Вредные привычки (джен)

Реджинальд фон Равенхорст, несомненно, был выдающимся по всем параметрам псом, особенно когда речь заходила об интеллектуальных достоинствах. И это было совершенно очевидно даже его двуногим коллегам, несмотря на то, что они почему-то называли его Рексом. Он, в общем-то, был не против: в действиях его двуногих коллег прослеживалась определённая логика (согласитесь, что если звать на помощь Реджинальда фон Равенхорста, ваш криминальный элемент, чего доброго, успеет сбежать), — однако многих других пристрастий людей не понимал категорически.

О том, что вредными привычками обладает практически каждый представитель рода человеческого, Рекс уверился окончательно, когда появился в отделе убийств. У Штоки, например, была забавная фобия: он до странности опасался собак, хотя уж кому-кому, а Реджинальду фон Равенхорсту было известно, что герр Штокингер недооценивал собачий интеллект. Ещё одна фобия Штокингера была связана с его женой: во всяком случае, он то и дело зачем-то отзванивался ей и чаще всего извинялся, причём выражение лица у него при этом было донельзя скорбное. Штоки вообще был подвержен меланхолиям и приступам занудства: за время работы в отделе Рекс даже невольно выучил подробности его медицинской карты и историю о пресловутой язве желудка, которой Штокингер почему-то гордился.

Хёллерер, собрат по несчастью, которого тоже сократили до одного слога и называли «Хэлом», был весьма привязан к булочкам с колбасой и столь добр, что делился ими с Рексом. Именно ему Рекс был обязан своей единственной (разве что за исключением любви к наблюдению за людьми) нездоровой привычкой: булочки с колбасой оказались крайне притягательным лакомством. В остальном Хэл был прекрасным собеседником и являл собой прямо-таки образец австрийского спокойствия и умеренности. Впрочем, со временем и Штоки оказался неплох: он даже почти перестал по-серьёзному ругаться, когда Рекс одалживал у него булочки. Ну а что до нелюбви к вылизыванию — у всех свои недостатки.

В конце концов, — решил как-то герр фон Равенхорст, страдая от нечего делать на подстилке в комиссариате, — из коллекционирования вредных человеческих слабостей получилось интересное хобби. Один Рихард был настоящим кладезем, с его постоянным невезением с дамами (с другой стороны, если постоянным, то, вероятно, в какой-то степени везением?..) и любовью эмоционально жестикулировать в моменты напряжения. Ещё он зачем-то беспрерывно напивался коричневой, резко пахнущей жижей, которую называл «кофе» и потом не спал ночами, и хотя периодически бегал по утрам и поддавался на попытки Рекса приобщить хозяина к здоровому образу жизни, так и остался типичным «женатым на работе» комиссаром. И как ни печально, именно работа его и сгубила.

Пришедший на смену Рихарду Алекс был, напротив, ярым сторонником спортивного образа жизни. В общепризнанно вредных привычках Алекс, как следовало полагать, замечен не был, зато оброс ворохом других: подниматься чуть ли не раньше Рекса (такого нахальства себе не позволял даже Рихард) и гонять его на зарядку. То есть, обычно Рекс сам был не против зарядки, но зарядка, когда ты гоняешь хозяина, и зарядка, когда тебя на неё сподвигает хозяин, это две совершенно разные вещи! Впрочем, основным пороком Александра Брандтнера было даже не чрезмерное пристрастие к спорту, а любовь к геройству. Не прошло и недели со дня их знакомства, как он уже успел прыгнуть с парашютом и прихватить с собой Рекса (о том, что собаки не летают, по-видимому, Алекс не слышал).

Коллеги Алекса были тоже не лишены недостатков — хотя никто из них не выделялся подобной любовью к спорту. Бёк, например, и вовсе был, по мнению Рекса, главным его конкурентом в деле добычи булочек с колбасой. Благодаря этой особенности у Бёка даже развилась паранойя, и Рекс каждый раз с неподдельным интересом наблюдал за ухищрениями, к которым прибегал инспектор Бёк в попытке сберечь свой обед. Впрочем, он раз за разом совершал одну и ту же ошибку: зачем-то соревновался в изобретательности с самим Рексом. Вполне возможно, что этот соревновательный элемент вошёл у Бёка в привычку, хотя эта привычка явно плохо сказывалась на его желудке.

Фриц Кунц тоже, безусловно, отдавал должное булочкам. И венским колбасам. И, разумеется, деликатесам венских кондитерских. А ещё в списке его вредных привычек значились канцелярские принадлежности и трепетная страсть к умным терминам. У Фрица было невероятное количество правил, которые, по мнению Рекса, смотрелись просто смешно в сочетании с канцелярией, но для Фрица, похоже, не было ничего важнее, чем порядок разложенных карандашей (от твёрдых к мягким) и алфавитная классификация папок с делами (тех самых, с умными терминами, и на каждой аккуратная подпись, и даже папка «коллеги» там тоже присутствовала). И, как ни странно, на сгрызенные карандаши он обижался почему-то больше, чем на съеденные булочки, отчего Рекс в который раз отчаивался понять человеческую логику.

Впрочем, патологической любовью к порядку, к счастью Рекса, страдали лишь избранные представители человеческого рода. Большая же их часть, как Марк Хоффман, жили во вполне удобоваримом среднестатистическом бардаке. В этом — и в том, что оба они довольствовались малым и никогда особенно не гнались за комфортом, — они с Рексом были схожи. Что несколько напрягало Рекса в их общем обиталище, это, пожалуй, вечно незаконченный ремонт, который Марк постоянно собирался завершить, но откладывал на будущее, когда в очередной раз звонил телефон. Очевидно, ремонт тоже был чем-то вроде человеческого спорта, решил Рекс в итоге и оставил в покое хозяйские инструменты.

Ещё одной вредной привычкой Марка была Ники — и в этом отношении между двумя коллегами наблюдалась полная взаимность. Их взаимоотношения, впрочем, не поддавались никакому анализу, как выяснил Рекс, перестав пытаться разгадать эту загадку спустя пару лет работы. Однако оставалось фактом, что Ники в присутствии Марка вела себя подозрительно странно: то слишком волнуясь, то раздражаясь по каким-то непонятным причинам. Сам Марк имел обыкновение этих странностей не замечать, а Фриц — Фриц только вздыхал и занимался своими карандашами.

Люди были несовершенные существа, так или иначе: даже добрейший доктор Граф питал слабость к курению сигар, отчего его плащ совершенно пропах дымом, что отнюдь не нравилось чуткому носу Рекса. Но всё же они были весьма занятной компанией — до той поры, пока их милые странности не мешали комиссару фон Равенхорсту.

И это было по-настоящему печально, что ему, почётному венцу и вообще заслуженному служителю австрийской полиции, в итоге пришлось перебраться в Рим. Не то чтобы Рекс имел что-то против итальянцев — разве что против их гастрономических пристрастий, однако если ко вредным привычкам австрийцев он со временем приноровился и научился сносить неудобства с достоинством, то итальянский менталитет Лоренцо Фаббри требовал чего-то больше, чем любовь к булочкам с колбасой.

За две недели, проведённые Риме, Рекс успел проникнуться лютой ненавистью к тому страшному инструменту пыток, который Лоренцо называл гитарой, и трижды пытался от этой штуки избавиться, но безуспешно. И теперь Рексу только и оставалось лежать в дальнем углу комнаты, пытаясь избавиться от навязчивого треньканья струн.

Итальянцы однозначно знали толк в нездоровых увлечениях. Но, в конце концов, подумал Рекс, лапой врубая на полную мощность проигрыватель, на каждого дилетанта найдётся свой Джимми Хендрикс.