Империя (джен)

Его люди понемногу учились. Лагерь, который они разбили этим вечером, был спрятан почти идеально и мог бы избежать внимания даже лучшего цетагандийского патруля, а места для постов охраны были выбраны превосходно. Явные перемены к лучшему, однако, инспектируя лагерь, генерал Эзар Форбарра не позволил ни тени удовлетворения этим фактом отразиться на своем лице. И все же самому, лично провести учения в этой глуши, чтобы освежить навыки в памяти солдат, оказалось отличной идеей.

Он медленно обошел лагерь по периметру, подмечая и сделанное, и упущенное. Вот тот заросший колючками лаз надо бы прикрыть постом, туда можно скрытно пробраться от тех деревьев... он развернулся, чтобы рассмотреть это место внимательнее, и в ту же секунду нос к носу столкнулся с нарушителем.

Два въевшихся в плоть рефлекса чуть не разорвали его на части — он одновременно потянулся за нейробластером и выпрямился в стойке смирно.

— Что?.. — начал он.

— Тихо, — скрежещущим голосом оборвал его генерал Форкосиган. Он проследил, чтобы Эзар отвел руку от оружия, и лишь тогда сделал шаг вперед. За его спиной — Эзар удивленно заморгал — прятался мальчик с младенцем на руках.

— Петр. Что ты...

— А ты ведь ничего не слышал, — заговорил Петр. — Правда?

В его голосе звучали ошеломленные нотки горца, который в первый раз в жизни встретил инопланетника и узнал о существовании иных миров. Что же перевернуло мир самого Петра?

— Мы здесь на маневрах. Я решил, что поведу солдат сам, так что мы ни с кем не контактировали несколько недель. Что случилось? — У Петр был такой вид, словно тот из ада выбрался: глаза запали, лицо бледное, одежда в беспорядке и пятнах крови. Эзар не раз видел своего друга, возвращавшегося с рейдов или и из атак — измученным и раненым, но настолько ужасно тот выглядел в последний раз после уничтожения Форкосиган-Вашного. Но сейчас же нет никакой войны! — Ты ранен?

— Это все Юрий, — ответил Петр. — Две ночи назад. Он убил Оливию. Влада. Соню с Айвеном. И Ливви. — Его голос не дрогнул, когда он перечислял одного за другим членов своей семьи, но на последнем имени Петр споткнулся — в буквальном смысле, точно земля дрогнула у него под ногами. Эзар протянул у нему руку, но ему преградил путь побелевший, безмолвно оскалившийся на него мальчишка, в котором Эзар узнал младшего сына Форкосигана, а в младенце на его руках — ребенка Сони, и отступил перед этой отчаянной попыткой. Петр положил руку сыну на плечо.

— Спокойно, Эйрел, — проговорил он тихо, — мы уже пришли.

— Бог мой. Юрий... — бессмысленно повторил Эзар.

— Он пытался добраться и до Ксава. Насчет тебя — не знаю. Я не был уверен, найду я... тебя живым или нет.

— Я не предполагал, что кто-то вообще сумеет нас здесь найти. Порой мои идиоты сами с трудом понимают, где они находятся. Петр... — и он смолк, не находя слов, которыми можно было обозначить эту потерю. — Чего ты хочешь от меня? Что я могу для вас сделать? — спросил он наконец. — За вами погоня?

— Была. Мой последний оруженосец их задержал. С того времени за нами никого. — Петр посмотрел на Эзара налившимися кровью глазами и отрубил: — Я хочу возвести тебя на трон. Хочу видеть, как Юрий сдохнет в муках, а ты займешь его место. — Он сделал шаг вперед, и опустился на колени прямо в пыль, так резко, что на мгновение Эзару показалось, что у Форкосигана просто кончились силы, и он не устоял на ногах. Но спина Петра оставалась прямой. Он протянул вперед раскрытые ладони, и сердце Эзара чуть не остановилось.

Он уже сражался на войне, свирепой и горькой. Он видел, как люди теряли свои семьи, как возвращались к дымящимся руинам своего дома и выносили оттуда маленькие изломанные тела. Он своими глазами видел всяческие ужасы, какие только могут породить двадцать лет партизанской войны. И Петр такое тоже видел с лихвой. Эзар знал, что в минуту этого самого страшного из несчастий все, что можно сделать для мужчины — это позаботиться о практической стороне дела и не дать тому принять решение второпях.

А встать у него на пути и помешать — задача более безнадежная, чем попытаться в одиночку напасть на цетагандийский лагерь.

— А как же Ксав? — Эзар ощущал, что язык едва ворочается у него во рту.

— Он слишком стар и слишком долго прожил вне Барраяра. И он не хочет трона, — казалось, одним взглядом Петр прочел все его мысли. — А ты — хочешь. И ты здесь. Хотя стоит тебе промедлить еще одну минуту, и я свои руки в твои не вложу.

В старые дни у Петра в запасе была особая речь, которую он приберегал для беженцев, стекавшихся к нему из своих разрушенных деревень. "Ваш дом не уничтожен, — говорил он им. — Ваш дом — это присяга перед императором и мною". Услышав ее, Эзар сразу решил, что лучше слов и не подберешь, что они одновременно служат новобранцам утешением и придают им храбрости. Но только сейчас он понял, насколько эта истина верна и для самого Петра.

"Император Эзар", проговорил он мысленно. Да, Юрий с каждым годом делался все более странным и ненормальным, но до этого дня фатальных просчетов все же не допускал. "Я могу править лучше, чем он". И какое искушение, что Петр думает так же. Петр, который сейчас замер и ждет, уставившись на него дикими, жадными глазами. Сонно захныкал младенец, и Эйрел погладил его, успокаивая.

Время строить планы еще наступит: время решать, как именно они — граф, разбитый и все потерявший, и генерал не из самых важных — сумеют править планетой. Но сейчас Петр вправе требовать, и Эзар не может ему отказать. И не хочет. Он сомкнул свои руки вокруг ладоней Петра, и тот произнес слова присяги, а Эзар — ответные, и с этого мгновения Барраяр раскололся напополам.

Только тогда плечи Петра поникли, словно он наконец-то свалил с них свое бремя на спину Эзара. В общем, так оно и было. Эзар помог Петру встать и обнял его.

— Сир, — заговорил Форкосиган, и в его голосе прорывалось отчаянное облегчение. — Сир, я полагаю нам стоит начать с...

— Не сейчас, — прервал его Эзар. Может, поспешных решений им не избежать, но практическая сторона дела остается такой же важной. И Эзар отвечает за него вдвойне. — Тебе нужен отдых. Еда. Сон. Пойдем в лагерь.

— Мы оставили лошадей внизу в овраге.

— Я пошлю за ними солдат. Идем, — он принял ребенка из рук Эйрела, потому что мальчик, казалось, был готов упасть. Петр обнял сына за плечи, и Эзар повел их вверх по склону. В свой лагерь он вошел уже императором.

Парой слов распорядившись одному из караульных насчет лошадей и быстро отдав приказ ординарцу, Эзар провел прибывших в свою палатку. Эйрел оцепенело посмотрел на тканевую стену, покосился на отца и осел, почти рухнул на койку, тут же свернувшись в клубок. Эзар обеспокоенно нахмурился.

— Медик сейчас подойдет.

— Он не ранен. Просто мы на ногах с... с... — Петр уставился на сына, и его собственное лицо было сейчас почти таким же измученным, как у мальчика.

Едва появился медик, Эзар с облегчением передал младенца ему в руки, а через пару минут подоспели и две маркитантки — крепкие горянки, которые знали, как позаботиться о маленьком Падме, и тут же взялись его кормить и переодевать. Как мало Эзар ни понимал в младенцах, но упорное молчание малыша до этой минуты казалось ему тревожным симптомом, однако, слава богу, наконец-то тот нормально разревелся.

Петр застыл посреди палатки, не шевелясь. Эзару была прекрасно знакома эта картина — изнеможение на грани срыва, как бывало по возвращении из слишком долгого рейда. Он не стал пока дергать своего друга, а сначала укутал одеялом Эйрела и уговорил его немного поесть и попить. Мальчик его почти не слышал, и Эзар даже не знал, пробивается ли смысл им сказанного им сквозь пелену горя, но прошло лишь несколько минут, и тот уже спал.

В прежние дни Эзару бы пришлось прибегнуть ко всем доступным ему хитростям, дару убеждения, а иногда — и к грубой силе, чтобы заставить Петра принять необходимую помощь. Да, старые привычки крепки, но теперь он больше не был адъютантом генерала Форкосигана. Он был императором графа Петра, и хотя последствия этого факта еще не улеглись в его голове, он смутно сознавал, что ситуация вывернулась наизнанку. Ничего не говоря, он положил ладони Петру на плечи и нажал, заставляя того сесть на походный табурет. Петр напрягся, словно собираясь вырваться, и Эзар сжал пальцы крепче, и, к его потрясению, Петр подчинился.

Определение "не ранен" в устах Форкосигана оказалось чересчур расплывчатым, решил Эзар, помогая тому снять с себя перепачканную одежду. Но помочь другу обработать рану было делом привычным. Он вложил в руку Петра стакан чая, щедро сдобренного бренди, накинул ему на плечи толстое одеяло, когда тот начал дрожать, и поставил на колени исходящую паром тарелку, а затем просто стоял и ждал. Петр успел съесть едва половину, когда последние силы покинули его, и он начал сползать с табурета. Эзар помог ему подняться, довел до койки и уложил спать рядом с сыном. Во сне Петр неосознанно свернулся вокруг мальчика. Эзар укрыл обоих одеялом, забрал у женщин задремавшего младенца и положил его туда же, под руку к Эйрелу. Вместе они будут спать спокойно.

Потом он сам уселся на освободившийся табурет и провел пальцам по гладким металлическим ножкам.

"Император". Вот границы его империи — небольшая палатка, а в ней младенец, мальчик и мужчина — лишенные и дома, и власти. "Все это скорее смахивает на дурную шутку, чем на реальную возможность". Но им уже случалось подняться, пав так же низко, и все же победить. Петр что-то пробормотал во сне, приоткрыл один глаз и посмотрел на него — и в это ослепительное, сияющее мгновение Эзар поверил, что они сумеют добиться победы и на сей раз.