Смирись и жди (джен)

Она пришла среди ночи, как будто дурной постылый сон. В комнате было холодно — или стало, стоило ей войти. Она сложила свои тяжёлые чёрные крылья за спиной, к камину прислонила костяную косу.

— Огня бы растопить, — проскрипела старуха. — Да вина б испить.

Я поёжился. Привела стужу и жалуется. Не за тем ведь пожаловала, чтоб вино распивать. А мне всего двадцать семь зим, и не для этого сызмала я учился магии, чтобы сгинуть так рано. Да не успел вот… Пришла, костлявая.

Знал ведь, с детства меня учили, что за магию, за каждый поступок есть своя цена. Много наколдовал, многие трофеи собрал, много побед на свой счёт записал — и чем рассчитаться? Улики спрятать, сжечь дотла, прах развеять…

«Пришла?» — мысленно вопрошаю. А сердце холодеет, колотится в страхе. Руки дрожат, наливая тягучее вино в кубок.

Кивает, соглашаясь. Молчит. Знает, что в плен меня захватила, завладела, врасплох застала. Пуста голова моя сделалась, и язык к нёбу присох — ни заговоры, ни заклинания не помню, слова растерял все.

Сидит самоуверенная, гордая — знает, что права. Во всём права, всегда. Страшная, неотвратная. Я закрыл глаза. Молясь? Проклиная? Надеясь. Что всё это сон — рассыплется грезой, расцветится явью, сгинет мороком, сном дурным, постылым. Чувствую, как сознание соскальзывает, уплывает, ноги подкашиваются, и я на границе — уже не здесь и не там. Сплю. Вот открою глаза, и снова передо мной долгий путь земной откроется, полный свершений, побед, ликования и магии.

Я открыл глаза, щипнул себя за бок. Больно!

Она стояла напротив, в руках — коса костяная.

— Пора уж и честь знать, — сказала. — Скоро пойду уж. Да не трясись, ещё дюжину зим тебе дам. Судьбу свою распутать, уму-разуму набраться.

Улыбнулась щербато, страшно — дрожь прошибла.

— А потом снова жди меня ночью. Потом обниму твоё сердце крыльями чёрными, тяжёлыми. Утащу с собой — не до споров, не до винных кубков.

Я сглотнул, закивал, едва сдерживая в груди рвущееся навстречу костлявой сердце. Словно прямо сейчас было готово прыгнуть ей в руки.

— Время идёт очень быстро, мальчишка, — расправила свои чёрные крылья. — И все умирают, и короли, и всесильные маги. Ты успеешь привыкнуть.

И взмахнула крылами, и растворилась в холодной ночи, лишь чёрный едкий дым оставив на месте себя.

— Смирись! — зашипел, растворяясь в воздухе, её шёпот. — Жди!

С этих пор, как ни взгляну я во тьму, всюду горящие рдяным огнём глаза мерещатся. Словно разум помутнел, всё отсчитываю минуты до встречи.

* * *

Как минуло двенадцать зим, я ночью зажёг в доме камин, выпил кубок тягучего вина. Я был готов сам отдать ей сердце своё, чтобы обняла его бережно своими крылами, чтобы взяла меня за руку и забрала с собой. Я давно усмирил свою гордыню и ждал воздаяния, расплаты за каждый поступок свой — и дурной, и добрый, за магию и пепел в камине, за развеянный прах и горячую кровь на руках своих.

Не пахнуло холодом, не пришла ко мне этой ночью. И следующей — не пришла. Каждый вечер я жёг камин, пил вино, я кричал, я молил:

— Приходи!

Я рыдал. Заговаривал дороги, что вели в мой дом. Слал магические знаки, посылал за ней бесов. Я сидел у порога и ждал. Прошла сотня зим, а я ждал.

А она не пришла, я не нужен был ей, моё сердце она не хотела обнять. Обманула, чумная. Ведь она не приходит дважды, а приходит лишь раз, когда суждено.