Я была бы хорошей мамой, Венделл? (джен)

В последнее время я всё чаще задавала себе один и тот же вопрос. Вопрос, который подобно молитве звучал в моей голове каждое утро. Он казался мне неуместным и даже немного глупым, он резал по живому, как неумелый хирург. Подавлял и в то же время заставлял трепетать. Но это же безумие! Мне отчаянно хотелось забыть о нём, выбросить из головы, стереть из памяти. Но он всегда возвращался, раз за разом заставляя меня вздрагивать, кривиться (будто от зубной боли) и тяжело вздыхать.

Что с нами не так?

Мы с Венделлом состояли в браке двадцать лет. Более того, мы были счастливы и любили друг друга. Тогда почему — на этом месте я всегда останавливала гнетущий поток мыслей, точнее, делала отчаянную попытку остановить, но тщетно, — у нас не было детей? Почему за эти долгие двадцать лет нам не захотелось стать родителями?

Почему?

Я была единственным ребёнком в семье и с двадцати лет решила для себя: в моей семье тоже будет один ребёнок. Один, я не справилась бы с двумя: у меня попросту не хватило бы ни времени, ни сил. Я считалась хорошим дантистом, у меня всегда было много работы, а бросать её — даже на время — не хотелось. Я любила свою работу и не могла просто взять и вычеркнуть её из своей жизни как нечто ненужное, бесполезное. Не могла посвятить всю себя воспитанию детей.

Не могла.

Но это не значило, что я не хотела детей.

Время от времени, когда я листала наш с Венделлом семейный фотоальбом, мне чудилось моё нерождённое дитя. Девочка. Я видела её пышные волосы, ещё более непослушные, чем у меня. Большие карие глаза и искреннюю белозубую улыбку во весь рот. Точёную девичью фигурку. Видела блеск в её красивых глазах. Любопытство и упорство. Я видела её на фотографиях.

Разве это нормально?

В ушах звучал её звонкий смех. Но я знала, что на самом деле это не смех, а перезвон колоколов в церкви неподалёку. Мне просто… Чудилось? Да, чудилось. Раньше я думала, что со временем всё пройдет, но ничего не изменилось.

Мне, наверное, стоило бы сходить к психиатру, рассказать о своих галлюцинациях, пройти курс лечения и забыть. Забыть, будто ничего и не было. Забыть. Но я не могла себе этого позволить. Отчего-то казалось преступлением — забыть.

Я и не заметила, когда привычка листать фотоальбом стала ежедневным занятием. Листать и улыбаться, смотря на наши с Венделлом счастливые лица. Листать и задаваться вопросом, какой бы я была мамой? Смогла бы понять своего ребёнка? Смогла бы воспитать хорошего человека? Смогла бы?

В свои сорок три, проходя мимо детских площадок, я ощущала щемящую грусть и тягучую, как полузастывший желатин, зависть. Они сьедали меня изнутри подобно раковым клеткам. Они заполняли пустоту внутри меня. Пустоту, из-за которой хотелось закрыть лицо руками и разрыдаться. Пустоту, что преследовала меня, куда бы я ни отправилась.

Почему я так и не стала мамой? Почему ребёнок, что только что улыбнулся и помахал ручкой, раскачиваясь на качелях, не мой? Почему?

Мне часто снились странные сны. Они все были родом из Англии. Укутанные белыми как сметана туманами, усеянные холодными проливными дождями, чернеющие куполами больших однотипных зонтов. Но настолько светлые, что вся эта концентрированная грусть Туманного Альбиона отходила на второй план. Она — безликий фон, который не имел никакого значения. Во сне я видела, как муж забирал меня из роддома, а я держала на руках маленький драгоценный свёрток, отчаянно вопящий на всю улицу. Моя дочь, моя девочка.

Я видела её. Видела её первые шаги, первую влюблённость и первое разочарование, её недюжинное упорство и перфекционизм. Мне даже приснилось её имя. Гермиона. Красивое, необычное имя.

Имя-мечта.

Да, если бы у меня была дочь, я бы назвала её Гермионой. Я бы…

Внизу хлопнула входная дверь, грубо прерывая поток моих мыслей и возвращая в реальность. Как не вовремя.

— Моника, — донёсся снизу требовательный голос мужа, — я дома.

— Поднимайся наверх, — крикнула я в ответ.

Венделл легко взбежал по лестнице, будто и не было у него за спиной тех сорока с лишним лет.

— Привет, — улыбнулся он, целуя меня в щёку.

Я улыбнулась в ответ. Почему бы и не улыбнуться? У меня был прекрасный муж, он заботился обо мне, любил, баловал и, самое главное, — понимал и поддерживал. Разве это не счастье?

Венделл посмотрел на фотоальбом в моих руках и тут же посерьёзнел.

— Ты смотришь фотографии почти каждый день, — осторожно заметил он, нахмурившись.

— Да, ты прав, — согласилась я и неожиданно для самой себя на одном дыхании выпалила: — Как думаешь, я была бы хорошей мамой, Венделл?

Он посмотрел на меня со странным выражением на лице. Краткий миг я была уверена: ему чудится то же, что и мне. Он тоже видит призрачную девушку — нашу Гермиону. Но Венделл ловко перевёл тему, и я поняла, что, скорее всего, мне только показалось.

А через полгода произошла встреча, которая повергла меня в ступор. Это была совершенно случайная встреча: одна из тех, что происходят по нескольку раз на дню и могут с одинаковой вероятностью изменить либо всё, либо ничего.

В очередной раз покупая продукты в супермаркете, я совершенно случайно задела тележкой молодую женщину.

— Простите, пожалу… — начала я учтиво, безэмоционально, на автомате, как и говорят обычно в подобных случаях, да так и застыла с открытым ртом, уставившись на такую знакомую незнакомку. Трудно сказать, привиделось мне или нет, но я заметила проблеск понимания в её карих глазах: она знала, почему я так уставилась на неё.

— Как вас зовут? — не удержалась от вопроса я, мысленно ставя галочку возле пункта «сходить к психиатру»: когда тебе снятся странные вещи, это ещё полбеды, но когда они переходят в разряд того, что состоит из крови и плоти, — это уже катастрофа.

— Гермиона, — ответила она, будто и не было ничего странного в том, что ей задаёт такого рода вопрос незнакомая женщина, налетевшая на неё в супермаркете. Будто это нормально, обычное событие из разряда «с кем не бывает».

«Гермиона, Гермиона, Гермиона», — её ответ бился безжалостным молотом о наковальню моего не желающего принимать и осмысливать происходящее сознания.

И мне стало не по себе. Меня пугало такое понимание: она знает то, чего не знаю я.

— Простите, мне показалось, что я вас где-то раньше видела, — быстро проговорила я и поспешила укатить свою тележку подальше от этой странной девушки.

— Мне тоже, — крикнула она мне вслед. И я услышала в её голосе едва заметные нотки отчаяния.

Не знаю почему, но я замерла. Что-то дрогнуло в моём сердце. Что-то очень важное и ускользающее каждый раз, когда я пыталась понять, что же скрывается под этим эфемерным «что-то».

Что-то.

Что?

Мне показалось, что я наконец поймала его за хво…

Боль пронзила виски, и окружающий мир вдруг резко начал терять свои жизнерадостные цвета. Он стал настолько бесцветным, что я чувствовала себя сидящей перед экраном старого чёрно-белого телевизора. А потом телевизор выключили: белый цвет исчез, уступая место угнетающей мгле. И я потеряла сознание.

Как выяснилось позже, без сознания я была довольно долго, и когда наконец очнулась, то первым, что я увидела, была незнакомая роскошно обставленная комната и лицо молодого светловолосого мужчины, сидящего возле меня на стуле.

— Здравствуйте, — он сказал только одно слово, но по его интонации я сразу поняла, что передо мной сидит чопорный англичанин. — Меня зовут Драко Малфой.

Он произнёс своё имя с таким превосходством, будто был представителем семьи Рокфеллеров, а не каким-то там никому не известным Малфоем.

— Моника Уилкинс, — ответила я в тон ему. С вызовом.

Драко едва заметно усмехнулся, будто моё ребячество напомнило ему о чём-то забавном. Или о ком-то?

— Приятно познакомиться, Моника Уилкинс.

— Взаимно.

Наверное, у меня паранойя, но мне показалось, что он произнёс моё имя немного странно, делая акцент на каждом слоге. Я даже на один быстротечный миг почувствовала себя сбежавшей из тюрьмы преступницей, скрывающейся под чужой личиной.

Нет, мне определённо нужно было к психиатру.

— Я пойду позову Гермиону.

Через минуту он вернулся вместе с ней.

Она долго расспрашивала о моём самочувствии, а затем, удостоверившись, что я почти что в норме, принесла чай. Мой любимый, с мятой. Я ни у кого, никогда не пила такого чая — волшебный он был, что ли? И голова болеть перестала, и мысли больше не путались, и по всему телу мгновенно распространилось ощущение лёгкости, как будто за окном весна и мне снова шестнадцать. Странно.

Почему всё, связанное с Гермионой, казалось мне странным?

Почему?

Благодаря этой встрече я узнала, что Гермиона и Драко Малфои недавно эмигрировали из Англии и поселились по соседству с нами. Потом мы часто гостили в их двухэтажном особняке, окружённом фруктовым садом. Они были довольно-таки приятными, открытыми и дружелюбными людьми, но мне всё время казалось, что Малфои что-то скрывают, что они знают о нас с Венделлом то, чего не знаем мы сами. Была ли навеяна эта мысль моими глупыми снами, в которых я видела девочку, очень похожую на Гермиону, или чем-то ещё — не знаю. Я думала, мои беспочвенные подозрения скоро растворятся во времени, исчезнут. Но с каждой новой встречей они только крепли.

Это была своеобразная загадка, которая никогда не давала мне расслабиться. Я чувствовала, что нас с Венделлом и чету Малфоев что-то объединяет. Что-то очень важное. Что-то… Опять это «что-то»!

Наверное, не все загадки должны быть разгаданы, не на все вопросы можно найти ответ и не все смутные догадки что-то значат, но в глубине души я была уверена, что мой случай — другое дело. И когда-нибудь — спустя год, два или десять лет — я разгадаю этот ребус, обязательно разгадаю…