Вавилонская пустошь (джен)

Разве могли в одночасье исчезнуть высокие шпили небоскребов, ночные подсветки с навязчивыми услугами, запах затхлого города-миллионера с его невыносимым шумом и какофонией? Нет, однозначно не могли. Но факт оставался фактом: Новый Вавилон испарился, как будто бы его никогда не существовало. Не было ненавистного города пороков и грехов, к которому вели все дорожные пробки, подобные темневшим венам, стремящимся со всех концов к бьющемуся в адреналиновой агонии сердцу. На его месте виднелась лысая земля, испещренная трещинами, и кое-где изредка попадались, подобно гнойным нарывам, горы мусора. Вместо тысячелетнего мегаполиса здесь была городская свалка.

По пустоши гулял серый ветер, подгоняя своих узников: обертки от сандвичей, изорванные бумажные салфетки, целлофановые пакеты и хоровод маленьких брошюрок. Илай поднял с земли листовки. На каждом из них был один и тот же рисунок: кроваво-красный цветок. И ни единой надписи. Илай пошел вперед. Чуть вдалеке этих листовок было еще больше, они аккуратно лежали стопкой, придавленные обломками от мотоцикла. Время от времени бумажки подхватывались холодным ветром и блуждали между искусственными холмами.

Куда же исчез город? Где все остальные? Еще вчера вечером он был на Верденской площади и… Там были огни и резкий звук. Голова раскалывалась. Илай прикрыл глаза и сжал ладонями виски — в ушах противно скрипел металл и завывали сирены.

— Тебе больно?

От удивления Илай распахнул глаза и увидел перед собой девочку. На вид ей было около четырех. С двумя задорными хвостиками на голове, летним платьицем в мелкий цветочек и желтым ведерком с лопаткой она выглядела беззаботно. Слишком беззаботно посреди этой мусорной пустоши.

— Что ты здесь делаешь? — Боль стала отступать, оставляя после себя пульсирующий дискомфорт.

— Тебя жду. Ты будешь играть со мной?

— Здесь? — Его не покидало ощущение абсурдности происходящего. — Где твои родители?

— Мама уснула, она так переволновалась. Пусть поспит. Поможешь мне вскопать грядку? — она потрясла перед ним ведерком.

Илай не совсем понимал, что происходит, но оставаться здесь с ребенком не стоило. Лучше найти мать девочки, может быть, они живут недалеко от этого места.

— Хорошо, помогу. Но только здесь земля твердая — копать удобнее на мягкой почве, давай поищем? И в какой стороне твой дом? — спросил Илай, на что девочка неопределенно махнула рукой, мол, где-то там. И они медленно побрели в том направлении.

В какой-то момент, казалось, они вышли на ровную местность, и где-то виднелась молодая зеленая поросль. А кое-где даже цвели красные цветы. Но вскоре они вышли к еще более высоким горам мусора. И чем дальше, тем выше и выше они росли — жестяные банки, остатки еды, изогнутые колеса велосипедов с торчащими спицами, старая мебель и битое стекло.

— Здесь! — уверенно крикнула девочка и остановилась. — Грядку будем копать здесь.

Земля была сухая и безжизненная, Илай не представлял, как можно здесь что-либо вскопать, тем более пластмассовой лопаткой. Разве что жалобно поскрести по поверхности и набрать пыли.

— Зачем тебе грядка? Может, пойдем собирать цветы? По дороге я видел несколько. — Илай взял в руки протянутую лопатку и сделал вид, что копает. — Как тебя зовут?

В это же время девочка крикнула кому-то позади него: «Мама!»

Илай обернулся, но никого не заметил — все те же одинокие выброшенные вещи. Когда он хотел сказать ей, что никого здесь нет, он понял, здесь он один — девочки нигде не было. Не было ни желтого ведерка, ни пластмассовой лопатки у него в руках. Все это испарилось — серый ветер унес их в неизвестность.

Илай обеспокоенно встал, его пальцы дрожали от холода и страха. Где малышка? Что здесь, черт возьми, происходит? Где он? Он кричал, зовя девочку, ее мать или хотя бы кого-нибудь в этом покинутом всеми месте. Но в этом лабиринте мусора лишь ветер вторил ему и гонял бумажки между холмами.

Он поднял взгляд вверх, но солнца не было — небо светилось ровным пасмурным светом, затянув его, как натяжной потолок, чтобы было невозможно определить по длине тени который час. Надо убираться отсюда. Найти людей. Кого-нибудь. Если девочка была здесь, то поселение должно быть недалеко.

Или не должно быть. Илай потряс головой, отсекая мрачные мысли. Сейчас не время предаваться отчаянию, пока с ним ничего не произошло, повода бегать между мусорными горами и рвать волосы на голове только от мысли, что никого здесь нет… Илай судорожно набрал воздуха в легкие. Он решил идти назад. Судя по всему, он в центре свалки или где-то на пути к ней. Но по пути он видел, что ряды мусора редели, и даже где-то были цветы, наверное, ему нужно в ту сторону.

Перед тем, как исчезнуть, она окликнула маму, наверное, та ее и забрала. Илай успокаивал себя тем, что с малышкой все хорошо. Даже если она так внезапно исчезла. Неизвестно как долго он шел: холмы становились то выше, то ниже, — но выхода нигде не было. Все чаще стали появляться цветы, с упорством пробивающиеся сквозь засушливую каменистую землю.

Чтобы занять себя как-нибудь и хотя бы немного ориентироваться между однообразными холмами, он стал рассматривать выброшенные предметы и придумывать, почему они оказались на свалке. Вон там виднелся рекламный щит или то, что от него осталось. Наверное, когда-то на нем светилось: «Цены на грани, вкус на высоте», «Быстро и Дешево» или даже «Здесь должна быть ваша реклама». А вон там — сплющенный байк: определенно кто-то гонял на нем по ночному городу. Илай вспомнил аромат свежего ветра, стремящегося вместе с ним вперед по трассе. Азарт, разгоняющийся по венам. И руки, крепко обнимающие его. У него был мотоцикл? Почему он не помнит об этом? В ушах гулко зазвенело: боль снова вернулась с еще большей силой.

Он упал наземь, съежившись. В сознании вспыхивали неясные картины: огни, городские огни Нового Вавилона, его шум, звон, треск. Бесконечный говор, смех, ругань. Вонь еды из китайского района. Едкий дым, какая-то пьяная компания. Здесь стоял город, из которого он хотел сбежать куда-то. И теперь здесь то, что осталось от этого города. Те рекламные щиты, тот байк, шкаф, велосипед — он все это уже видел раньше. Боль пульсировала, не давая ему вспомнить.

И он сдался. Илай стал думать о девочке, о красных цветах — и боль отступала.

Он лежал на спине и смотрел вверх; должен был уже давно наступить вечер, но небо все также размеренно светилось серым. Стремительно неслись листовки куда-то вдаль, где росли цветы. Он схватил одну из них, прекрасно зная, что там увидит: кроваво-красный цветок, такой же, какими была усыпана дорога впереди. На этих же листах было дописано неровным детским почерком: «Проснись».

Илай сжал в руке рисунок и с трудом поднялся на ноги. Внезапно из сердца лабиринта послышался протяжный стон, эхом отрикошетившим от мусорных холмов. И на городскую свалку стал опускаться странный туман. Илай побежал вперед.

Цветы пробивали себе путь, отвоевывая у лабиринта пространство. И вскоре Илай оказался на алой поляне. Туман клубился позади, стремясь его догнать и вернуть обратно. Почему он бежал? Илай не задумывался, он бежал, потому что считал, что именно так и нужно. Клубы серого дыма так и остались между сломанными и покинутыми предметами, не решаясь ступить на цветочное поле. Илай перевел дыхание. Вокруг него сладко пахли цветы — они его звали куда-то вперед, в неизвестность.

— Это — мак, — произнес знакомый детский голос. Той самой девочки.

— Привет еще раз, — она появилась так же внезапно, как и исчезла, Илай уже не удивлялся. — С тобой все в порядке?

Девочка кивнула, но ее беспокоило нечто другое.

— Ты проснешься? — серьезно спросила она, как будто требовала с него клятву.

— А я сплю? — виновато улыбнулся Илай.

— Мама говорит, ты просто долго спишь, — она резко обняла его, крепко-крепко. — Обещай, что проснешься. Я буду ждать тебя.

И гулкий звон -

Звон мертвый, погребальный -

Тревожит глушь,

И мерзлый пар, клубясь со всех сторон,

Восходит над печальной

Пустыней душ.

Дж. Джойс. Ноктюрн.