Некормыш (джен)

— Мама, смотри, паук!

— Не тронь его, пусть бежит, — улыбнулась мама сыну, замахнувшемуся на паучка тряпкой, и поймала его ручонку. — Он дом от бед охраняет.

— Это как ещё? Ведь он же противный!

— Как? Чтож, расскажу! Испокон веков пауки на Руси жили в домах, и никто на них злобы не держал и обиды им не чинил, хотя многие, православными став, считали их источниками своих бед. Но у простого люда, тех, что из века в век несли свою веру в других богов, в молодых Сварожичей, была история про пауков другая.

Есть у греков, этих заносчивых соседей славянских племен, древняя легенда. Она гласит: некая лидийская девушка, по имени Арахна, возгордилась настолько, что вызвала на соревнование Афину Палладу: дело в том, что среди смертных Арахне не было равных в искусстве ткачества — она пряла из нитей, подобных туману, ткани, прозрачные, как воздух. Сами понимаете, чем кончаются соревнования с богами: они редко обращаются со смертными по справедливости, особенно, если проигрывают. Афина Паллада обратила Арахну в паука, обреченного вечно ткать свою паутину.

Славяне же считали пауков потомками одного славного мальчика, что некогда спас свой погост от злых людей. И вот как это было.

Неподалёку от Ладоги, варяжского князя града, стоял один погост, где жил род из трёх семей и один сирота. Звали того сироту в народе Некормышем — до того был мальчонка тощ и слаб, что прозвища ему другого не досталось, а имя его знала только его мать, что покинула мир, едва разродившись. А про отца мальчика никто из погоста и слыхом не слыхивал с самого его рождения.

На Руси не принято было детей сиротами оставлять, всякого брали в семейную клеть, но Некормыш нигде так ужиться и не смог. Родовичам он своим не доверял, хоть и горя от них не знал, и сам им злобы никогда не чинил. Но не любо было ему чужих родителей мамкой да тятькой называть, посему и жил он словно пёс дворовый под кое-как сделанным навесом на краю погоста, и лишний раз под ноги и глаза жителей его не совался.

Пропитался тем, в основном, что лес ему дарил и речка. Но суровой зимой голодал страшно, однако все равно гордость хранил и проситься не шёл, как его не уговаривали сердобольные бабы, часто наведывающиеся на край погоста к реке на постирушки.

А в ту пору разбойники лихие, да и разный люд недобрый в ватаги большие сбиваться стал. Якобы на помощь Вадиму, молодому князю, что силой решил отобрать Ладогу и земли росские у князя-варяга, среди россов названным Рюриком, но цели они имели совершенно другие: пограбить, помародёрствовать, покуда правители меж собой спорят, да и люд свой не защищают.

Такая ватага объявилась неподалёку и от погоста, где жил Некормыш.

Предводитель её был никому доселе неизвестным, только поговаривать на погосте стали, что он дюже на сиротку похож. Потому Некормыш, послушав рассказов старших, сам двинулся на розыски ватаги, что обреталась где-то в глубинах ближнего к погосту леса.

Не прошло много времени, солнце ещё не успело в зенит уйти, как набрёл мальчонка на старую деревянную крепость, которую он не раз уже облазил в лесных походах своих за быстроногим зайцем или сладкой брусникой.

С крепости, что была поставлена задолго до рождения не только Некормыша, но и самого князя ладожского, и успела наполовину в землю врасти, слышны были пьяные крики да ругань, звон металла и кружек. Разбойники веселись после последнего набега на окрестный люд.

Мальчик тихонько прошёл в незапертые ворота, прошагал сквозь двор, ловя на себе удивлённые взгляды ватажников, и, остановившись на его середине, произнес дерзко:

— Кто из вас вожак сей славной стаи шавок? Выходи силой мериться!

— Ну я! — раздался хриплый голос, и захохотавшие было разбойники затихли. Против своего предводителя ни один из них не пошёл бы в бой, хоть даже и словесный, и всегда, когда он начинал говорить, замолкали. Был их вожак суров, но справедлив. Хоть и занимался делом недобрым, но никому из своих не позволял не только последнее отнять, но и загубить чью-то жизнь попусту. И вызовы, брошенные ему в пылу боя, завсегда принимал, будь они даже брошены были девкой или, как сейчас, мальчонкой.

Предводитель ватаги разбойников вышел на середину двора и остановился в паре шагов от Некормыша.

— Не велика мне честь драться с тощим мальчишкой, пришедшим ещё и без оружия! — произнес он, усмехнувшись в усы.

— Отчего же ты вздумал, что я без оружия? — отозвался Некормыш, доставая из-за пазухи охотничий нож. — Защищайся, ну же!

Люди были правы. Влад, а именно так звали предводителя ватаги, был удивительно похож на Некормыша. Словно старший брат или отец, которого мальчик никогда не знал. Но сирота не подал виду, что был удивлён схожей внешностью вожака, и дерзко попытался ударить его ножом. Взмах руки, неспешный и несколько вальяжный, и нож, добротное, охотничье оружие, что не раз выручало мальчика, был выбит из его рук, а сам он, запнувшись о подставленный сапог, расстелился, собирая пыль, на земле.

И сразу же вскочил, сделав ещё одну попытку, уже с голыми руками, напасть на Влада. И вновь был отброшен. Но в этот раз неудачно для него.

Позади мальчика лежали поленья для костра, и Некормыш упал прямо на них, нанизав свою спину на сучок, так неудачно подставившийся под тело мальчика. Кровь хлынула горлом, и в глазах потемнело у сироты, он с трудом различил, что Влад не был рад такой победе.

Наклонившись над умирающим мальчиком, тот попытался вырвать его из плена сучка, ставшего роковым клинком для парня. Удалось ему это не сразу, но все же получилось. Бережно уложив мальчишку на землю, Влад тихонько спросил, вытирая его лицо от крови, что так и шла горлом:

— Ну и зачем? Зачем, дурашка?

Но Некормыш уже не мог ему ответить. И за него ответил другой:

— Да вот затем, Влад, что хотел он оборонить свой погост от тебя, своего отца! Или не признал ты его, свою родную кровь?

Влад обернулся на гремящий железом голос незнакомца, неведомо как появившегося в старой крепости, и обмер.

Стальной шлем, на забрале которого искусно было изображено золотое лицо воина с серебряными усами, надетый на голову незнакомца, не узнать было невозможно. Сам Перун, хранитель князей и воинов, посетил этим днём старую крепость, почтить память юного воина и, забрав его душу с собой, достойно наказать его убийц.

— Как отец? — прохрипел Влад, силясь поверить в услышанное. — Ведь же сказали, что умер он вместе с матерью своей, покуда я…

— Покуда ты на копях батрачил, для них благ добывая, — тихо ответил ему Перун, вынимая меч из ножен. — Так как поступим? Я или ты?

— Я, — твёрдо ответил Влад и, выхватив свой клинок, ни секунду не раздумывая, вбил его себе посредь груди, в самое сердце.

Бездыханное тело отца пало ниц возле его умирающего сына, а Перун склонился к Некормышу и, улыбаясь, погладил его по волосам:

— Ну вот и все, мальчик! Пора и нам с тобой идти!

— Эх, мне бы восемь рук! — прошептал Некормыш, открывая глаза.

— Будет у тебя восемь рук, будет, — улыбнулся Перун и, схватив голову мальчика покрепче, дунул с силой ему на лоб.

Тело мальчика уменьшилось, он стал неведомой для того тогда ещё мира букашкой о восьми ногах и свободно помещался на ладони у бога.

— А теперь беги, маленький защитник! Беги, борони свой погост от злых людей! — отпустив паучка Некормыша на землю, произнёс Перун, а когда тот убежал по тропке к погосту, повернулся к тихо-тихо сидевшим разбойникам и сказал им:

— А вам мой завет таков — ступайте по домам и думать забудьте про разбой, иначе накажу в иной раз строго-настрого! А историю про мальчика расскажите людям. Пусть знают.

Так разбойники с огромной радостью и сделали, моля всех богов о милости. Они бы и сами сбегли по домам, да носу оттуда не высовывали, да просто ярости Перуна или Влада опасались.

С тех пор и по сей день в наших домах живут пауки. Круглый год они тихо сидят, не докучая хозяевам: и в роскошных апартаментах с «евроремонтом», и в лачугах бедняков; у них свое представление об уюте: лишь бы было тепло, влажно и достаточно еды. Поэтому если вы случайно обнаружите утром в ванной беспомощного мохнатого восьминожку, аккуратно высадите его куда-нибудь в укромный уголок вместо того, чтобы брезгливо хлопнуть пленника мокрой тряпкой.

Мама закончила свой рассказ и с улыбкой посмотрела сына, что уже давно сопел, заснув, уютно устроившись на её руках.

— Спи, мой маленький защитник! — прошептала она, глядя, как по рукаву рубашки сына, ловко семеня восемью лапками, пробирается паучок Некормыш.