Опека (джен)

Иллиан сел в постели, надеясь прервать поток странно и хаотически блуждающих мыслей, когда раздался короткий стук в дверь палаты. Створка приоткрылась, и он увидел, слава богу, знакомое лицо. То, которое не приходилось выискивать в его траченной молью памяти, чтобы опознать, кто это такой. Иллиан помахал пришедшему:

— Ги, рад тебя видеть. Заходи.

Генерал Аллегре ответил ему широкой и искренней улыбкой:

— Как вы, сэр? Я давно у вас не бывал, но надеялся, что мне повезет увидеть ваше выздоровление.

— Лучше, — отозвался Иллиан. Он не знал точно, в сравнении с чем его состояние было лучшим, но такой ответ неизменно радовал его собеседников. Он снова всмотрелся в физиономию Аллегре, на этот раз озадаченно. Под глазом у генерала виделся синяк, переходящий в желтизну, а на переносице — полузажившая царапина.

— Что это с тобой? Что случилось с твоим лицом?

Пострадавшая физиономия на мгновение дернулась, но, что бы за эмоцию эта гримаса ни выражала, генерал ее немедленно подавил.

— А, это. Дело давнее, сэр. Вам не о чем беспокоиться.

Какая-то нотка в его голосе вызвала в памяти Иллиана картинку, слишком прозрачную, чтобы ее можно было назвать настоящим воспоминанием, скорее рябь на поверхности рассудка: Аллегре пытается прижать его к земле — зачем? когда? — а он отбивается изо всех сил. Он вздрогнул. Некогда Негри натаскивал его, что в первую очередь надо бить по глазам.

— Хорошо, — ответил он туманно и ни о чем. — А как дела в Департаменте по делам Комарры? Ты заставляешь их пахать как следует? Надеюсь, пока я тут, у вас там никто не устроил себе каникулы.

— Какое прискорбное недоверие, — покачал головой несколько уязвленный Аллегре. — Все прекрасно. Вы может нами гордиться, сэр. Всеми до единого.

— Другого я и не ждал.

На самом деле, его опасения насчет дееспособности СБ были незначительными. Люка был хорош и свое дело знал, и Иллиан понимал, что в каком-то смысле генерал Гарош даже лучше его самого. Внезапно вспыхнуло непрошеное воспоминание… последнего года, верно? Пока Эйрел болел, а Майлз был мертв, он сам работал по двадцать шесть часов в сутки и вдруг обнаружил, что это больше не дается ему с прежней легкостью. Он уснул у себя в кабинете, когда ему полагалось идти на совещание. Люка тогда весьма тактично разбудил его, быстро ввел в курс дела по дороге, позволив сохранить лицо на совещании, и никому ни словом не обмолвился. Молодец, Люка.

И Аллегре — тоже молодец. Иллиан еще раз всмотрелся в синяки у него на лице. Должно быть, он пострадал всерьез, раз следы до сих пор не прошли. Сегодня утром Иллиан проверил свое собственное состояние и обнаружил, что костяшки рук у него сбиты и ободраны, а на предплечьях — отметины от медицинских фиксаторов и точечные кровоизлияния от множества инъекций и капельниц, однако больше никаких повреждений нет. Аллегре знал десятки весьма жестоких способов утихомирить опасного и разъяренного противника, но, как правило, забота о том, чтобы этот противник не пострадал, в них не предусматривалась. Должно быть, Аллегре гораздо больше волновал вред, который он мог бы причинить своему боссу, чем вред, наносимый ему самому. Иллиан на мгновение прикрыл глаза.

— Извините, я утомил вас. Я пойду, а вы отдыхайте, — тихо поправился Аллегре. — И ни о чем не беспокойтесь, сэр.

Иллиан снова открыл глаза, моргнул в притворном удивлении.

— А что с твоим лицом? — повторил он свой вопрос. Он просто воочию видел, как вертятся сейчас шестеренки в голове у Аллегре: это что, допрос, или Иллиан просто забыл о том, что спрашивал? От дырявой памяти тоже бывает польза. Но за минуты, прошедшие с первого вопроса, Аллегре успел выстроить гладкую ложь:

— Мелкая неприятность в шахте лифта у меня дома — я как раз поднимался, на полной скорости и по самому центру, когда у какой-то дамы открылся чемодан, и я получил каблуком-шпилькой в глаз. Весьма неловко. В отделе пришлось сказать, что на меня напал подозреваемый.

Отличная ложь. Иллиан рассмеялся, не обманывая ожиданий Аллегре, и кивнул ему. Он видел, что за этой шуткой прячется бронированная дверь сейфа: что бы шеф ни сказал или ни сделал, Аллегре все равно не поведает ему ни слова о том, как он опозорился, напав на своих друзей и ранив их. Иллиан знал, что его люди ему верны, но здесь было нечто новое. Он привык быть постоянным объектом охраны, последние тридцать лет у него всегда были телохранители, не говоря уж о благодетельном политическом влиянии Эйрела и светском — Элис. Но то, что его теперь защищают от самого себя, было пилюлей, которую горько и трудно проглотить.

И это не нечто временное. Он был не в состоянии вспомнить, но по-прежнему мог логически мыслить. Большинство его знаний хранил в себе чип — те данные, что создавали ему несравнимое преимущество перед остальными, несмотря на возраст, усталость или рассеянность. Но чипа больше нет, он безвозвратно уничтожен. Следовательно, Иллиан никогда не вернется к работе. Таким — нет.

— Спасибо, — ответил он генералу, хотя не знал, правду ли говорит. Возможно, он просто забыл еще о каком-нибудь бесчестии и унижении, как забыл многое другое. В качестве утешения эта мысль была не полезнее, чем стакан морской воды для умирающего от жажды. Но все же, напомнил он себе, отчаянно цепляясь за привычную невозмутимость, нельзя винить Аллегре. Разве он сам не сделал бы то же самое для любого из своих людей, для тех, кто ему дорог? Просто теперь он смотрел на картину с другой стороны. Не защитник, но тот, кого защищают.

Аллегре улыбнулся, но на лбу у него прорезалась морщинка — признак того, что Иллиан не сумел должным образом скрыть свои тревоги. Иллиан размеренно вздохнул и прибавил:

— Мне не о чем беспокоиться. Я знаю, что невозможно представить дело в лучших руках, чем ваши.

Вот произнося это, он ощущал, что как минимум говорит правду. Если ему требуется защита, это дело его людей и никого другого. Они заслужили это право.

— Благодарю, сэр! — Аллегре безупречно вытянулся по стойке "смирно" и отсалютовал ему. И хотя Иллиан сидел в постели и был одет в больничную пижаму, он должным образом откозырял в ответ. Аллегре, обнадеженный, развернулся и вышел.

— Что ж, — сообщил Иллиан вслух сам себе, после того, как дверь закрылась и комната опустела, — это будет странно.

Но лучше многих других альтернатив. Иллиан был не до конца искренен ни с Майлзом, ни с Элис, ни со своими врачами: из событий последних нескольких недель он запомнил больше, чем они думали с его слов: сотни разрозненных мгновений смятения и боли. Он пережил свой чип, пережил его уничтожение, и опеку с защитой он тоже как-нибудь переживет. Но все же, подумал он, уступив на мгновение жалости к самому себе, было бы хорошо в результате получить нечто большее, чем просто выживание.

Его горестные мысли прервал очередной стук в дверь. На этот раз из коридора заглянул охранник:

— Пришла леди Форпатрил, сэр. Впустить ее?

Неприятные мысли сменились совсем другими. Иллиан улыбнулся:

— Да, будьте так добры, — ответил он.