Дни, когда ему снились сны (джен)

Гарри было семь, и ему снились сны.

Сны снились часто, и Гарри просыпался весь в поту, иногда даже с мокрыми от слез щеками. Ему снилось, что родители уходят, чтобы создать новую — лучшую — семью без него. Сны бывали разными, все менялось, кроме одного: мама, его не-совсем-отец и сестра были той самой семьей, а он оставался позади.

Мама улыбалась Гарри, разговаривала с ним, в отличие от его не-совсем-отца. Тому не нравилось, когда Гарри называл его «папой», хотя Гарри не совсем понимал почему. Недавно его не-совсем-отца начала звать папой двухлетняя сестра, и тот улыбался, но он не улыбался, когда так же делал Гарри.

«Я не твой отец», — сказал он. Тогда Гарри не понял смысл этих слов, но от них почему-то кольнуло сердце.

Гарри решил, что нужно стараться. Он знал, что его не-совсем-отец любит зелья, и Гарри однажды попытался навести в его лаборатории порядок, пока родителей не было дома. Он знал, что ему не положено туда заходить, и в любом другом случае он бы не зашел, но ему хотелось сделать что-нибудь приятное для своего не-совсем-отца, и поэтому он нарушил запрет и как можно тщательнее подмел пол.

Гарри хотелось, чтобы его не-совсем-отец пришел домой и заметил, какой чистой стала лаборатория, но еще больше ему хотелось, чтобы тот заметил его, Гарри, и улыбнулся ему.

Его не-совсем-отец вернулся раньше, чем ожидалось — пока Гарри еще подметал пол. Просто войдя в лабораторию, Гарри не заметил, как красным светом загорелось устройство, стоявшее на рабочем столе у правой стены. Гарри не заметил устройство, потому что был еще слишком низким, чтобы его углядеть.

Гарри удивился, когда вбежал его не-совсем-отец и схватил его за руку. Его не-совсем-отец вытащил его из лаборатории, а потом накричал на него и отшлепал по попе. Он ощутил больше удивления, чем настоящей боли, но все-таки закричал, осознав, что не смог порадовать своего не-совсем-отца. Он громко заплакал уже через несколько секунд, но его не-совсем-отец заметил заминку и приказал прекратить давить из себя слезы. Мама посмотрела на него так, что он съежился, а потом отправила в комнату. И он упал на кровать и залился слезами, потому что она посмотрела на него точно так же, как смотрел на него его не-совсем-отец.

* * *

Гарри было десять, и ему снились сны.

Он был в Хогвартсе, и Распределяющая Шляпа отказалась его распределять.

Он не мог стать гриффиндорцем, потому что не был смелым, дружелюбным и добрым, как мама, не был отважным и жертвенным, как Джеймс Поттер, и не хотел быть глупым и безрассудным, как Сириус Блэк.

Он знал, что в нем нет ничего от мамы, потому что так ему сказал не-отец.

Он знал, что в нем нет ничего от Джеймса Поттера, потому что в его сердце совсем не было отваги.

Он не хотел быть похожим на Сириуса Блэка, которого редко видел, потому что еще не до конца отказался от надежды, что сможет понравиться своему не-отцу. Если и был кто-нибудь, кого его не-отец невзлюбил больше Гарри, то это был только Сириус Блэк. В их немногие встречи Блэк пытался его разговорить, но Гарри знал, что с тем что-то не так. Тогда Гарри еще не совсем понимал, что именно, но знал, что не должен его любить. Мама едва переносила Сириуса, а не-отец Блэка ненавидел, а перед приходом Блэка мама и не-отец всегда ругались. Они старались ругаться тихо, старались замалчивать эти споры, но Гарри замечал.

Он знал, что не может стать рейвенкловцем, потому что рейвенкловцы умные. Никто никогда не называл Гарри умным. Последние несколько лет все учителя только и твердили родителям, что он слишком тихий и ленивый. Ему нужно было больше общаться с одноклассниками, лучше контактировать с людьми и усерднее стараться.

Гарри знал, что не может стать хаффлпаффцем, потому что не мог с точностью сказать, что такое верность. У него не было ни одного настоящего друга. Он не был близок со своими двумя сестрами. Иногда ему казалось, будто он заглядывает в чужой дом.

Гарри не мог стать слизеринцем, потому что слизеринцем был его не-отец, а Гарри совсем на него не походил. Во сне Шляпа говорила, что он не был нужным. Он не был хитрым, не был честолюбивым, он был ничем. Ни на что не годным.

* * *

Гарри было тринадцать, и ему иногда снились сны.

Он попал в Слизерин, но он совсем не походил на Северуса. Гарри был лучше Северуса, и рано или поздно он собирался это доказать.

Иногда Гарри снилось, что они с Северусом сблизились, а еще реже, словно в насмешку, ему снилось, что они сплотились всей семьей, но Гарри знал, что это неосуществимая мечта. Иногда ему снилось, что Северус похвалил его в классе, или что он гордится его достижениями в квиддиче, но Гарри знал разницу между фантазиями и реальностью.

От него ждали, что он будет юным дарованием в зельях, но не Северус, и Гарри это знал. Северус считал, что в Гарри нет ничего особенного. Не то чтобы они хоть раз варили зелья вместе.

Гарри не прикасался по-настоящему к котлам до первого урока зельеварения. Не прикасался с того дня, когда попытался убраться в лаборатории. Тогда посчитали, что с ним случится что-то страшное, если он рискнет зайти туда еще раз. Тот день Гарри помнил не слишком отчетливо. Он только помнил, что от любого прикосновения к двери лаборатории его несильно ударяло током. Это было не опасно, лишь слегка болезненно — как раз настолько, чтобы лишить его желания войти. Дверь была защищена. От него.

Два года назад, когда Гарри надел Шляпу, в его душе в последний раз вспыхнуло нечеткое желание, которое и привело к неизбежному. Тогда Шляпа сказала, что он не был смелым или верным, но он умел справляться с жизненными трудностями и обладал необходимыми хитростью и стремлением — потенциалом — чтобы подняться несмотря ни на что. Гарри мало что услышал, кроме «недостаточно верный для Хаффлпаффа» и «недостаточно смелый для Гриффиндора». В нем не было ничего от мамы, Джеймса Поттера или Сириуса Блэка.

И он не был юным дарованием в зельях.

* * *

Гарри было шестнадцать, и ему почти никогда не снились сны. Его сон был почти мирным, а если ему что-то и снилось, то это были скорее сны наяву.

Ему снилась магия, снилась власть, и ему больше не снились ни мать, ни муж матери. Ему не снились сестры, ему не снилась семья, потому что в конечном итоге они мало что значили.

На каникулах он в основном сидел в своей комнате. Ему нравилось учиться, а мать и ее муж это поощряли, потому что так он не мозолил им глаза. Конечно, мать заверяла его в обратном, но он знал правду. Они никогда по-настоящему не интересовались тем, что он учил — все внимание они уделяли трем его сестрам. Гарри всегда был тихим и замкнутым мальчиком.

Он поддерживал лишь поверхностную связь со своим крестным, Сириусом Блэком. Просто они были слишком разными людьми.

Его лучшим другом был Драко Малфой, а подружились они с первого курса.

У Драко было другая семья. Драко любили родители, и он все еще думал, что любовь имела значение. Гарри был не настолько глуп.

За годы дружбы Драко рассказал ему о многом. Гарри хранил эти рассказы в секрете, потому что ничего бы не выиграл от того, чтобы их кому-то передать, а Драко стал доверять ему еще больше.

На самом деле, Драко был довольно наивным. С течением лет Гарри начал видеть, что Драко мог бы стать полезным. Тот был хорошим другом, потому что из дружбы с ним можно было извлечь выгоду в будущем.

Возможно, Драко почувствовал бы себя немного обманутым, если бы узнал, как на самом деле Гарри воспринимает их дружбу. Но Гарри уже вырос, а Драко еще не понял, что чувства — это слабость.

Вскоре Драко придется вырасти, и он осознает, что и любовь — это тоже слабость.

Гарри понял это раньше.

Муж матери променял силу на чувства, на ложь, которую называли любовью; и они не догадывались, что Гарри это знал, но он знал. Они не догадывались, что он их слышал, но он слышал, много-много раз. Он был тихим, и часто его никто не замечал, но он слышал немало. Они считали, что он ничего не значит, но он значил. Он покажет им, что значит.

Он не понимал, почему они этого не видели. Любовь никогда никого не спасала. Любви не существовало.

Это был лишь вопрос времени, когда ему больше не понадобится зелье сна без сновидений.