Nilladell

#its_my_life #реал #питер #картинки_в_блогах #всем_пох #длиннопост

Коль скоро у меня дошли руки разобрать и оформить хотя бы часть фотографий из недавней поездки - почему бы и да? Почему бы не очередное признание в любви?
Их Высокородие господин Петербург по-прежнему верен традициям наших с ним взаимоотношений. Знойное дыхание каменных улиц и почти нестерпимый блеск дремлющих под солнцем храмовых куполов - днем. Легкая, томная прохлада и высокое, беззакатно-светлое небо - ночью.
С той лишь разницей, что этим летом объятия любимого города оказались настолько жаркими, что оставили на моей коже самые настоящие солнечные ожоги. А улицы, для самого разгара сезона, непривычно пусты.
Таким, без многоголосых толп туристов, Петербург кажется еще величественней, еще больше, еще просторней... И да - еще прекрасней.

#its_my_life #реал #Питер #Бал_Вампиров #всем_пох

Так уж сложилась судьба, что за двадцать девять лет жизни я ни разу не участвовала даже в подобии того, что именуют "служебкой". Артисты для меня всегда были олицетворением того самого искусства – смотри, восхищайся, будь благодарен за то, что эти люди дарят тебе целый спектр положительных эмоций, но руками не трогай. В конечном счете, мне всегда было элементарно неловко дергать этих самых людей после того как они отработали сложный спектакль и, вполне вероятно, хотят есть, спать, кофе и тишины. Однако, фрау Вайс, - а наиболее крепкие мои связи внутри фандома Бала удостаиваются от меня уникальных "поименований" - узнав о том, что подобные мероприятия обошли меня десятой дорогой, моего мнения не разделила, постановив, что мне просто необходимо приобщиться к культуре. При этом не пожелав вслушиваться в вопли о том, что я не могу, понятия не имею, что там люди делают и вообще, утюг у меня на съемной квартире не выключен. Воздействовать на меня непосредственно, пребывающая в славном Петрозаводске фрау Вайс, разумеется, была не в силах, однако это вовсе не означает, будто она и вовсе ничего не могла сделать. Так что, дабы я с гарантией не сбежала, ее усилиями ко мне была приставлена прелестнейшая фройляйн Абен, получившая из командного центра суровую установку дотащить меня любой ценой, даже если я буду вырываться.
Полная смятения после красочных историй о служебках за авторством фрау Вайс, которая, кажется, от души веселилась за мой счет, я попыталась нажаловаться на творящийся вокруг меня беспредел оставшейся в Москве лучшей подруге, получив от нее безжалостное «Иди, иди. Цветов Ожогину подарить не забудь».
- Какие еще цветы?! – взвыла я, сознавая, что понимания мне не обрести и здесь тоже.
- Розы или хризантемы, если будут приличные, - невозмутимо распорядилась подруга, уже десять лет работающая флористом в одном из хороших московских салонов. – Букет не покупай, возьми просто срезку, пусть завернут тебе в крафтовую бумагу…
- Может быть, ты сама тогда приедешь и подаришь? – попыталась возмутиться я.
- Я не могу. У меня «шатры», - открестилась она и ехидно добавила. – Считай эти цветы моей личной просьбой к тебе, как к лучшей подруге.
Пришлось не просто идти. Пришлось идти с цветами и маячащей впереди сумрачной перспективой попытки вручения оных лауреату премии «Золотая маска» и прочая, прочая, прочая. При условии, что к господину лауреату мне было страшно приближаться даже без цветов.
Фройляйн Абен – прекрасная юная леди, честно исполнила возложенные на нее обязанности до самого конца. Именно ее стараниями я не только воочию увидела, но и ухитрилась перефотографироваться почти со всеми "вампирами", разглядев их с расстояния вытянутой руки. Даже ближе.

Манана Гогитидзе без грима полна величия и шарма, против фото ничего не имела и с готовностью улыбнулась в кадр.

Наталья Диевская «в миру» выглядит ближе к вампирской версии Магды, нежели к человеческой. Невероятно энергичная, позитивная и контактная даже после долгого спектакля.

Александр Суханов – с серьгой в ухе и одетый с небрежной стильностью вылетел из дверей на третьей сверхзвуковой скорости, извинился перед собравшимися, ссылаясь на то, что его ждет поезд, однако на полушаге остановился и хмыкнув, постановил:
- Если только быстро.
Подгоняемая фройляйн Абен, я в свой черед приблизилась и к нему, придерживая треклятые цветы и была тут же приобнята за плечи.
- Для Ожогина букет… - весело пропели мне в самое ухо.
- И как это вы догадались? – пропела я в тон, получив в ответ тихий смешок.
Секрет своей проницательности Александр Сергеевич не сдал, зародив во мне желание в следующий раз (если таковой наступит) «осчастливить» цветочным веником его самого.

Появившийся на крыльце Иван Геннадьевич, окинув беглым взглядом собравшуюся перед входом небольшую толпу, демонстративно развернулся и попытался слиться обратно в театр, но, очевидно, сознавая, что уже был замечен «на месте преступления», покорился своей нелегкой актерской судьбе и пошел в народ. Народ выход в него воспринял с известным энтузиазмом. Не всегда, впрочем, адекватным. Так, к почтенному лауреату сходу кто-то успел обратиться на «ты» весьма фамильярным тоном попросив кому-то передать привет, чем вызвал глухое недовольство вышепомянутого и несколько желчное «Не припоминаю, когда это мы на «ты» переходили».
Я попыталась попятиться и скрыться в толпе. Фройляйн Абен непреклонно уперлась ладонями мне в спину и пихнула вперед.
- Я не пойду, - заскулила я, однако это не помогло.
Передача кустовых пионовидных роз, завернутых в ту самую крафтовую бумагу, торжественно состоялась. То ли Иван Геннадьевич не слышал моих панических завываний, пока меня пинали в спину, то ли, напротив, слышал и решил «не добивать». По крайней мере, в ответ на благодарность за прекрасный спектакль, цветы у меня мирно приняли, я удостоилась сдержанной улыбки и возможности постоять рядом для фотографии. В процессе меня даже слегка приобняли за спину.
Что ж, как говорится, ближе к персонажу своих опусов я окажусь едва ли, поскольку версия графа за авторством Ивана Геннадьевича, соответственно, ближе всего подбирается к моему хэдканону.
Без грима и костюма он производит весьма двойственная впечатление – спортивная куртка, джинсы, глаза слегка покрасневшие после снятия грима и вид в целом уставший, что, учитывая тот факт, что он ухитрился приболеть и в таком состоянии выходил на сцену, абсолютно не удивительно. Предполагаю, что как раз ему «отработать» в тот вечер на полную катушку было едва ли не тяжелее всех, но он еще минут пятнадцать покорно фотографировался и раздавал автографы страждущим.

Последней моей «жертвой» в тот вечер оказался Кирилл Борисович, который вышел чуть ли не позже всех. В кожаной куртке, с темными волосами, с рюкзаком за плечами, вблизи он кажется еще выше и шире, чем из зрительного зала. От своих знакомых я слышала, что он – не великий поклонник чужого внимания, однако мне, видимо, отчего-то повезло, поскольку на мое робкое «Можно?», я получила радостное «Конечно!» и была безапелляционно притиснута к его боку, не успев даже пискнуть. Полное ощущение, будто повстречалась на минуту со «своим» же Гербертом, должна заметить.

Я бы сказала, что в тот вечер в прямом смысле потрогала руками искусство...но нет. Я смиренно стояла рядом, пока искусство трогало руками меня.

Фотографии приводить, пожалуй, не буду – сомневаюсь, будто они интересны кому-то помимо меня самой.

#its_my_life #размышлизмы #восторги #всем_пох #Питер

Санкт-Петербург – строгий, элегантно одетый господин со свинцово-серыми, темными глазами и весьма непростым характером. Способен с легкостью покорить одним мимолетно брошенным взглядом и разбить сердце своим равнодушием. Многие его любят, многие, познакомившись поближе со всем своеобразием его нрава – считают настоящим чудовищем. В то время как сам он благожелателен далеко не к каждому.
В Петербург я в буквальном смысле «сбежала» - прямиком с работы (теперь уже бывшей) в день официального увольнения отправилась на вокзал, оставляя за спиной недоподписанный обходной лист (о том, почему он остался таковым и почему мне пришлось уезжать недоуволенной, лучше умолчать во избежание трехэтажного мата).
Наши встречи редки, урывочны и похожи на краткие, судорожные свидания двух любовников, которых жизнь давно и надежно развела в разные стороны, но некая порочная страсть между которыми длится годами, невзирая на расстояния и вопреки всем обязательствам перед «законными партиями». Меня поглотила Москва – суматошная, неприветливая, шумная, и нелюбимая. За пятнадцать лет так и не сумевшая стать мне домом. Она держит меня крепко, десятками связей, дел и обязанностей, так что выбраться в Питер мне удается раз в три-четыре года, однако каждая наша встреча незабываема и, уезжая, я еще несколько недель ощущаю глухую, тоскливую горечь разлуки. Как бы странно это ни звучало, порой мне кажется, что это чувство взаимно.
Многие, побывавшие в Петербурге, рассказывают о его сырости, холодности и мрачности, однако, даже сознавая абсолютную истинность этих утверждений, я не могу подтвердить их своим личным примером. Как и в прошлые годы, Петербург встретил меня ослепительным солнцем – все пять дней, что я провела там, он дышал на меня жаром разогретого камня, запахом персидской сирени и скошенной травы газонов, временами касаясь разгоряченной кожи холодными пальцами невского ветра, не давая расплавиться окончательно. Все эти дни мы почти не бывали дома – захваченные мной из Москвы мама и тетя встретились с городом впервые и мужественно держали взятый мной темп, периодически, впрочем, все равно оставаясь далеко позади. Гудящие от усталости ноги и боль в пояснице стали моими верными спутниками, но это была ничтожная плата за ложащиеся под эти самые ноги улицы, за коричнево-зеленоватые, вспененные волны Невы, льнущие к песку пляжа под стеной Петропавловской крепости, за бронзовое сияние грифоньих крыльев у подвесного моста через грибоедовский канал, за ощущение того, что Петербург не забыл меня, как я не способна забыть его.
Не забыл и, кажется, как и всегда, не простил моего бегства.
В ночь перед отъездом пошел дождь. Небо затянулось серой хмарью, воздух напитался почти осенним холодом и город из сверкающего многоцветьем калейдоскопа мгновенно превратился в мрачный пейзаж, написанный всеми оттенками серого и сепии. Цепь традиции так и не разорвалась – Петербург проводил меня промозглой стылостью, редкими каплями дождя и краткими отблесками бледного солнца, лишь на мгновение проглядывающими через разрывы туч. Словно неодобрительно поджал губы на прощанье и повернулся гордо выпрямленной спиной. Впрочем, так и впрямь куда проще. К тому же – как бы крепко ни держали меня другие города, я всегда к нему возвращаюсь. И, полагаю, мы оба прекрасно знаем, что эта встреча не была последней.