо застряла бы в ребре, либо пробила легкое. Кстати, сколько времени миновало после ранения?

— Часов пять…

Пять часов! Эштон покачал головой. О чем они тут думали все это время? Раневой канал, разумеется, не прямой — при соприкосновении с препятствием пуля, как правило, отклоняется от своей траектории… и к тому же забит грязью, волокнами ткани и, вполне вероятно, обломками костей. Черт возьми! Как он, Эштон, сможет без рентгеновских снимков найти пулю в этом кровавом месиве — наощупь?! Крохотную расплющившуюся пульку, которая наверняка еще и развернулась в ране, круша и сминая на своем пути все, что только возможно…

А если пуля — разрывная? Хотя, вроде бы, на вооружении у полиции такие смертоносные виды оружия не состоят… Даже в Сен-Канаре.

Антиплащ прерывисто вздохнул. Облизнул пересохшие, запекшиеся коричневатой корочкой губы.

— Вы… сможете меня от нее избавить, док? Вы сможете… мне помочь?

— Здесь? — Эштон задумчиво посмотрел на серые лохмотья паутины, свешивавшиеся с потолка в противоположном углу комнаты. — Вряд ли… Давайте смотреть правде в глаза, голубчик — вам нужно в больницу.

— Нет.

— Нужно делать рентген — самое меньшее, в двух позициях. Пуля наверняка застряла в кости… и, вполне вероятно, при этом раздробила ее в хлам. Как, по-вашему, я смогу найти кусочек металла величиной с ноготь вслепую среди обломков костей?

— А вы постарайтесь, док. Поверьте, это сугубо в ваших собственных интересах.

— Это что, угроза? — Доктор Эштон нервно усмехнулся.

— Нет, — после паузы сказал Антиплащ. — Пока еще — настоятельная просьба. Но, поверьте — очень настоятельная.

Похоже, этот самоуверенный субчик не очень-то представляет, что его ждет. Доктор Эштон глубоко вздохнул.

— Это будет достаточно сложно даже при всем моем старании. Я все-таки предлагаю вам обратиться в госпиталь.

— В тюремный?

— А хоть бы и так! Вы что, не видите, какая тут кругом… антисанитария? Лучше, видимо, получить заражение крови?

— Я же сказал — нет! Никаких больниц! — Антиплащ наконец-то поднял голову и посмотрел на доктора Эштона в упор — и во взгляде этом было столько жесткого упрямства, ледяного гнева и отчаянной решимости, что Эштон понял — спорить, в сущности, бесполезно… Глаза у Антиплаща были холодные и серые, как асфальт. И такие категоричные и несокрушимо твердые, что о них можно было расшибиться.

— Ладно. Как хотите, — сухо сказал Эштон. — Я постараюсь сделать все, что возможно. Но хочу сразу предупредить, что снимаю с себя всякую ответственность за последствия.

— Хорошо, — помолчав, сказал Антиплащ.

— Нужно подготовить все необходимое для операции. Это во-первых. А во-вторых, мне понадобятся, э-э… ассистенты. Где эти ваши… приятели?

Антиплащ безразлично мотнул в ответ головой — и опять закрыл глаза. Видимо, этот вопрос его очень мало интересовал… Доктор Эштон оглянулся — рядом стоял только Бушрут и с опаской заглядывал в рану через плечо врача; доктору Эштону это только показалось, или зеленокожий мутант сейчас был еще более зеленым, чем раньше?..

Коротко кивнув Бушруту на дверь, он вышел в коридор. Репейник послушно последовал за ним.

— Ну, что, док? Что скажете?

— Кто накладывал повязку? Вы?

— Да.

— Вы имеете какое-то медицинское образование?

Бушрут покачал головой. Печально посмотрел на свои длинные зеленые пальцы и задумчиво ими пошевелил.

— Нет. Я — биолог, вообще-то. Биохимик, если уж быть абсолютно точным. О медицине, к сожалению, имею только общее представление.

Доктор Эштон потер лоб. Впрочем, ничего иного он и не ожидал.

— Ладно. Кровотечение было сильное?

— Я бы сказал — умеренное…

— Венозное?

— Ну, кровь была темная, если вы об этом. Но я не думаю, что крупные сосуды повреждены. С внешней стороны плеча их быть не должно… вроде бы.

— Дайте ему выпить сладкого чаю… или хотя бы кипяченой воды, черт возьми! Нам сейчас только обезвоживания не хватало. И вообще, где… все остальные?

«Остальные» обнаружились на кухне. Мегавольт, высунув от усердия кончик языка, увлеченно ковырял отверткой старый приемник, Квага извлек (из рукава?) колоду засаленных потрепанных карт и, беспечно посвистывая под нос, выкладывал на столе замысловатый пасьянс. Видимо, раздобыв и доставив главарю врача, они искренне полагали свое участие в деле благополучно законченным, а тягостный товарищеский долг — с лихвой выполненным.

— Тэк-с! — сказал доктор Эштон — наверно, даже более громко и сердито, чем сам того желал бы. Подпрыгнув, они оба уставились на него — и на лицах их так явно выразилась досадливая фраза «Ну что вам опять надо?», что ее можно было даже не облекать в словесную форму.

— Док? В чем дело? — настороженно спросил Квага.

— Ответьте мне на один вопрос, — внутренне закипая, негромко, опираясь руками о стол, произнес доктор Эштон. — Вы действительно хотите, чтобы я ему помог? Или вам, в сущности, наплевать?

Черт побери, он даже не ожидал, что этот, по сути, сугубо риторический вопрос вызовет у них такое жуткое замешательство. Секунду-другую помолчав, они быстро, словно бы украдкой, переглянулись. Бледная скудная физиономия Мегавольта стала еще бледнее… Взгляд Кваги, устремленный на Эштона и только что абсолютно нормальный, вновь внезапно начал чудить: один глаз Рыжего скосился к переносице, а другой уехал в сторону и уставился куда-то через плечо Эштона, на темнеющую в стене вентиляционную отдушину.

Впечатление это производило настолько удивительное и даже жуткое, что на какой-то момент доктору Эштону стало не по себе.

— Ага, — наконец нерешительно пробормотал Квага.

— Что «ага»?

— Ну, это… хотим.

— Да неужели? Я уже, честно говоря, начал в этом сомневаться! В таком случае…

Его слова прервал астматический хрип внезапно ожившего под руками Мегса радиоприемника. Мегавольт торопливо свернул ретивому прибору какую-то жизненно важную деталь — и в наступившей тишине тоже воззрился на Эштона, всем своим видом выражая живейший интерес и почтительное внимание.

— В таком случае, — медленно, выделяя голосом каждое слово, повторил Эштон, — мне понадобится ваша помощь. Всех троих, да. Операция предстоит достаточно сложная… ни медикаментов, ни перевязочных материалов, ни хирургических инструментов, кроме скальпеля, у меня при себе нет. А они, между прочим, мне понадобятся.

— Что конкретно понадобится? — мягким своим, невероятно вежливым голосом спросил Бушрут из-за спины Эштона — Репейник стоял возле электрической плитки и рассеянно помешивал ложечкой чай в большой жестяной кружке.

— Ну, во-первых, кипяченая вода… очень много кипяченой воды. Во-вторых, очень много стерильных бинтов. В-третьих, раствор антисептика. В-четвертых, шприцы и спринцовка. В-пятых, хирургический пинцет с зубчиками на конце… ну или хотя бы пассатижи с длинными тонкими губками. Ага?

— Пассатижи? — пробормотал Мегавольт. Он, видимо, представил себе, как Эштон будет вытаскивать из антиплащовского плеча пулю испятнанными машинным маслом стальными плоскогубцами — и нервно поежился.

— И, наконец, самое главное. Анестезия. — Эштон обвел взглядом вытянувшиеся растерянные физиономии своих собеседников. — Лидокаин. Прокаин. Наропин. Какой-нибудь захудалый спазмолитик, в конце-то концов. Что у вас есть?

Ответом ему было молчание… Бушрут, аккуратно опустив в покрытую ржавыми потеками раковину тихо звякнувшую ложечку, поспешил улизнуть. Но Кваге и Мегавольту, задвинутым в угол тесной кухоньки массивным деревянным столом, бежать было некуда — поэтому они вновь вымученно посмотрели друг на друга… Эштон похолодел.

— Черт возьми! Вы… вы знали, что этому вашему… другу предстоит серьезное врачебное вмешательство — и при этом даже не озаботились раздобыть необходимые лекарства! Ну, знаете…

— Мы думали, у вас все есть, — слабо вякнул Квага.

— Я что, по-вашему — бригада парамедиков и передвижной пункт реанимации в одном лице? Откуда я мог знать, что мне после смены придется еще ехать на, черт возьми, внеплановую операцию? Ладно. — Изо всех сил подавляя раздражение, он придвинул к столу наиболее крепкую на вид табуретку и сел (о чем, признаться, тут же и пожалел, ибо табуретка неожиданно оказалась липкой). — Дайте карандаш и лист бумаги, я вам набросаю перечень необходимого. И кому-то сейчас придется срочно ехать в дежурную аптеку…

* * *

Составив нужный список и вручив его Мегавольту, избранному на роль снабженца, а также велев Кваге кипятить воду в самой большой кастрюле, доктор Эштон тщательно, как только мог, вымыл руки с мылом под струей текущей из фырчащего крана желтоватой воды и вернулся к пациенту.

Тот, держа в здоровой руке принесенную Бушрутом кружку с чаем, посмотрел на вошедшего врача устало и настороженно. Стараясь не обращать внимания на этот ввинчивающийся в его затылок угрюмый взгляд, доктор Эштон открыл свой портфель и вынул из него мягкий кожаный футляр со скальпелем, с которым, к счастью, никогда не расставался (иногда при случае используя этот нежный инструмент в качестве перочинного ножа). Нашлась еще невскрытая упаковка хирургических перчаток и початый пузырек с перекисью водорода, носимый на случай дезинфекции всяких мелких царапин, — негусто, но как слабенький антисептик вполне сгодится…

В комнату заглянул Квага, никак не желающий сидеть на кухне в одиночестве, и с удивлением уставился на Антиплаща, который, вздрагивая всем телом, жадно глотал из кружки подслащенное, слегка подостывшее теплое питье.

— А-а… Ты пить, что ли, хочешь?

— Спиртовка есть? — отрывисто спросил у него Эштон. — Или хотя бы зажигалка? Мне нужно будет прокалить на огне инструменты. А потом…

Он не договорил: в дом, топая своими чудовищными сапожищами, ворвался Мегавольт и, распространяя вокруг себя тревогу, терпкую ночную прохладу и густой едкий запах бензина, остановился на пороге каморки.

— Не заводится! — выпалил он.

— Кто не заводится? — тупо спросил Квага.

— Не «кто», а «что», балда! Машина не заводится… Стартер полетел, похоже.

О, господи!.. Только этого не хватало! Эштон оторопел.

— Ч-что?.. Не заводится?.. А как же… аптека… лекарства, анестезия… — Он внезапно понял, что ничего этого у него не будет — и от ужаса волосы зашевелились у него на голове. Ему придется вскрывать рану, извлекать пулю и зачищать раневой канал без самых элементарных анальгетиков и инструментов… Пальцем! На колене! А потом…

А как он потом, после всего этого кошмара попадет домой?! Как?!

Да и попадет ли вообще?!

— А когда… — хрипло спросил он. — Существует ли… ну, надежда, что…

— Не знаю! — с раздражением буркнул Мегавольт, выудил откуда-то из угла фонарь и ящичек с инструментами, и, оставляя за собой цепочку грязных ребристых следов, вновь утопал во двор, захлопнув за собой дверь с таким грохотом, что весь дом заходил ходуном, а с потолка торопливо, будто украдкой, осыпалась в угол струйка белесоватой трухи.

Доктор Эштон по-прежнему стоял возле стола, в прямом и в переносном смысле бессильно опустив руки.

В сторону Антиплаща он старался не смотреть.