Чувство острова (джен)

Вечером позвонила мама, чтобы узнать, как прошло моё очередное второе ноября. Традиционный вопрос. И ответ требовался тоже традиционный.

— Я всё ещё ничего не вспомнил, если ты об этом. Могу я тебя попросить больше не спрашивать?

— Жаль. И — нет, не можешь... Я беспокоюсь о тебе, Сэмми. Ты там совсем один.

— Как все, — соврал я. — Ты же хотела, чтобы я был, как все? Здесь каждый сам по себе, и это нормально.

— Это плохо, — далеко-далеко, за полторы тысячи миль, моя милая мама сокрушённо покачала головой. Ей было совершенно непонятно, как можно считать нормальным одиночество — как будто двадцать два года моей невозмутимо-отчуждённой жизни её ни в чём не убедили. Наверное, в её хрустальных мечтах её сын был богат, женат и окружён толпой друзей, и её дом был эпицентром такого же говорливого, поющего, смеющегося, многолюдного и многодетного торнадо, как и дом мексиканцев-соседей, но в реальности имелся только я — долговязый, несуразный и нелюдимый приёмыш с тараканами в голове, — и с этим приходилось мириться.

Она вздохнула с таким очевидным разочарованием, и её мысли были так отчётливо слышны безо всякого телефонного посредничества, что я с лёгким сердцем соврал ещё раз:

— У меня всё в порядке, мам. Не бойся.

Мы немного поговорили о пустяках ("нет, я не отмечал Хэллоуин, это глупо, а на Рождество всех отпустят домой на несколько дней, да, конечно, приеду, передавай привет соседям и не позволяй их собакам валяться на твоём газоне"), а потом я сбросил вызов, отложил телефон и прислушался.

Вокруг гуляли, и гуляли с размахом — как это обычно и бывает в доме, в котором девяносто процентов жильцов — раздолбаи-первокурсники, а оставшиеся десять представлены бессемейным дальнобойщиком и двумя незаметными, тенеподобными старушонками. Судя по прихотливой тональности шумов, в квартире слева отмечали чей-то день рождения и с переменным успехом пытались раздолбать пиньяту (обилие текилы точно не способствовало успеху, да и не очень-то они старались, просто хохотали, как гиены, и вслепую лупили палкой по стенам...), а справа проходил поэтический вечер, совмещённый с хаотическим джем-сейшеном, и уж тут-то текила была бы кстати, потому что от звуков, вдохновляемых менее благородными напитками, у меня вяли уши. Впрочем, мои поэтически-хаотические правые соседи намеревались за одну ночь достигнуть глубин самопознания, и требовать тишины от этих безмятежных созданий, детей цветов, было бы верхом цинизма — даже когда к беспорядочному стуку джамбея присоединилось жеманное мяуканье ситара, а голоса прибавили громкости, чтобы их переорать.

Посреди чужого стереовеселья я был, как остров, отрезан ото всех.

Вообще-то я прекрасно переносил одиночество и никогда не чувствовал себя каким-то обездоленным сироткой, даже если в детстве кто-нибудь, узнав, что я приёмный, строил сочувственную мину — мол, не повезло тебе, малыш, родители умерли, никакой родни, и всё такое... Ну подумаешь, умерли. Я их даже не помнил. Бывает. Брата потерял — тоже бывает. Случаются вещи и похуже, и что толку сопли размазывать...

Но временами я завидовал тем, кто может запросто назвать незнакомца другом. В детстве всё было гораздо проще — привет, я Брендон, а я Сэм, давай дружить, — но даже тогда я умудрялся отмечать свои дни рождения в компании одних только родителей. В Сан-Антонио Мартинесы, многочисленное и безумное семейство, обитали в соседнем доме уже лет десять до того, как я уехал, и младшее их поколение каждый день вытаптывало мамины клумбы, а я так и не сподобился выяснить, кого из них как зовут. Мои одноклассники не помнили моего имени — только "эй, фрик!", и на выпускной я не пошёл, потому что это так глупо и жалко выглядит — являться на выпускной одному, без девушки, а найти девушку мне казалось сложнее, чем Индиане Джонсу отыскать Священный Грааль. Нормальные люди заводили знакомства, делились мыслями, впускали друг друга в свои души, не боясь быть обманутыми, и даже приходили на свидания во второй раз, и обычно меня нисколько не беспокоил этот круговорот доверия в природе, и не казалось обидным то, что я из него исключён.

Но иногда я ломал голову — как, чёрт возьми, они это делают?!

* * *

После полуночи вокруг поутихло. Слева, видимо, всё-таки разбили пиньяту и прикончили запасы текилы. Справа ещё похныкивал ситар, терзаемый неумелыми, но старательными руками, и раздавалось невнятное бормотание на два голоса. В квартире наверху, внезапно ожившей в половине двенадцатого, энергично занимались сексом.

Всё-таки стены в этом доме были такие картонные...

На моём необитаемом острове я сидел и читал, закинув ноги на стол. Круг жёлтого света падал на страницы учебника по латыни. В глазах уже двоилось, голова наливалась тяжестью, пора было ложиться спать — чёрт с ними, со склонениями существительных, пробегусь завтра перед семинаром... Я захлопнул книгу и протянул руку, чтобы выключить настольную лампу, когда в дверь постучали.

Я так и замер с вытянутой рукой, перебирая в уме всевозможные и равно невероятные причины, по которым кто-то может стучать в мою дверь в первом часу ночи. Пьяные соседи. Полиция. Тихие соседи. Ангел смерти. Пожарная команда, эвакуирующая здание. Кошмарная маленькая девочка в белом платьице и с топором в руке, сбежавшая из психушки...

Но постучали ещё раз, уверенно и нетерпеливо, и за дверью оказался Дин, с лицом в бурых земляных разводах и таким взглядом, что я не решился ему воспрепятствовать. Он молча отодвинул меня в сторону и вошёл. От его куртки за милю несло бензиновой гарью и порохом.

— Ты что, был на кладбище? — безнадёжно спросил я, уже зная, что да, был. — Рад, что ты жив-здоров, но вообще-то я собирался спать...

Он молниеносно развернулся, и я вдруг обнаружил себя вдавленным спиной в стену прихожей. Левой рукой Дин прижимал к стене мои плечи — и его локоть больно впивался мне в бицепс, — а правой держал какую-то злую пушку, дуло которой уставилось прямо мне в висок.

Дин же смотрел в глаза, и это было пострашнее пушки.

Я ничего не понял, кроме того, что, похоже, у милого и дружелюбного утренне-паркового Дина есть кровожадный брат-близнец, которого я чем-то ухитрился здорово разозлить.

— Я был на кладбище, — медленно сказал он, и версия с близнецом мгновенно отпала. — Всё было так, как ты сказал — зажигалка не сработала, хотя я залил её под завязку, а призрак подошёл со спины и пытался меня полапать, но я успешно отмахался и сжёг кости. Только вот вопрос — почему ты про второго не упомянул?

— Какого ещё второго?!

— А то не знаешь! Их было двое — девчонка и мамаша, которая её прокляла. Девка покончила с собой в девяносто втором, но успела проклясть мамочку в ответ — о чём, разумеется, никто не знал, потому что мамаша жила долго и счастливо до прошлого уикенда. Застряв на полпути к адским сковородкам, эти сучки встретились, и пошла свистопляска, а пострадали, как водится, совершенно левые люди. Просто попались под горячую руку. Два трупа в понедельник, ещё один — вчера. И не говори, что ты об этом не знал! Весь Стэнфорд в курсе!

— Так я и не знал. Я не читаю газеты...

— Слухи, сплетни, досужая болтовня — ты не мог об этом не слышать! В конце концов, ты же хренов экстрасенс, это должно было быть в твоих видениях!

Я хлопал глазами. Ствол пистолета зловеще вздрагивал в опасной близости от моей головы каждый раз, когда Дин повышал голос, и в конце концов эта игра мне разонравилась.

— Я же говорил — никакой я не экстрасенс! Один-единственный раз что-то померещилось — и тут же вваливается среди ночи какой-то псих и тычет пушкой! И никакого второго призрака я не видел! Их вообще в природе не существует! А если существуют — значит, я тебе жизнь спас, придурок! Мог бы и спасибо сказать!

Кажется, это была самая длинная гневная тирада за всю мою жизнь. И, завершив её, я вспомнил, как опасно говорить настоящим буйным психам, что они психи. Очень вовремя, ага...

Возникла пауза. Дин изменился в лице, а я приготовился к скоропостижной гибели. На выстрел, наверное, сбежится половина Стэнфорда, а мои мозги придётся долго отмывать с этих дурацких обоев в цветочек. Хотя проще будет поменять обои...

Но Дин вдруг убрал руку, опустил пистолет и отступил. Теперь он выглядел не серийным убийцей, съехавшим с катушек, а просто безмерно уставшим человеком, который весь вечер махал лопатой и рисковал жизнью, но вот — солнце село, его труды закончены и ему страшно хочется спать. Он, конечно, был законченным психом, но ведь и я тоже, и по всем законам природы мы должны были найти общий язык. Психи должны держаться вместе, раз уж с нормальными людьми им так нелегко...

Он спросил устало-недоумённо:

— Так ты не собирался меня убивать?

— Что? По-моему, это ты меня только что собирался!

— Это было бы очень умно — я бы спалил кости, расслабился, а тем временем второй Каспер отвинтил бы мне башку. Только на этот раз я оказался проворнее...

— На кой чёрт мне тебя убивать? Я тебя вижу второй раз в жизни!

Он пожал плечами.

— Ты не обижайся, Сэм, но последний экстрасенс, с которым мы имели дело, держал в подвале ручного демона, пил его кровь и мог умертвить человека небрежным движением бровей. Даже вспоминать не хочу, как нам удалось его прищучить... А начинал, как и ты, со спонтанных видений. Кстати, он был твой ровесник, восемьдесят третьего года. А до этого — ещё один парень, в Небраске. И про Нью-Джерси мне рассказывали. Тут явно есть система...

На меня накатило ощущение лёгкого безумия. Представьте: ночь, тишина, полутёмный коридор, робкий свет лампы из комнаты, обои, опять же, в цветочек, — и посреди этой идиллии парень, только что раскопавший пару могил, бродит взад-вперёд, нервно ерошит волосы на затылке и рассказывает мне про призраков, демонов и маньяков-экстрасенсов. Я не ожидал от Стэнфорда таких сюрпризов, когда сюда поступал...

Я осторожно присел на низкий комодик под вешалкой.

— Постой. Ты что, убил того парня, с демоном в подвале?

— Иначе он убил бы меня, — ответил он слегка удивлённо — словно объяснял очевиднейшую вещь. — И ещё многих после меня. Это моя работа — избавлять мир от таких уродов, Сэмми.

— Я Сэм, — машинально поправил я и осёкся. — Откуда ты знаешь, как меня зовут? И адрес! И даже когда я родился!

Дин равнодушно махнул рукой.

— Связи в деканате. Мне показались подозрительными твои видения — а вдруг у тебя тоже демон в подвале? Вот я и поднял твоё личное дело...

— И что, там написано про моих домашних питомцев? — усмехнулся я. Возмущаться уже расхотелось.

— Там написано, что ты страшный зануда, приехал из Техаса и иногда страдаешь мигренью. В общем, вся твоя жизнь умещается на двух страничках, скучных до тошноты. А на деле всё гораздо печальнее — ты даже не подозреваешь, что представляешь собой потенциальную угрозу. Невинен, как барашек.

Он вздохнул с искренним сожалением, а у меня пересохло во рту.

— То есть ты считаешь, что меня тоже надо убить? — тихо спросил я. — Ну, пока я не завёл себе ручного демона.

— Превентивные меры? — заинтересованно уточнил Дин. — Четыре года в колледже не прошли даром — я выучил пару умных слов... Честно говоря, насчёт тебя я в тупике. Минуту назад я был уверен, что ты намеренно не предупредил меня насчёт второго призрака, а ты, оказывается, и правда ни сном ни духом... Может, это было единичное видение, а может, у тебя есть способности, которые со временем разовьются, и когда-нибудь ты сорвёшься и перейдёшь на тёмную сторону.

Он задумчиво посмотрел на пистолет в своей руке. Обои, украшенные содержимым моего черепа, замаячили передо мной с прежней пугающей ясностью.

— Чёрт, это сложнее, чем кажется, — наконец выдохнул Дин. — Я так не могу.

Он сунул пистолет во внутренний карман куртки, решительно развернулся и взялся за ручку двери.

— Учти, я буду присматривать за тобой, Сэмми.

И дверь захлопнулась за его спиной.

— Я Сэм! — зачем-то крикнул я ему вслед.