Комиссарские будни (джен)

Ничего героического

Комплимент от завкафедры судебной медицины («С вашим характером, герр Граф, вы любой труп разделаете как элементарную задачку») — это, несомненно, лестно само по себе. Но, к сожалению, чревато: в следующую секунду за спиной уже хихикают одногруппники, и студент Леонард Граф чутко улавливает, как остряки склоняют на все лады этот новый анекдот. Похвала от главного циника всея института — даром что крупнейший специалист! — тут же превратилась в байку о том, как «Вивисектор избрал преемника». О чём страшным шёпотом сообщает своей соседке симпатичная фройлен Шульц, — и Леонард почему-то чувствует, что пригласить её в кино на выходных не получится. Но доктор Кемфер продолжает лекцию, и Граф погружается в свои конспекты. Всё-таки квалификация приоритетнее степени цинизма.

На очередном юбилее профессор Кемфер шутит, что вскрытие собственного тела он завещает разве что аспиранту Графу. И этот комплимент уже не кажется тому двойственным.

Доктор Лео Граф ценим коллегами за скрупулёзность, качественность работы и подробные отчёты. К нему почти выстраиваются в очередь, и его этот факт искренне забавляет. Некоторые даже пытаются делать вид, что понимают его юмор, что, пожалуй, льстит, но только избранным позволено ворчать и закатывать глаза на философские шуточки судмедэксперта.

Ричи Мозер — больше, чем избранный. Больше — потому что Граф на него не может даже обижаться. Ричи может пропадать неделями, не вылезая из расследований, влетать в морг ни свет ни заря и периодически вытаскивать Лео — какое там уважение к старшим! — на обед.

Ричи — ученик Макса, друг, и для стареющего паталагоанатома это слишком важный факт, чтобы закрыть на него глаза. А ещё Мозер совершенно помешан на работе, и Лео даже немного завидно: Ричи ухитряется помогать людям при всей специфике своей должности, проживая каждое дело всеми фибрами души. Граф никогда не видел среди коллег такой эмоциональной реакции на трупы. Сам он излагает лишь сухие факты — ничего больше, это его выучка и конёк. Его работа — циничного старого «вивисектора». Наверное, Кемфер мог бы им гордиться. А геройство — это дело Мозера.

Ричи отмахивается от предупреждений. От укоров, от напускной насмешливости коллег. И нарывается, в конечном счёте. Как... настоящий герой. И в этот момент Лео Граф не уверен в правильности выбранной профессии.

«Желаю вам только одного — не попасть ко мне в качестве пациентов», — напутствует доктор — профессор — Граф своих выпускников. Что ещё он может сказать? В его деле, в конце концов, нет совершенно ничего героического.

Через какой-то месяц на вызове его окликают: «Доктор Граф!», а в растрёпанном юноше-комиссаре он узнаёт бывшего студента. И это почему-то греет.

~~~

Сказки дядюшки Хэла

Дядюшка Хэл, как он сам настоял, чтобы к нему обращались, был хозяином маленького уютного кафе на Хёнегассе, в считанной сотне метров от средней школы. У дядюшки Хэла всегда были самые вкусные пирожки с мясом, слепленные «конвертом», и самые свежие булочки с колбасой, о которых он с гордостью говорил «венские» и за которыми можно было забежать перед уроками, чтобы не остаться без обеда.

Сдружиться с дядюшкой Хэлом шебутным ребятам из средней школы на Хёнегассе помог случай: как-то на перекрёстке, наискосок от школьного двора, случилось невиданное событие: зверское нападение. Какой-то раскрасневшийся, с подрагивающей челюстью и весь жуткий от негодующего взгляда мужик средних лет набросился на преподавательницу математики. Поговаривали, что это был кто-то из родителей её класса, но в тот момент этот вопрос мало кого интересовал. Ученики, естественно, заголосили, кто-то рванул за помощью, а из кафе выскочил Хэл и с необыкновенной для такого вроде бы среднестатистического приземистого венца, как он, прытью оттащил драчуна и эдак профессионально уложил прямо лицом в асфальт. После чего дождался полицейских, с толком и расстановкой расписал случившееся, сдал нарушителя порядка им на руки, а пребывающую в послешоковом возбуждении фрау Лансберг и взмыленных мальчишек пригласил к себе на чашечку чая — успокоиться.

Там, слово за слово, и выплыла наружу история отставного инспектора криминальной полиции Хёллерера. Мальчишки из школы смотрели на него, словно в первый раз увидели, а уж когда пару дней спустя увидели у Хэла засидевшуюся колоритную компанию с настоящей полицейской собакой...

С той поры как-то без особых на то причин повелось, что дядюшка Хэл приобрёл негласное звание вечной палочки-выручалочки всея квартала. К нему забегали пересидеть непогоду, отметить победу в школьном матче, у него отсиживались сбегавшие из дома, и даже учителя подчас приходили с просьбой «повлиять» на распоясавшееся подрастающее поколение. Ну и, чего таить, ни у кого в округе отродясь не было таких вкусных булочек, секрет которых Хэл тщательно оберегал, ограничиваясь упоминанием, что рецепт он отшлифовал в комиссариате.

А потом как-то на кухне у Хэла появилась тумбочка, накрытая ковриком, а у тумбочки — миска с водой. И к отставнику Хёллереру присоединился отставник Рекс (так любезно позволял себя называть «инспектор фон Равенхорст», как значилось на табличке, которую Хэл прицепил над лежанкой). Обычно Рекс притворялся, что лениво дремлет, но ребята быстро поняли, что его чуткие уши, то и дело вздрагивающие, бдят за порядком не хуже локаторов.

В дождливые вечера, когда компания собиралась в кофейне — помочь по кухне и принести чего-нибудь вкусного Рексу, — уже лысеющий Хэл подсаживался к ним и рассказывал о прежних временах, иногда кивая на пса. Рекс обычно наблюдал за этими собраниями со стороны, приоткрыв один глаз и слегка позёвывая, но не забывал комментировать рассказы Хэла в нужных местах заливистым хрипловатым лаем или грозным урчанием.

На юбилей Рекса — праздновать его решили совместно с юбилеем самого Хэла — в неожиданно оказавшийся маленьким ресторанчик набились сотрудники комиссариата, бывшие сотрудники, выпускники и ученики местной школы, и даже герр Штокингер из Зальцбурга. И радушный хозяин с гордостью продемонстрировал пухлое издание в симпатичной красной обложке, на которой типографским полицейским шрифтом значилось: «Мемуары комиссара фон Равенхорста, записанные со слов коллег и одобренные им самим».

~~~

О милосердии

Убийцы, по опыту Рихарда, делились на две категории: одни после поимки отмалчивались, другие — объясняли. С первыми было легче: факты, в конце концов, вещь упрямая, и свидетельствуют они красноречивее слов. А вторые как будто искали сочувствия, — и эти разговоры Рихард в глубине души ненавидел.

«Вы ведь понимаете меня?» Сколько раз доводилось ему слышать этот вопрос — как финальный аккорд, последнюю оправдательную попытку? Раздражённо, заискивающе, жалостливо, — эта фраза звучала с разными интонациями, но не становилась менее мерзкой.

«Понять и простить» — это было что-то из бытовых аксиом христианского милосердия. Вроде как очень по-человечески правильно, но Рихард никогда не мог переступить в себе отвращения к тем, кто так яростно взывал к его пониманию.

Хотя, казалось бы, кому, как не ему, приходилось убивать — в перестрелках не всегда оставались варианты. После первого трупа — погоня была долгой, он застиг преступника на крыше, тот оступился и сверзнулся с высоты пятого этажа; даже не от пули, запаниковав от звука выстрела, — его отпаивал Макс, молча и как-то без лишнего сочувствия. Рихард даже зачем-то сходил на похороны, но там, на могиле убийцы (его жертвой оказалась слишком внимательная коллега; удушение, жуткое зрелище) всё возвращался к делу и всё никак не мог понять этого человека, которого, в общем-то, сам отправил в могилу. Это было не просто, не сложно, это было противоестественно — но, пожалуй, логично. Было ли это заслуженно, Рихард не знал, но Макс, который в обычное время не отличался особой религиозностью, почему-то на это напоминал о воздаянии и предначертанности.

На кладбища Рихард больше без необходимости не ходил, а к проникновенным тирадам «вы же меня понимаете» стал относиться с почти не скрываемым цинизмом.

— Понимать — это не моя привилегия, — ответил он как-то на мольбу очередного неудавшегося наследника, уставшего ждать кончины старой тётушки, — а я просто делаю свою работу.

~~~

Основы тимбилдинга

Всё началось с Фрица, которому в книжном впарили очередное эффективное и уникальное руководство по «укреплению взаимопонимания в команде и повышению коэффициента работоспособности». Похоже, продавец-консультант и впрямь знал своё дело, потому что Фрица Кунца, услышавшего слово «коэффициент», можно было уже считать потерянным для общества. Так или иначе, в отделе в тот день Фриц появился, гордо вышагивая и потрясая пухленьким глянцевым томиком с переливающимся названием «Тимбилдинг: практическое руководство».

Впрочем, это была далеко не первая подобная инициатива, поэтому Кристиан рассеянно покивал и переключился на бюрократические заморочки начальства, надеясь, что энтузиазм коллеги так и заглохнет. Однако его надеждам суждено было с треском рухнуть, когда идею тимбилдинга неожиданно поддержал вдохновившийся (а по мнению Кристиана, просто готовый на стены лезть от отсутствия погонь и перестрелок вместе с Рексом заодно) Алекс.

Когда же Алекс не менее неожиданно исчез на полдня а потом с подозрительно просветлевшей физиономией вывалился из кабинета начальника, Кристиан понял, что дело пахнет керосином.

— Шеф дал добро на проведение товарищеского чемпионата по футболу на Кубок Комиссариата! — объявил жизнерадостный Алекс, и Кристиан со стоном съехал по спинке кресла вниз, отчаянно желая провалиться сквозь пол. Футбол. Беготня. Синяки. Тренировки в сверхурочное время. Алекс, искренне недоумевающий по поводу отсутствия энтузиазма у команды. Рекс, гоняющий злосчастного Кристиана по полю. Нет. Нет, нет, нет, тысячу раз нет.

— Меня в группу поддержки, — быстро произнёс Кристиан, выскакивая из-под стола, в надежде, что его идею одобрят. Алекс недоверчиво приподнял бровь. Фриц покачал головой.

— Суть тимбилдинга заключается в преодолении себя и работе в команде, — важно процитировал он аннотацию на книге и замолчал. Безапелляционно. Кристиан мысленно поздравил себя с полным провалом и приготовился к худшему.

Когда за тридцать минут до назначенной Алексом тренировки зазвонил телефон, Кристиан был уже заранее готов мчаться хоть в соседнюю Италию, лишь бы только избежать довлеющей необходимости являться на футбольное поле.

Через час Кристиан, пожалуй, впервые задумался над тем, что ему стоит повесить над своим столом в комиссариате постер «Самый неудачливый инспектор Вены».

Обыкновенная поездка из разряда «уточнить показания» завершилась марафоном с препятствиями по заброшенным и как назло пустынным пригородным огородам.

— Совместные занятия спортом, — на бегу воскликнул Фриц, задыхаясь, — являются одним из основных методов тимбилдинга!

Кристиан открыл было рот, чтобы чертыхнуться, но невовремя поскользнулся и полетел лицом в капусту.

Но, во всяком случае, Алекс мог бы ими гордиться: они на пару со всех ног удирали от лающего и брызжущего слюной сторожевого дога не хуже настоящих футболистов.

~~~

Разница менталитетов

Хотя Лоренцо Фаббри иногда любил вскользь упомянуть о своих австрийских корнях (особенно если это было к слову), но, говоря по чести, считал себя настоящим итальянцем и этим весьма гордился. И хотя, как и все итальянцы, иногда он слегка перебарщивал, это же Рим, чёрт возьми! Здесь все перебарщивали, и Лоренцо ощущал невероятное единение с темпераментными римлянами, когда проезжал мимо галдящих толп и в лёжку страдающих от лени и жары горожан.

Он бы и сам, пожалуй, был не прочь поваляться у фонтана, накрывшись газетой. Только вот Рекс бы с этим не согласился.

Несмотря на то, что с Рексом они жили почти душа в душу, к великому сожалению Лоренцо, по отдельным моментам они никак не могли достичь взаимопонимания. Морини как-то пошутил, что всё дело в австрийском менталитете Рекса и итальянской безалаберности его хозяина, и хотя Лоренцо вовсе не счёл шутку смешной, через пару дней он был вынужден признать (хотя никогда бы не признался в этом вслух), что в словах Морини была доля истины.

Рекс с педантизмом истинного австрийца упорно пытался привить горячему итальянцу Лоренцо любовь к соблюдению всяких бесполезных правил, мысль о том, что зарядка по утрам — необходимый элемент полицейской жизни, а фастфуду, которым без конца злоупотреблял комиссар Фаббри, место в мусорке. Лоренцо, привыкший подолгу валяться в постели, питаться одной пиццей и твёрдо знавший, что в Риме пристёгиваются только чокнутые туристы, был с ним решительно не согласен, но Рекс почему-то и не думал этого замечать.

— Помяни моё слово, настанет день, когда падёт Карфаген! — Морини посмеивался, глядя на то, как Лоренцо безуспешно пытается скормить Рексу очередной хот-дог. — И я выиграю свою десятку у Кати.

— С твоей стороны это просто наглость — ставить на Рекса против своего же начальства, — буркнул Лоренцо, разглядывая даже не надкушенный хот-дог.

— Ну, можешь утешиться, что в тебя всё ещё верит Катя, — почти философски изрёк Морини.