Рыбалка (джен)

— Михаил Антоныч, ну все-таки! Может, поедешь, а? Ну подумай еще разок... Ну пожалуйста! Без тебя как-то не по-людски будет, ну честное слово! Всегда вместе, а тут вдруг разъедемся, — Дауге уже в восьмой раз за утро пытался уговорить штурмана Крутикова отказаться от отпуска в деревне и сманить его на холодные берега Валдая.

— Гришенька, голубчик, — в восьмой же раз отвечал Михаил Антонович, — ну право же, мне так неудобно отказывать… Ах, если бы можно было разорваться! У жены юбилей... Да, да, понимаю, дата такая, что не отмечают. Но, знаешь, мы как-то привыкли... Ну как я ее оставлю? Не могу, не проси.

— Миша, ты заставляешь меня ревновать к твоей дражайшей супруге! Да продлятся дни ее вечно, но, черт возьми, первый раз за шесть лет собрались в отпуск! — Юрковский, молчавший весь вчерашний вечер, все-таки решился на последнюю попытку. — Неужели так сложно как-то поговорить, договориться?

— Не могу. Володя, не могу...

Вид у Михаила Антоновича сделался уж совсем несчастным, и Алексей понял, что пора его спасать:

— Хватит! Григорий, Володя, оставьте уже Михаила в покое. Он так решил.

Михаил Антонович с благодарностью поднял глаза на Быкова.

Поездку на Валдай планировали давно, еще с прошлого лета. Мечтали заехать вчетвером подальше, в самую глушь, разбить лагерь, поплавать вдоволь, порыбачить. У Алексея чутье на необитаемые места: непременно с озерцом, и чтобы вода чистейшая, и сосны вокруг, и тишина. Штурман Крутиков загодя снабдил всех отличными удочками производства ГДР, а Юрковский еще зимой нашел у себя на чердаке старую армейскую палатку. Она была вся в дырах и очень грязная. Правдами и неправдами он протащил палатку на «Тахмасиб» (за что получил строгий выговор в словесной форме от капитана Быкова), отстирал в стерилизаторе и чинил все две недели полета. Дауге же просто носился вокруг всех с самым счастливым видом и мешал работе.

А потом вышло так, что отпуск всем сократили, и доброму Михаилу Антоновичу пришлось выбирать: отметить сорокалетие супруги — или исчезнуть на две недели на валдайских берегах. Для примерного мужа и отца выбор был очевиден. Потому-то этим жарким июльским утром он с самым виноватым выражением лица, на какое только был способен, провожал троих друзей в отпуск.

— Ну что, ребята. Давайте, что ли, прощаться! — грустно вздохнув, сказал штурман, — Вам пора, а то затемно доедете. И мне душу не рвите!

— Ладно, черт с тобой! Дай, я тебя поцелую, чревоугодник старый! Пожалеешь же еще! — Юрковский широко улыбнулся и протянул Крутикову обе руки. Тот с облегчением шагнул ему навстречу.

Друзья крепко обнялись на прощание и сели в Алексееву «Волгу»: капитан Быков за рулем, Дауге на переднем сидении и Юрковский на просторном заднем. Машина была новенькой, только что с завода — самый проходимый легковой автомобиль в мире, почти танк. Почти «Мальчик».

Михаил Антонович стоял у обочины, пока машина не скрылась за поворотом.

До выбранного места друзья планировали добраться к концу дня. Но дорога оказалась скверной: где-то после Твери наполз густой туман, и заморосил дождик, причем чем дальше они забирались на север, тем становилось пасмурней. Алексей переживал, что начнется ливень, и тогда придется останавливаться и пережидать непогоду. В придорожной гостинице ночевать не хотелось, поэтому он торопился скорее доехать до Валдая.

Шел второй час ночи. Дауге откровенно клевал носом. Сначала он еще пытался развлекать Алексея, но через некоторое время сон одолел его, и Иоганыч задремал, свесив голову на грудь. Юрковский заснул еще раньше. Он долго устраивался на заднем сидении, пытаясь примостить свои длинные ноги, и все равно оказался в неудобной позе, скрючившись в три погибели.

Быков вел автомобиль и думал о своих друзьях. Ему было приятно, что такие сильные, мужественные люди доверяют ему и признают его старшинство — и не только в космосе, но и в обычной жизни. Он думал о том, что еще каких-то десять лет назад ему бы и во сне не привиделась такая судьба. Действительно, как мог скромный, ничем не примечательный инженер мечтать стать пилотом! Да еще и командиром корабля! Быков, украдкой кинув на Дауге взгляд, самодовольно улыбнулся. На самом деле собственный корабль ему доверили только месяц назад, и Быков еще не совсем свыкся со своей новой ролью. Друзья восприняли его назначение с воодушевлением и обещали убедить руководство, что летать отныне они собираются только под его чутким началом. Это было приятно. Алексей обещал себе, что будет изо всех сил стараться не подвести их и оправдать доверие.

Дауге заерзал и громко зевнул, просыпаясь.

— Руку отлежал, — пожаловался он. — Долго еще ехать?

Алексей взглянул на табло электронавигатора.

— Нет, еще километров пятьдесят. Едем сразу на место. Как думаешь, — Быков кивнул головой на спящего Юрковского, — он в состоянии будет проснуться и поставить свою палатку? Что-то у меня сомнения, что после его ремонта мы с ней разберемся.

— Проснется, не переживай. Надо будет — сам разбужу. Честно говоря, я ничего не понял из его объяснений, где у нее какая заплатка и каким боком к ветру ее можно ставить, а каким нет. А сколько времени?

— Полвторого.

— Алексей, а ты спать не хочешь? Может, я поведу?

На долю секунды Быков представил, как было бы соблазнительно передать управление Дауге и поспать пару часиков. Все-таки с утра за рулем. Спина уже затекла, да и ноги ноют.

— Нет, дорога не очень. Ты отдыхай, — ответил он, и Григорий понимающе кивнул.

К трем часам ночи друзья, наконец, прибыли на место. Юрковский спал так крепко, что Алексей решил оставить его на ночь в машине. Вдвоем с Дауге они достали злополучную палатку и почти час ставили ее в темноте под моросящим дождем.

Проснувшийся утром Володя не знал, смеяться или ругаться. Палатку умудрились поставить на бок: длинные ноги Дауге торчали из окна, а Быков в красном спальном мешке ночью выкатился на улицу.

— Межпланетники, профессионалы! Вас надо на переквалификацию посылать, а то страшно представить, что будет, если вам доверят развернуть автоматический жилой модуль на Венере!

После позднего завтрака приводили в порядок несчастную палатку, попутно корректируя планы отдыха с поправкой на погодные условия. Дождь продолжал моросить, а на востоке небо стало почти черным от туч.

Юрковский раздражался — он собирался накупаться и загореть как следует и очень не хотел проходить весь отпуск в резиновых сапогах. В плохом настроении он становился колючим, то и дело отпускал язвительные шуточки и своим поведением выводил из себя Быкова. Алексей старался молчать и не реагировать на подначки, но в конце концов срывался, орал на Юрковского, после чего тот просил прощения и замолкал, но через полчаса-час все начиналось сначала. Дауге уже устал лавировать между ними, мирить и сглаживать углы. В конце концов он собрал свои удочки и отправился на берег ловить рыбу.

Размотав снасти, Дауге достал из рюкзака большую фанерную коробку с накопанными еще дома червями. Быков вчера смеялся, помогая их собирать, мол ехать в лес со своими червячками, все равно что в Тулу с пряниками. Но Дауге доходчиво объяснил, что навозный червь-бегунец отличается от обычного земляного или подлиственника, как мотоцикл от велосипеда. Крышка коробки была подозрительно приоткрыта. Дауге вспомнил, что вчера он затащил рюкзак в палатку и пытался пристроить его вместо подушки. Утро продолжало быть недобрым: червей в коробке не оказалось. В рюкзаке тоже. Лишь парочка заблудившихся одиноко свернулась за подкладкой, ожидая своей участи. Дауге аккуратно наживил их на крючки и от души поплевал, скорее от досады, чем на удачу. Забросив оснастки, положил удилища на срезанные по пути рогульки и уставился на поплавки.

«Володьку как будто оса укусила — бесится с утра, а почему, непонятно. Алексей тоже хорош, поддается на провокации. И никак не могут договориться. Что ж, пусть лучше сами разбираются. Не первый раз уже».

Если в полете Юрковский безоговорочно принимал главенство Быкова, то стоило им сойти на Землю, как каждый раз начиналось одно и то же. Владимир своим невыносимым поведением доводил Алексея до срыва — тот нервничал, грубил и в конце концов кричал на Юрковского. Удивительно, но они никогда не ссорились. После таких взрывов Володя неизменно извинялся, становится покладистым и спокойным. Иногда до конца дня, а иногда — как сегодня, не дольше, чем на час. Казалось, что между этими двумя существует невидимая глазу магнитная связь, которая притягивает их друг к другу, но как только расстояние становится слишком маленьким — разводит в разные стороны. Впрочем, иногда они сосуществовали вполне мирно, Дауге особенно любил такие дни. И конечно же, он надеялся, что две недели отпуска пройдут спокойно. Володя очень огорчал его.

Левый поплавок дрогнул, чуть притопился и плавно пошел в сторону камыша. Дауге подсек и резко рванул удочку на себя, ожидая упорного сопротивления. Но оснастка легко вылетела из воды и маленькая уклейка чуть не впечаталась в лоб рыбака. Размером рыбка была чуть больше червя, но умудрилась затолкать в себя его наполовину. Дауге осторожно отцепил ее вместе с наживкой и отпустил в озеро дожевывать завтрак. Перебрасывать удочку он не стал и просто смотрел на второй поплавок, не видя его, продолжая думать о своих друзьях.

Юрковский порой напоминал Дауге его бывшую жену Машу. Только не характером, а темпераментом, эмоциональностью и некоторой склонностью к позерству, у брата даже более выраженной, чем у сестры. Может, на это сходство он и повелся, когда влюбился в красавицу Юрковскую без памяти. Подсознательно ожидал, что к внешнему сходству приложится и остальное — самоотверженность, честность, преданность, отвага. На деле же оказалось, что Маша — эгоистка, не желающая признавать ничьих интересов, кроме собственных. Их счастье было недолгим, а разочарование неизбежным.

Дауге привычно вздохнул: несмотря ни на что, вспоминал он жену по-прежнему очень часто. Еще он жалел, что не успели с ребенком. Да, может быть, не поторопись он тогда с разводом, сейчас жизнь была бы иной. Маша была бы хорошей матерью. Она всегда умела отделять своих от чужих. Гриша просто не сумел стать своим. Вот за Володю она всегда переживала как за саму себя — но это тоже ведь своего рода эгоизм...

За спиной зашуршали кусты — на берег спустился Алексей. Дауге оглянулся на него и поднял бровь.

— Иоганыч, не могу уже! Дай с тобой посижу. Этот герой меня когда нибудь на тот свет отправит.

— Садись, — Дауге подвинулся. — У меня тут не клюет.

— Ага, вижу. Ты обе удочки собрал уже? — поинтересовался Быков.

— Почему обе? Одну. У меня черви кончились, — пожаловался Дауге.

— А где второй поплавок? — Быков пристально всматривался в воду.

— Как где? — Зазевавшийся рыболов только сейчас понял, что поплавок давно утонул, а удочка дергается, грозя свалиться с рогачика в воду.

— Тащи, растяпа! — скомандовал Быков. Дауге вцепился в удилище и потянул. Но не тут-то было. Удочка согнулась, леска зазвенела в воздухе, разрезая воду и показавшийся поплавок явно направился к ближайшему кустику.

— Не пускай его в корягу, запутается! — Быков подошел к воде и потрогал ее рукой.

— Холодная, я не полезу.

— Дауге молча отступал по берегу, а к ногам Алексея медленно подплывал горбатый полосатый красавец.

Быков нагнулся и выкинул на берег огромного окуня.

— Вот это настоящий валдайский горбач! — восторженно прошептал Дауге. Он положил окуня в садок, потом подумал и переложил в рюкзак.

— Эх, все равно ловить не на что.

— И не надо! Давай просто посидим в тишине полчасика, иначе я сейчас Володьке уши надеру.

Дауге усмехнулся:

— Могу поспорить, что тогда Володька извинится и будет весь вечер паинькой.

— Ну почему... не обязательно, — смутился Быков и почему-то покраснел как рак.

Дауге прокрутил в голове собственную фразу, но так и не понял, что он сказал не так.

— Иногда я вас не совсем понимаю, — сказал он, подумав. — То ругаетесь из-за любой мелочи, орете друг на друга, то, наоборот, друг с другом во всем соглашаетесь. Нет, мне тоже иногда с Володькой трудно, но с тобой-то он почему постоянно на рожон лезет?

Алексей только махнул рукой с совершенно обреченным видом. А Григорий продолжил:

— Жениться ему надо. Вообще не понимаю, почему он до сих пор один.

Быков неопределенно хмыкнул и усмехнулся.

— А ты-то почему один? Как давно вы с ней уже того, разбежались — два или три года?

— Пять лет, Лешка. Пять лет уже.

— Ого.

— Да, жизнь проходит. Еще год-другой, и Григорию твоему в школу... А я все не могу. Черт-те что себе придумываю порой. Иногда летим в обратный рейс, и мне все кажется, что сейчас приземлимся, и она там, ждет. Мол, давай, Гриш, попробуем еще раз. А сам понимаю — не скажет. А если скажет, то я не соглашусь. Скажешь, дурак я?

— Сложно у вас все. Я, Иоганыч, вообще не понимаю, почему ты ушел, если честно. Жили б и жили.

— Жили б и жили, — передразнил Дауге, — как с нею было жить, если для нее один интерес в мире существует — ее собственное «хочу»!

— Ну а тебе-то это каким образом мешало? Вот скажи мне: готовила она хорошо? Нет, можешь даже не отвечать, я у вас бывал: и случайно заскакивал, и праздники семейные видел. Обед у вас всегда в доме был и, надо сказать, лучше, чем в любом ресторане! Чисто дома — как в музее, ни пылинки, ни соринки! Моя жена после твоего дня рождения, помнишь, когда еще из Управления позвонили и приказали в рейс собираться, месяц под впечатлением ходила, все дома тряпочкой махала, чтобы «как у Маши» было. Ну и чего тебе не хватало? Про остальное не спрашиваю, конечно, — вдруг смутился Алексей и покраснел еще сильнее.

— Да спрашивай, что уж там... С остальным тоже было хорошо. Регулярно. Не в этом дело, Леш! Все у нее было — для себя. И дом у нее в чистоте содержался для себя, и еда, как в Кремле на банкете — тоже для себя. И остальное. Ну ты понял. Даже в зеркале рассматривала.

Алексей пожал плечами.

— А тебе надо было, чтобы для соседа?

— Для общества! Работала чтобы — не высиживала от звонка до звонка, а за идею работала, за интерес. Ну, как мы с тобой.

— Дурак ты, Гришка! — с чувством сказал Алексей и добавил: — За что и любим.

Моросящий с утра дождик постепенно усиливался. Откуда-то поднялся ветер, горизонт совсем почернел. Воздух стал холодным, промозглым. Быков помрачнел.

— Что-то не нравится мне эта непогода! Если гроза пойдет на нас, надо палатку разбирать, унесет, — сказал он.

Друзья смотали удочки и вернулись к лагерю. Юрковского они обнаружили во вполне мирном настроении. Он сидел на водительском сидении «Волги» и крутил ручку переключения радиоканалов.

— Помехи везде! — весело сообщил он. — Ни одна станция не ловит, ураган, видимо, нешуточный грядет.

Быков согнал его с места и принялся сам ловить канал. Юрковский вылез из машины и присвистнул, взглянув на небо.

— Бесполезно, — наконец сообщил Алексей. — Так, командовать в отпуске я вроде как права не имею, так что слушай следующие рекомендации: собрать палатку обратно, укрыться в автомобиле и переждать непогоду там, возможно, до утра.

— Есть, капитан! — хором ответили Дауге и Юрковский.

Втроем они еле успели свернуть лагерь, хоть и работали очень быстро. Порывы ветра все рвали из рук, дождь перешел в проливной ливень. Наконец, все вещи были убраны, и мокрые до нитки товарищи забрались в машину.

А ветер все усиливался. Вокруг стоял оглушительный шум — лес бунтовал. С треском ломались ветки, скрипели толстые стволы, капли били по листве. В нескольких метрах от машины уже несколько раз падали большие ветки, и Алексей боялся, что одна из них может угодить и в них. В общем-то, автомобилю — «Мальчику-младшему», как про себя называл его Алексей, это было нипочем, но привычка все держать под контролем заставляла его нервничать.

Дауге с Юрковским шутили и веселились, явно недооценивая опасность ситуации. После венерианских ураганов земная непогода была для них просто «дождиком». Они не желали учитывать, что на Венере на них были защитные костюмы, и сидели они не в легковом автомобиле, а в бронированном вездеходе. К тому же оба были городскими жителями, мало знающими о лесе. Быков же вырос в поселке близ Нижнего Новгорода — каждое лето он проводил в деревне у бабки и что такое гроза в лесу знал не понаслышке. И поэтому он ужасно ругал себя за то, что решил заночевать тут, вместо того чтобы переждать непогоду в городе.

— Ехать надо, — наконец сказал он, — до Валдая километров двадцать. Снимем номер в гостинице, выспимся, вещи посушим. Завтра может весь день лить, что тогда делать будем?

— Надо, значит, надо, — весело ответил Юрковский, — ты у нас капитан, тебе и приказывать.

Быков завел мотор и тронулся. Едва они успели отъехать, как в пяти метрах от машины яркой вспышкой блеснула молния, и ствол высокой сосны с оглушительным треском обломился у основания. Словно в замедленном кадре Алексей смотрел, как тридцатиметровое дерево падает прямо на то место, где только что стояла их «Волга».

— Если бы не был атеистом, обязательно перекрестился бы, — сказал Дауге и нервно усмехнулся. Он всегда во время опасности становился сначала нервным и дерганым, но если опасность делалась слишком очевидной, как-то умудрялся собираться.

Машина выбралась с грунтовки на асфальт. Быков ехал аккуратно, стараясь особенно не разгоняться — видимость была скверной, порой за потоками ливня было не понятно, поворот впереди или прямая дорога.

Внезапно окрестности озарила яркая вспышка, и через мгновение перед лобовым стеклом стремительно начали проноситься вниз яркие горящие точки. Быков вздрогнул от неожиданности и вдавил тормоз. И тут земля содрогнулась. Нечто совершенно огромных, ошеломляющих размеров с оглушительным громом врезалось в асфальт прямо перед капотом автомобиля — «Волга», не успев остановиться, въехала в это нечто. И одновременно крыша автомобиля прогнулась в нескольких местах с гулким скрежетом, вбирая в себя осколки этого гиганта. Вылетели сразу все стекла, шипящее до сих пор радио умолкло, пискнув на прощание, а кто-то, кажется, это был Дауге, закричал высоким голосом. Быков почувствовал, как что-то массивное, крепко приложив его по голове, наваливается на плечи и вдавливает в рулевую колонку, ломая ребра и не давая вдохнуть. В позвоночнике что-то зловеще щелкнуло, остаток воздуха в легких выплеснулся наружу струйкой крови и наступила темнота.

Юрковский оказался единственным, кто не потерял сознание во время происшествия, так как сидел на заднем сидении, а основной удар пришелся на пассажиров передних кресел. Он сильно ударился головой и на несколько минут утратил ориентацию в пространстве. Когда он открыл глаза, вокруг был мрак, в провалы окон хлестал ливень, а снаружи по-прежнему выл ветер. Прогнувшаяся крыша не позволяла разглядеть, что творится с ребятами, впереди была лишь чернота.

— Эй! — захотел крикнуть Юрковский, но у него вышел еле слышный шепот. Тогда он прочистил горло и крикнул громко: — Эй! Алексей! Гришка! Как вы там?

Ему никто не ответил. В груди похолодело от нехорошего предчувствия, но он запретил себе об этом думать, а начал по очереди напрягать мышцы, проверяя тело на предмет повреждений. Опасения вызывала только левая нога, в которую вжалось ушедшее назад кресло Быкова, остальное, вроде, было в порядке. Вытащить ногу не получилось, а попытки пошевелить ею вызывали сильную боль.

Дверь ожидаемо заклинило. Юрковский потянулся вправо (из-за зажатой ноги ему пришлось растянуться на сидении во весь рост) и попытался открыть другую дверцу. Она, вроде, поддавалась. Теперь необходимо было как-то вытащить ногу. Он нагнулся и начал шарить руками за спинкой водительского сидения — где-то тут должно было находиться колесико регулировки. В конце концов Юрковский нашел его, но механизм оказался неисправным — колесико прокручивалось, кресло не двигалось. Тогда он попытался отодвинуть кресло Алексея вперед, но и это оказалось бесполезно.

На переднем сидении застонал Дауге.

— Гришка! — крикнул Юрковский. — Гришенька! Живой!

Дауге снова застонал и не ответил.

— Живой, — повторил Юрковский, обращаясь уже к себе. — Это хорошо. Просто отлично. Раз живой, значит, все поправимо, — и он начал с удвоенной силой толкать злополучное кресло вперед. Сдвигаться кресло не желало ни на миллиметр, но в конце концов Юрковский сумел выдернуть ногу. Перед глазами тут же заплясали разноцветные огоньки, и он все-таки потерял сознание от боли.

Когда он очнулся, дождя уже не было, воздух вокруг посветлел. В машине было мокро и холодно. Дауге едва слышно постанывал. Алексей ничего не ответил.

— Гриша! — позвал Юрковский. Дауге не ответил. Тогда он отполз по сидению вправо и толкнул дверь вперед. Она распахнулась и вылетела из машины. Юрковский вылез наружу.

Он поднялся во весь рост, опираясь на крышу «Волги», и стоял теперь, не в силах оторвать изумленного взгляда от открывшегося ему зрелища.

— Вот те раз... — вслух произнес он.

Быков затормозил вовремя, не сделай он этого, машину, без сомнения, раздавило бы всмятку: впереди, зарывшись в землю как минимум метра на полтора, лежал на боку обломок вспомогательного топливного модуля «Хиуса-1». Он был весь черный и оплавившийся, и если бы Юрковский лично не чинил точно такой же блок на «Хиусе-2», он бы в жизни не догадался, что это вообще такое.

Но ведь «Хиус Первый» взорвался на орбите почти пятнадцать лет назад! Неужели эти останки кружили по околоземной орбите, чтобы сегодня приземлиться на берегах Валдая? Какое же это было парадоксальное, нелепое и странное совпадение — обломки «Хиуса Первого» угодили ровно в ту же точку Земного шара, где находился экипаж «Хиуса Второго»!

Юрковский невесело усмехнулся. Это всё лирика. Если все закончится хорошо, то когда-нибудь потом он поразмыслит над этими странностями. А пока надо проверить, как там ребята. Он переместился на пару шагов вперед, опираясь на крышу машины. Через дыру в передней двери было видно Дауге и Быкова. Голова Дауге была вся залита кровью, Юрковский потряс его за плечо.

— Гришка... Гришка, дай знак, что ты живой!

Иоганыч застонал и приоткрыл глаза.

— Володя, — чуть слышно прошептал он, а потом уж совсем едва слышно: — Володька... что же это такое? Там Лешка не двигается... неужели конец?

Юрковский с силой дернул дверцу на себя, она поддалась. Он с трудом опустился перед Дауге на колени. Как и все межпланетники, геолог Юрковский проходил курс первой медицинской помощи, и ему уже приходилось использовать полученные знания на практике.

Он быстро осмотрел друга.

— Ты знатно ударился башкой, покоритель Венеры. Видимо, черепно-мозговая, — наконец произнес он, — и осколок вот сюда, в плечо, врезался. Крови там почти нет, так что пытаться доставать не будем. Лежи, сейчас гляну, что там с Быковым.

Ковыляя, он обошел автомобиль. Сердце бешено колотилось. «Только бы жил, только бы жил».

С Быковым все было гораздо хуже. На него пришелся основной удар — прогнувшаяся в результате столкновения передняя часть автомобиля сжала его тело под немыслимым углом. Даже неспециалисту было ясно, что поврежден позвоночник. Лицо потеряло привычный кирпичный оттенок, побледнело, а черты заострились. Юрковский осторожно протянул руку к шее, чтобы пощупать пульс — под пальцами едва различимо забилась венка. Он едва сдержал крик радости — Алексей был жив!

— Гришка! Он живой!

Юрковский достал из багажника аптечку. Быков молодец, умничка — собрал лекарства на все случаи жизни, от средства от комаров до арадиотина. Юрковский разорвал рукав Алексеевой куртки, прицелился и вколол ему двойной анальгин с димедролом. Потом протер шприц спиртом и вскрыл еще одну ампулу — для Дауге.

— Давай, Гришка, один укольчик — и полегчает! Будешь спать и сны смотреть, как в кино, — Дауге глубоко вздохнул, откинул голову и в самом деле прикрыл глаза. Его мутило. — А я сейчас пойду и приведу помощь! Скоро тут будет машина Скорой помощи из Валдая с самыми добрыми докторами и самыми румяными медицинскими сестричками в мире! Нет, даже спасительный вертолет! Ради таких прославленных космонавтов, как Алексей Быков и Григорий Дауге, обязательно пришлют вертолет, белый медицинский вертолет с красными крестиками по борту! — Юрковский чувствовал, что его несет. «Пожалуй, надо и себе вколоть обезболивающего, а то не дойду».

Когда вчера вечером они ехали сюда, то видели вдоль дороги несколько поселков. Вспомнить бы, как далеко остался последний из них. И знать бы еще, куда будет идти ближе — назад или вперед? Карты у них не было, Быков отлично знал дорогу и без нее. Юрковскому казалось, что после той деревни, где они останавливались набрать воды в канистру, больше жилья не было. Сколько же до нее? Километров пятнадцать-двадцать? И до Валдая двадцать. Тогда уж лучше идти туда, там быстрее можно получить помощь.

Юрковский сделал себе инъекцию обезболивающего и, как сумел, перевязал рану на ноге. Наступать на ногу было чудовищно больно, она вся распухла, кожа покраснела. Юрковский подумал, что все-таки это наверняка перелом.

Он положил на колени Дауге аптечку и флягу с водой:

— Я вернусь, Гришка, ты держись. Потерпи, я обязательно вернусь.

Дауге не ответил. Лоб у него был горячий, щеки покраснели от жара. Надо было спешить. Тяжело опираясь на палку, Юрковский пошел вперед.

* * *

Большой зал заседаний Управления космонавтики гудел как улей. Владимир Сергеевич Юрковский редко выступал перед такой большой аудиторий. Но в этот раз он сам настоял на том, чтобы лично зачитать доклад. Он сидел за столом президиума с самым безразличным и скучающим видом, одетый, по своему обыкновению, очень модно и даже щегольски. И только те, кто знал его близко, замечали блеск в глазах, который выдавал его интерес. Иногда он склонял голову в сторону и тихонько переговаривался со скромным молодым парнишкой лет двадцати — двадцати двух. Этим молодым человеком был сын Анатолия Ермакова Николай, многообещающий конструктор, которому прочили блестящее будущее. Проект, который собирался презентовать Юрковский, принадлежал этому молодому специалисту. А вот понимание необходимости воплощения проекта в жизнь было выстрадано Юрковским на собственном опыте, и за реализацию проекта он готов был скрестить шпаги с любыми противниками.

В зале шептались. Знаменитый капитан Быков, которому покорилась Венера, чуть не погиб, поехав в отпуск с совершенно банальной целью — порыбачить на берегах Валдая! Он до сих пор лежал в госпитале: переломы позвоночника, разрыв селезенки, прокол легкого, обе ноги сломаны в нескольких местах. Геологу Дауге повезло чуть больше — всего-навсего тяжелая черепно-мозговая травма и отек мозга, который чудом сумели снять вовремя прибывшие спасатели. Не считая мелких травм. Григория Иоганновича выписали вчера, и сейчас он тоже был в зале и готовился слушать Юрковского.

Да, можно было подумать, что Земля, подобно ревнивой женщине, упорно мстила им, жителям космоса, за то, что они предпочли ей другие планеты. И мстила изощренно, их же монетой: иначе чем можно было объяснить совершенно дикие, фантастические подробности аварии, в которую угодили межпланетники? Десяток лет обломки «Хиуса-1» вращались беспорядочно на околоземной орбите на низких высотах, чтобы именно в тот злополучный день упасть на Землю! И куда? Приземлились аккурат перед носом автомобиля, в котором ехали космонавты! Если бы не знаменитая реакция Быкова, машину раздавило бы в лепешку. Он успел затормозить — и внедорожник на скорости врезался в обломки «Хиуса», смяв капот в лепешку.

А дальше — дальше другой прославленный космонавт Владимир Сергеевич Юрковский прошел больше двадцати километров пешком, несмотря на то, что нога у него была сломана в нескольких местах. Была ночь, к тому же только что прошел ураган, поэтому на трассе ему не встретилось ни единой живой души, и он так и дошел до самого поселка Валдай. Ребята с метрологической станции первыми его заметили и вызвали спасателей. Рассказывали, что он отказывался садиться в машину скорой помощи, пока не убедился, что с его друзьями все будет в порядке — и долетел в спасательном вертолете до места аварии вместе с бригадой врачей. И как только понял, что ни Быкову, ни Дауге не угрожает больше смертельная опасность, заснул прямо в спасательном вертолете и проспал целые сутки подряд!

Сам же Юрковский на все восторги окружающих по поводу его мужественного поступка реагировал очень холодно и, пожалуй, даже зло. «Как можно хвалить человека за то, что он сделал только то, что обязан был сделать?! — говорил он. — Это же абсурдно! Алексей вытащил меня на Венере, вы представляете себе Венеру?! Наши предки предсказали открытие Венеры, когда выдумали ад! Вот там было трудно...»

Тем временем Юрковского объявили, и он вышел к трибуне. Обвел взглядом зал, сегодня тут собрались все знаковые фигуры в космонавтике — от пилотов до конструкторов планетолетов. Во втором ряду сидел Дауге. Он ободряюще улыбнулся товарищу и незаметно кивнул головой, мол, давай уже, излагай.

— Уважаемые товарищи! — начал Юрковский. — Сегодня я хотел бы представить вам проект молодого талантливого конструктора Николая Ермакова. Проект строительства стартовой площадки для фотонных планетолетов на лунной орбите! Как доказывает… э-э, полученный нами опыт, старты с земных полигонов чрезвычайно опасны и непредсказуемы! Хочу напомнить вам, что проект первого межзвездного перелета уже одобрен и разрабатывается конструкторским бюро. И в наших силах сделать все, чтобы покорение космоса не представляло опасности для тех, кто останется ждать на Земле!