Вишневый ликер (гет)

Всё в этом гребаном мире изменилось. Всё, ведь даже алый паровоз теперь был выкрашен в черный цвет — в память о погибших, чтоб им! Если бы Драко знал что-нибудь о массовом гипнозе, или об Империусе, который наложили на всех этих улыбающихся и приветствующих его людей, у него не возникало бы никаких вопросов. Но так? Все эти гриффиндорцы, хаффлпаффцы должны были его ненавидеть, в спину плевать, так какого черта они ему улыбаются и машут? Драко даже обернулся, хотел убедиться, что за ним никто не идет. Никто такой, кому они действительно могли бы быть рады. Нет, он шел по перрону один, с ненавистью толкая перед собой тележку с чемоданом и клеткой. Мать наблюдала за ним издалека — стояла где-то в тени колонн, боясь, что её могут заметить.

Драко не понимал её, раздражался, когда она ходила к министру просить за сына, за мужа, за надежду на хоть какое-то будущее. Каждый раз она возвращалась подавленная и разбитая — в Министерство её не пускали. Когда в очередной раз она вернулась в слезах, Драко не выдержал — наорал на неё, запретил выходить из дома. Потом ему стало стыдно, особенно когда она добилась встречи с Шеклболтом. Теперь он хотя бы знал, что отец жив. Мать не разговаривала с ним уже не одну неделю, и только теперь Драко понял, как это было глупо с его стороны — ведь именно тогда, когда ей нужна была поддержка, когда, возвращаясь домой, она хотела просто посидеть рядом с сыном, именно тогда он от неё отвернулся. Черт побери, он готов был прямо сейчас развернуться к выходу с вокзала, найти её и просить прощения столько, сколько нужно будет, чтоб морщинка между её бровей разгладилась. Он ведь так и не извинился, а когда в начале августа узнал, что должен будет вернуться в Хогвартс, заперся в своей комнате и выходил только чтобы взять в баре еще одну бутылку огневиски. А потом к нему пришел Поттер. Он долго твердил что-то о прощении, о том, что мир изменился, и Драко должен принять это и привыкнуть, о доверии, об их школьной вражде. Он заткнулся только тогда, когда Драко налил ему огневиски. И волоча пьяного вдрызг Поттера к камину, понял, что мир действительно изменился, но принимать этого не собирался.

Уже стоя на подножке и затаскивая чемодан в вагон, он, наконец, увидел мать — она действительно стояла среди колонн, придерживая накинутый на голову платок. Драко знал, что даже когда поезд тронется, мать не уйдет, будет стоять там еще долго, пока не убедится, что он сдержит слово и не аппарирует. Да он и не собирался, даже рад был перспективе забыться еще на год, уйти от тех проблем, которые ждут его там — во взрослой жизни. Какого хрена? Ему восемнадцать, разве не это начало взрослой жизни? Наверное, именно поэтому он помахал матери рукой и едва заметно улыбнулся, когда морщинка между её бровей разгладилась.

В вагоне ему тоже все улыбались, и Драко никак не мог понять почему. Может, за натянутыми улыбками они пытались скрыть страх перед неудавшимся Пожирателем? Или Поттер расклеил на всех столбах объявление, что Драко Малфой только притворяется ублюдком. Черт, Драко никогда не обращал внимания на столбы.

Он только покачал головой, когда Харпер — охотник слизеринской квиддичной команды — позвал его в их купе. В купе, где сидели еще и гриффиндорцы. Мир не просто изменился — он встал с ног на голову и требовал от остальных того же. Драко зло волочил за собой чемодан, клетка с филином билась о дверные стекла, и каждый считал своим долгом отодвинуть занавеску и позвать Драко в свое купе. Он уже отчаялся и готов был вернуться к Харперу, когда нашел пустое купе почти в самом конце поезда. Закинув чемодан и клетку на полку, Драко плотно запер дверь и устроился на сидении. Теперь, бессмысленно глядя на проносящиеся за окном леса, он понял, почем купе было пустым — какие-то студентки хохотали на весь вагон, и даже стены не были преградой столь громкому звуку. Драко невольно прислушивался к их разговору и улыбался — девушки явно были пьяны. Да, мир изменился. Никогда еще хогвартские студентки не напивались перед торжественным ужином, никогда еще слизеринцы и гриффиндорцы не ехали одной компанией, и никогда еще он не был в купе один. Может быть именно поэтому, или просто потому что шум стал совсем уж невыносим, он постучал в соседнее купе.

— О, Малфой, — икнула Уизли и покачнулась, придерживая дверь. — Хочешь выпить?

Уизли, Грейнджер, Лавгуд, Вэйн и какая-то рэйвенкловка — никого другого он и не ожидал увидеть. Все они были пьяны и даже не пытались это как-то скрыть, разве что Грейнджер держала в руке какую-то книгу, да на столике между чашками валялись журналы, к которым для вида потянулась Вэйн. Лавгуд протянула руку и потрогала его мантию, потом пьяно захихикала, переглянулась с другой рэйвенкловкой и уткнулась лицом в ладони. На ней не было ни сережек-редисок, ни ожерелья из пробок, только черная атласная лента, вплетенная в волосы. Такая же, как и у Уизли. Драко топтался на пороге, не зная, что сказать, он хотел накричать на них, выплеснуть своё раздражение, получить взамен то, к чему привык за годы учебы — их злость и ненависть. Но нет, не было в этом купе никакой ненависти, разве что Грейнджер морщила нос, глядя на его пыльные туфли. Пожалуй, если бы не рассеянная улыбка, с которой она уткнулась, наконец, в свою книгу, Драко подумал бы, что она осталась прежней, что она нисколько не изменилась. И словно желая что-то себе доказать, он открыл дверь и вытолкнул Уизли и Вэйн из купе. Девушки не стали возражать, хихикая и толкаясь, они ввалились в соседнюю дверь. Лавгуд залпом опрокинула в себя чашку с чем-то тягучим и сладко пахнущим, потом, пошатываясь, побрела в другой конец вагона, где находилась уборная.

— Брысь отсюда, — резко приказал Драко.

Неизвестная ему девушка ойкнула и выбежала, не забыв шарахнуть дверью. Грейнджер по-прежнему читала или делала вид, что читает, потому как книга была открыта на форзаце. Драко не разбирался в маггловской моде, но всё же был уверен, что даже по её меркам Грейнджер выглядит отвратительно в своей белой футболке и синей непонятного покроя юбке. На ней не было ни грамма косметики, и это почему-то раздражало еще больше. Он сел напротив и выхватил книгу из её рук, а Грейнджер лишь пожала плечами и криво улыбнулась, даже не думая возмущаться и, чего Драко хотелось больше всего, кидаться на него. Она взяла с пола пузатую бутылку и разлила её содержимое в две чашки, после чего протянула ему одну из них. Жидкость была темно-красной и приятно пахла вишней. Драко подозрительно посмотрел на Грейнджер, потом осторожно глотнул. Если бы не терпкость, он подумал бы, что это сок, густой и очень сладкий вишневый сок.

— Что это?

— Ликер. Чертовски дорогой маггловский ликер, — рассмеялась Грейнджер, а потом чокнулась с ним своей чашкой. — За новый мир, Малфой!

И в два глотка осушила кружку. Драко последовал её примеру, чувствуя, как внутри разливается приятное тепло. Напиток был очень слабым, и чтобы опьянеть так, как Грейнджер, которая к этому времени снова достала бутылку, ему пришлось бы выпить не меньше десяти таких кружек. Они выпили еще кружки по три, когда у Грейнджер уже начал заплетаться язык.

— По-моему, тебе хватит, — Драко решительно потянулся к бутылке.

— Иди к черту! — она ударила его по руке, пытаясь открутить пробку.

— Хватит, Грейнджер, — он всё же отобрал у неё бутылку, а теперь пытался удержать её руки. — Или ты хочешь испортить торжественный ужин? Что скажет МакГонагалл, когда увидит тебя такой?

— Мне плевать, веришь? — Грейнджер брыкалась, пыталась укусить его, но была слишком пьяна, чтобы сконцентрироваться на этом. — Её же не волнуют мои мысли, они никого не волнуют. Отпусти меня, придурок!

Драко послушно разжал руки, и Грейнджер скатилась на пол. Она резко встала, пошатнулась, схватилась за верхнюю полку, потом неуклюже плюхнулась на сидение. И пользуясь невнимательностью Драко, приманила к себе бутылку.

— А ты настоящая свинья, Малфой, — Грейнджер отхлебнула прямо из горлышка и скинула с ног босоножки. — Я видела твою мать, она разговаривала с Гарри. Нет, ты даже не свинья, ты… ты…

Она нахмурилась, подбирая слово, бутылка в её руке опасно накренилась, и несколько капель уже упало на её белоснежную футболку. Драко стало смешно и даже радостно — ведь Грейнджер и в самом деле ничуть не изменилась. Даже пьяная она пыталась его вразумить и перевоспитать.

— Мла… Маф… какая идиотская фамилия, — пробормотала Грейнджер, рывком поднимаясь с полки. — Жарко.

Пожалуй, впервые в жизни Драко был ней согласен. Она поставила бутылку на столик и опустила окно, в купе тут же ворвался ветер, разметавший её волосы, и оглушающий стук колес. Она вцепилась в раму и, не обращая внимания на лезущие в глаза космы, высунула голову в окно.

— Чтоб тебя, Грейнджер! — Драко схватил её за плечи и дернул на себя. — Хочешь сдохнуть — сделай это, когда меня не будет рядом.

Грейнджер ударилась подбородком о раму, коснулась его и теперь удивленно смотрела на свои пальцы, на которых осталась кровь. Потом зачем-то её слизнула.

— Интересно, а какая на вкус кровь у тебя, Малфой? — она обернулась к нему, испытующе глядя в глаза. — Наверное, сладкая-сладкая, как вишневый ликер. Она же чистая.

Драко отшатнулся — Грейнджер не казалась нормальной, и он не знал, что может прийти ей в голову. Вдруг она сейчас перережет ему горло, просто чтобы посмотреть, какая у него кровь? И почему-то он не мог оторвать взгляда от пореза на её подбородке, из которого по горлу стекала тонкая струйка. На вид она действительно была такой же, как вишневый ликер. Грейнджер так и не опустила руку, и на пальцах, которыми она касалась подбородка, всё еще была кровь. Драко до хруста сжал тонкое запястье и облизал её пальцы. Грейнджер откинула голову, и он медленно, не отрываясь, провел языком по её горлу. Даже на вкус она была сумасшедшей — соленой и сладкой одновременно, с той самой опьяняющей терпкостью, и пахла как вишневый ликер. Он так и не понял, зачем сделал это, возможно, просто чтобы убедиться, что это ему не снится. Грейнджер вдруг вцепилась другой рукой в его волосы и притянула к себе, требовательно прижимаясь к его губам. Драко дернул её на себя так, что их бёдра больно столкнулись, и властно скользнул языком в её рот. Грейнджер встала на цыпочки и потерлась об него всем телом, она видела в его расширившихся зрачках своё отражение и не могла остановиться. Они целовались так, словно мстили друг другу за все годы вражды, за свои страхи и свою злость, которую некуда было выплеснуть. Грейнджер вдруг отстранилась и рывком стянула с себя футболку, Драко потемневшими глазами посмотрел на её торчащие ключицы, на маленькую родинку у самой кромки простого белого лифчика. Он не двигался, глядя в её почему-то испуганные глаза, но когда она начала отступать, словно осознав, что происходит, сам шагнул к ней и накрыл её рот своим. Грейнджер всхлипнула и вцепилась в его плечи, сминая выглаженную мантию тонкими пальцами. Стараясь прижаться еще сильнее, буквально вжаться в его тело, она встала на его ноги, соскальзывая босыми ступнями с гладкой кожи туфель. Грейнджер зашипела, когда Драко дернул её за волосы, заставляя откинуть голову назад, и обхватил губами её подбородок, поморщилась и прикусила губу, когда он нарочно провел языком по краям пореза и сильнее сжал её талию, но даже не пыталась остановить, до боли сжимая его плечи. А потом вдруг задергала застежку его мантии и потянула её вниз, а Драко небрежно тряхнул руками и скинул мантию на пол, хмыкнув ей в губы. Грейнджер скрестила руки у него на шее и, приподнявшись насколько это было возможно, лизнула его ухо. Она была ниже почти на голову, но Драко даже не думал наклоняться — его забавляло то, как она топчется по его ногам и отчаянно цепляется за его шею и плечи. И когда она опустила руки, гладя через рубашку между лопатками, он дернул вниз её лифчик и помог высвободить руки из бретелек. Грейнджер выдохнула ему в плечо, с трудом подавив желание прикрыть грудь руками, и уже совсем несмело потянулась к пуговицам его рубашки.

— Не надо, — Драко отодвинулся, придерживая её за плечи, и погладил большими пальцами её тонкие ключицы.

— Я не шлюха, — она опустила голову и отступила на шаг.

— Ты не шлюха, ты чертова Грейнджер, чертова святоша, героиня войны, — он опустил руки, глядя на её дрожащие губы. — Я так не могу. Я…

Грейнджер не стала его слушать — она обхватила его лицо ладонями и прижалась к его губам.

— Но я так хочу, — и быстро начала расстегивать пуговицы, пока Драко не успел перехватить её руки. Она стянула с него рубашку и отбросила её в сторону. — Это совсем не страшно, видишь?

Грейнджер наклонилась и поцеловала то место, где из уродливого черепа выползала змея. Метка была уже едва заметна и, как сказали авроры, через пару месяцев должна была исчезнуть бесследно, но сейчас, чуть приглядевшись, можно было разобрать каждую деталь. Драко притянул Грейнджер к себе и снова поцеловал. Глубоко, влажно, даже не давая ей возможности ответить — только подчиниться. Она как-то сдавленно всхлипнула и положила его руки на свою грудь, и он едва сдержался, чтобы не причинить ей боль своим напором. Она была такая горячая, такая восхитительно гладкая и так идеально помещалась в его ладонях, что Драко чуть не потерял голову. Он пропускал между пальцев отвердевшие соски и целовал её шею, а Грейнджер безуспешно пыталась справиться с охватившей её дрожью.

— Твою мать, Грейнджер, — он убрал её влажные пальцы с пряжки ремня и подтолкнул её к откидному столику.

Даже не стал убирать с него чашки и журналы, просто приподнял её и усадил на хлипкую крышку. Голубая чашка Лавгуд жалобно тренькнула, скатившись на пол, и обдала брызгами ликера рубашку Драко. Грейнджер поерзала, устраиваясь, и столик тихо затрещал. Драко потянулся вперед, заставляя её упереться в стекло, и поднял раму. В купе стало тише, но он уже не слышал ничего, кроме своего бешено стучащего сердца и неровного дыхания Грейнджер. Она оплела его руками и ногами и дерзко потерлась об него обнаженной грудью.

— Сучка, — Драко рассмеялся и расстегнул брюки.

— Ублюдок, — она улыбнулась и лизнула его нижнюю губу, а потом ахнула, когда он задрал её юбку и погладил бедра.

Драко даже не обратил внимания на цвет её трусов, когда стаскивал их, только заметил, что они совсем не подходят к болтающемуся на её поясе лифчику. Грейнджер извернулась и коснулась языком чувствительного местечка за его ухом, её пальцы прошлись вдоль его позвоночника и крепко сжали ягодицы — Драко рыкнул сквозь зубы и укусил её за плечо.

— Ты пьяна.

Она хмыкнула ему в ухо и тут же поцеловала.

— И ты должна меня презирать.

Грейнджер провела губами по его щеке и замерла, глядя в его потемневшие глаза, потом твердо кивнула.

— Тогда почему мы сейчас… — Драко отстранился, насколько позволяли её объятья, и нахмурился. — И почему мне все улыбались?

— Ты смешон? — она склонила голову набок и улыбнулась. — Ты — это ты, и ничто не способно это изменить, ты не хотел этой войны, и теперь не хочешь принимать новый мир. А они уже приняли.

— Они? — Драко не удержался и снова коснулся её груди, Грейнджер почему-то покраснела. — А ты?

— Я — это я, — и быстро коснулась его губ. — Только я не хочу, чтобы мне было больно.

Он кивнул, примеряя её слова к своим ощущениям, и провел пальцами по её ребрам, Грейнджер вздрогнула и закусила губу. Драко наслаждался одним её видом. И боялся зайти дальше.

— Ну же! — Грейнджер требовательно сжала колени, опуская его брюки.

— Ты так быстро заводишься, — он усмехнулся, когда она ахнула и распахнула глаза. — Твою мать, Грейнджер…

— Только… только не останавливайся…

Она была такой тесной и влажной, и так доверчиво подавалась ему навстречу, что он просто не смог бы остановиться. Драко прижался к её губам, глотая стоны и пытаясь коснуться всего её тела. Грейнджер целовала его, забывая дышать, задыхалась, но, едва оторвав губы, чтобы глотнуть воздуха, снова жадно искала его рот. Она дрожала, шептала что-то невразумительное между короткими поцелуями и снова тянулась к нему.

Потом они сидели друг напротив друга, боясь поднять глаза, и не знали, что делать дальше. Драко застегивал манжеты на рубашке, мучительно подбирая слова, а Грейнджер разглаживала юбку на коленях и пыталась унять дрожь. От былого опьянения не осталось и следа, и мысли были чертовски трезвые, вот только слов не было, чтобы их выразить.

— Ты только не меняйся, Малфой, пожалуйста…

Драко поднял глаза — Грейнджер держала в руках всё ту же книгу, между её бровей была крохотная морщинка, совсем как у его матери. И почему-то безумно захотелось взять её за руки и долго-долго не отпускать.

— И ты… ты тоже не меняйся, — он перекинул мантию через плечо и шагнул к двери, думая о том, что надо написать матери — может, так хоть одной морщинкой в его мире станет меньше. А другая…

Поезд уже подъезжал к Хогвартсу, и в вагоне захлопали двери.

— Грейнджер.

— Д-да? — она подняла голову, глядя на него такими, черт бы их побрал, серьезными глазами.

— У тебя ведь остался еще ликер?

Она улыбнулась.