Предубеждение (джен)

Серьёзно? Отвратительный мелкий дождь — это лучшее, чем ты смог поприветствовать меня, Коукворт? С нашей последней встречи прошло уже восемнадцать лет, а ты так и остался зловонным, задымлённым и тёмным городишкой.

Последние годы я хотел вернуться в родные места, но теперь не уверен, что смогу переступить порог собственного дома. Тяжёлые воспоминания, от которых пришлось так долго избавляться, окутывают меня здесь, пытаются вернуть в далёкие дни, где я был настолько жалок, что сегодня сердце болезненно сжимается, а разум пытается вытолкнуть из памяти те ужасные события.

Ноги увязают и скользят в грязи, видимо, дождь не прекращался уже давно. Что ж, это место всегда было чем-то мерзким.

Перекидываю сумку через плечо и ещё раз смотрю в серое небо. Тяжело вздыхаю, но делаю первый шаг из-под козырька железнодорожной станции.

От этого места, с которого меня забрали восемнадцать лет назад и на которое так любезно вернули сегодня, до дома было всего лишь несколько километров. В свои лучшие годы мне понадобилось бы куда меньше времени на преодоление этого расстояния, чем сейчас.

Говорят, что алкоголь губит здоровье. Я не согласен. Тяжёлая жизнь за гранью нищеты и люди, с которыми не хочется даже близко находиться, воруют годы куда быстрее его.

Дождь всё так же льётся с небес, попадая за шиворот и застилая глаза.

Направляясь сюда, я видел много городов, которые со временем стали только прекраснее. Они выглядели красочнее и живее чем в те годы, когда я ещё ничего не знал про места не столь отдалённые…

Всегда казалось, что этот мир изменится до неузнаваемости к моменту моего освобождения, но я ошибался. Маленький мирок под названием Коукворт не узнать было невозможно. За восемнадцать лет он совершенно не изменился, лишь прогнил ещё сильнее. Серые и мрачные дома осунулись, их фундамент просел настолько, что появилась опасность обрушения.

Я помню многие постройки, в которых торговали контрафактным алкоголем. Можно бы и зайти куда-нибудь, встретиться с бывшими товарищами, пропустить пару рюмок виски, но возвращаться к прошлой жизни у меня нет никакого желания.

Поворачиваю за угол и оказываюсь в Паучьем тупике. Осталось совсем немного до моего дома. Наверняка он уже совсем развалился. Ещё при мне родные пенаты не отличались особой крепостью, а без меня ими совсем некому было заниматься.

После того, что я сделал, мой сын вряд ли остался бы здесь. Боюсь, что это место как не приносило, так и не принесло ему ничего хорошего.

За время разлуки я не получал ни одной новости от него. Оно и к лучшему. Он мог быть где угодно и делать что угодно, но мне почему-то казалось, что сын занимает хорошую должность и в его жизни всё наладилось. Думаю, что эти мысли навеяны чувством вины. Ведь я сильно издевался над ним в его детстве и юности.

Останавливаюсь у дома с нужным номером. Он, к моему удивлению, выглядит намного лучше, чем восемнадцать лет назад.

Ключей у меня нет, как не было и в прошлый раз. В то воскресное утро я обнаружил себя с жутким похмельным синдромом, но боль перестала беспокоить, когда перед затуманенным взором предстало бездыханное тело моей жены. Любил ли я её? Да, даже несмотря на весьма скверный характер и эту мерзкую магию. Иначе зачем же мы мучили друг друга столько лет?

Дёргаю ручку и даже не удивляюсь тому, что дверь заперта. Придётся выбивать. Отличное начало для возвращения в родной город.

Размышляя над взломом собственной двери, даже не замечаю, как кто-то подкрадывается сзади и, выламывая руки, прижимает к стене.

— Кто ты? — спрашивает некто, и я чувствую, как что-то довольно тонкое упирается в мою шею. — Кто ты? — снова повторяется вопрос, и меня разворачивают и прижимают теперь уже спиной к стене.

Уж не знаю, кто этот человек, но выглядит он отвратительно: лицо покрыто шрамами, вместо ноги деревянный протез, а в глазнице установлен искусственный глаз. Мне кажется, что это жутковатое око видит мою душу.

— Тобиас, — мой голос звучит хрипло из-за волшебной палочки, прижатой к горлу, — Снейп.

Незнакомец ощупывает мои карманы и обнаруживает, что я чист. Ещё бы.

— Кто ты такой, Тобиас Снейп? — встряхивает меня старик, а его искусственный глаз начинает бешено вращаться. До чего же странные вещи у этих волшебников. Даже протезы себе нормальные сделать не могут.

— Мой сын послал тебя? — спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Сын? — странно отзывается он. — Кто твой сын?

— Не ты, — сопротивляюсь я и отталкиваю руку старика с зажатой в ней палочкой. — Кто ты такой, чтобы угрожать мне?

— Я не угрожал тебе, — одновременно оскорблённо и озлобленно отвечает старик.

— Думаю, что волшебная палочка у горла не сильно отличается от дула пистолета, приставленного к виску. Я знаю свои права, а ты не похож на того, кто может пренебрегать ими.

— Я слышал, отец Снейпа — последний пьяница, и он никогда не отличался разумными речами, — видимо, сопоставив мой внешний вид, возраст и что-то ещё в своей голове, выдал старик.

— Жизнь нам дана, чтобы совершать и исправлять ошибки. Не так ли?

Я привык смотреть собеседнику в глаза, но не сейчас. Мне вспомнились слова Эйлин, которыми она наставляла сына, о том, что маги могут прочитать мысли, если смотришь им в глаза. Этот изуродованный старик не должен видеть то, о чём я сейчас думаю.

— Открывай дверь! — командует он.

— Если ты не заметил, здоровяк, я и без твоего приказа не мог открыть её! — со всей возможной злостью смотрю в его угрюмое лицо и тут же отвожу взгляд. — Ключа нет.

— Так выломай её.

— Похоже, что ты никак не можешь попасть внутрь, — завожу я издалека. — Знаешь, если тебя не пускают в дом, то тебе там не рады.

От возмущения мой собеседник бледнеет, его единственный глаз округляется. Воспользовавшись моментом, отталкиваю старика от себя и силой наваливаюсь плечом на дверь.

Хоть мой старый дом и выглядит крепким, но дешёвый замок и не менее дешёвая дверная коробка не являются надёжными защитниками. Да и какой с них толк, если нечто невидимое защищает дом от проникновения всяких старых, одноглазых, шрамированых мужиков.

Мой риск оправдался и навесной замок со звоном влетает в коридор. Быстро перехожу порог дома и прижимаю дверь спиной. Слышу, как старик посылает мне вслед проклятья и достаточно крепко ругается.

— Твой выродок убил Альбуса Дамблдора! — среди потока брани слышу я из-за двери.

В порыве необъяснимого гнева выхожу на улицу, но не дальше порога.

— А я украл волшебный рог единорога! — кричу ему. — Мне плевать на ваш мир и ваши законы! Пошёл к чёрту, если не можешь попасть сюда!

Снова захлопываю за собой дверь. Раз старик не может пройти даже через выбитую дверь, то не стоит больше беспокоиться из-за него.

Выкрикнув ещё несколько грубых фраз, он замолк, после чего раздался громкий хлопок. Надеюсь, что старик взорвался, хотя скорее переместился отсюда. Забыл, как называется у них это действие.

Теперь можно уйти из коридора. Делаю несколько шагов и понимаю, что начинает ныть сердце. Старость теперь всё время даёт о себе знать. Роюсь в карманах, чтобы найти таблетки. Без этих пилюль мне совсем становится худо.

Баночка лежит ровно там, где и должна лежать. Принимаю сразу две таблетки и облокачиваюсь о дверной проём, ведущий в гостиную, пытаясь успокоить свой «мотор».

— Зря ты не впустил его, — тут же слышу холодный тягучий голос, отдалённо похожий на голос моего сына. — Он бы помог тебе выжить сегодня.

Поднимаю глаза и вижу мужчину, сидящего в кресле. Этот человек не похож на того Северуса, которого я помню. Теперь он выглядит как измотанный жизнью страдалец, и лишь холодный взгляд уверенных чёрных глаз готовит меня ко встречи с Творцом. Этот мужчина внешне выглядит также как и тот мальчишка, который врезался мне в память: грязные волосы, чёрная одежда и нездоровый цвет кожи, но излучает он совсем другие вибрации. Северус, которого я помню, был грустным, несчастным и запуганным зверьком, этот же — настоящая угроза. Он действительно похож на убийцу, которых я повидал немало. Даже не знаю, гордиться мне теперь или плакать.

— Сегодня ты не умрёшь от сердечного приступа, — лёд в его голосе заставляет меня ёжиться будто от настоящего холода. — Сядь, — кончиком волшебной палочки он указывает на кресло напротив себя, — хочу задать тебе несколько вопросов.

Я послушно усаживаюсь напротив сына, который жаждет моей смерти, а сердце сжимается и ноет всё сильнее.