Полуночники (джен)

Она любила новолуния.

Нежить становилась вялой и ленивой, кровавые происшествия, на которые приходилось лететь сломя голову, на время прекращались, и можно было не назначать летучек, дать отдохнуть личному составу и позволить себе выспаться на месяц вперед. Но привычка работать по ночам все равно брала свое.

Письма, жалобы, запросы, требования… Этот поток никогда не иссякал. Она отвечала на них, не особо вдумываясь в содержание — все было неизменным уже многие годы. Неизменные синие сумерки за окном, полные клубящегося тумана. Неизменный горьковатый вкус табака. Неизменный ароматный дымок, бегающий по глянцевому янтарю чая. Неизменно тихая музыка в динамиках — сегодня это математически выверенный Бах.

Когда сумерки окончательно сгустились в антрацитовую тьму, на каминной полке запели старинные фарфоровые часы. Для затравки сыграв нехитрую мелодию, они звонко отбили время: полночь, пора Короля Немертвых. Интегра потушила сигариллу, потянулась и неторопливо, словно нехотя, дошла до выключателя. Яркий свет погас, осталась гореть только настольная лампа с пыльным зеленым абажуром, и тени в углах комнаты стали казаться живыми.

Это тоже было неизменностью. Своеобразное приглашение, редко оставляемое без ответа — все-таки он был джентльменом и приходил хотя бы пожелать доброй ночи.

В этот раз он возник за спиной.

Сняв перчатки, скрывавшие неаристократично огрубелые руки, и вглядываясь в смутное отражение в оконном стекле, она пыталась стянуть растрепанные волосы в хвост, когда в макушку дохнуло могильным холодом, а шею — там, где под кожей билась жилка — щекотнуло невесомым прикосновением.

— Ты не передумала, моя госпожа?

Все тот же ритуальный вопрос. Она ответила на него лишь единожды, считая излишним повторять свои слова.

Еще одним касанием он заботливо убрал выбившуюся прядку за ухо, и холод пропал.

Когда она обернулась, граф уже устроился на краю дубовой столешницы и улыбался почти человеческой улыбкой. Только глаза с вертикальным зрачком мерцали расплавленной лавой.

— Неужели у тебя никогда не возникало искушения принять предложение? Вечная молодость, красота, сила, ловкость… Возможности, недоступные людям… Ты никогда не желала ничего из этого?

Вкрадчивый голос медом тек в уши, эхо произнесенных слов отражалось о стены кабинета шепотом, шорохом на грани восприятия. Взгляд хищного зверя гипнотизировал, пробуждая древние, дочеловеческие еще инстинкты, побуждая к подчинению…

— …ты ведь не такая, как эти отбросы, сдыхающие с одного выстрела — те, что унизительно верещат в момент, когда я нажимаю на спусковой крючок… Я мог бы научить тебя всему, что знаю. Ты способна на многое. Ты можешь стать одной из истинных детей Ночи. Их королевой, прекрасной и могучей…

Каплей ртути он скользнул к оцепеневшей Интегре, уперся ладонями в подоконник за ее спиной, склонился к ней, обнажив клыки… и замер.

Она насмешливо взирала на своего слугу, по-детски удивленного ее реакцией. Затем алое пламя вспыхнуло восторгом, и он радостно засмеялся.

— Ты прекрасна, словно булатный клинок. Даже не пойму, как и когда ты сбросила морок. И вообще — попалась ли?

Женщина медленно, дразнящим жестом провела большим пальцем по своей шее — от уха вниз, до ключицы — и усмехнулась.

— Больше похоже на то, что Казанова попался в сети юной девы. К чему комплименты?

— Госпожа моя, ты безумна! — воскликнул Алукард, откровенно наслаждаясь представлением.

— Не более чем ты, мой граф, — парировала Интегра.

За спиной демона к камину с подернутыми пеплом багровыми углями метнулся клок тени и свернулся там клубком. Лениво мигнули восемь отражений светильника.

— И все же, ответь на мой вопрос.

— Который из? — приподняла она бровь.

Граф в ответ развел руками — мол, ты вольна выбирать.

Интегра не спешила. Обогнув стол, она подошла к камину, присела рядом со сгустком тьмы и запустила пальцы в невесомую, призрачную шерсть адской твари. Та вмиг развернулась брюхом кверху, подставляясь под жестокие ласки и поскуливая от удовольствия. Слуга, последовавший за госпожой, загородил собой свет лампы и замер в ожидании ответа. Выстрелом щелкнул уголек и умер, рассыпав искры.

— Я изучала записи своих предшественников. Мне самой доводилось убивать монстров. В конце концов, порождение самых страшных кошмаров обитает в моем доме. И все вы… Кровавая Эржебет… Оборотень Шварцвальда… Та, что раз за разом порождала Гренделя… Бафомет, изваянный из гордыни тамплиеров… Все древние твари, чья не-жизнь многократно дольше положенного человеческого срока — все страдают от одной напасти.

Она повернула лицо к собеседнику.

— Тоска. Скука, на которую ты так любишь сетовать. Ничего нового из года в год, из века в век. Чем старше чудовище, тем острее его тоска. Те, кто боялись смерти так, что из-за этого потеряли человечность, понятия не имеют, что делать со своей вечностью. Чтобы развеяться, вы начинаете играть со своими жертвами, словно кошки с мышками. Говорить с ними, насмехаться, делиться мотивами и планами… Заигрываетесь до того, что не замечаете момент, когда мышь превращается в загнанную в угол крысу и вцепляется в глотку хищника. Крысе не до игры. Она просто хочет жить.

Адская Гончая дернула задней лапой раз, второй — и, изогнувшись, подставила для почесываний другой бок.

— Ты не удовлетворила мое любопытство.

— Тебе было недостаточно?

— Нет.

— Ну что ж… — она поднялась на ноги и вплотную подошла к иронично ухмыляющемуся Алукарду. — Да, меня постоянно искушает возможность вечной молодости. Плоть слаба. Я боюсь немощи. Я боюсь небытия, и это загнало меня в твою ловушку. Но еще больше я боюсь безграничной, бессмертной тоски, которую вижу в твоих глазах, и именно она помогает мне сопротивляться чарам. Сегодня у тебя был шанс добраться до лакомого кусочка, но ты слишком увлекся игрой — и я вырвалась.

Улыбка стала еще шире, потеряв малейший намек на человеческую мимику. Адская Гончая подошла к хозяину, прижалась косматым боком к его бедру и повернула к Интегре морду с тем же оскалом, что у демона.

— Раз за разом ты побеждаешь меня, и это так волнующе! Это заводит сильнее, чем полнолуния последних лет, сильнее, чем охота на мелкую дичь. Твоя стойкость достойна восхищения, моя госпожа, — он преклонил перед ней колено, словно рыцарь перед сюзереном. — Благодарю тебя за эту ночь, и умоляю: не разочаруй меня однажды.

— Этого не случится, — холодно произнесла Интегра, когда две тени слились в одну и растворились в полумраке кабинета.

Лишь позже, когда спало напряжение во всем теле, она позволила себе расхохотаться.

Женщина все еще невольно испытывала страх перед своим ручным монстром, сомневаясь в силе сдерживающих его заклятий — слишком велика была вероятность, что он служит семье Хеллсинг лишь по своей прихоти. Интегра могла бы объяснить свою иррациональную любовь к опасным визитам чем угодно: испытанием характера, тренировкой силы воли, даже исследованием врага, принужденного повиноваться ей; вот только последней из древнего рода был чужд самообман. Просто она не могла жить без прогулок по грани.

А в каменных сводах подземелья эхом звенел смех Короля Немертвых, которому сегодня было позволено чуть больше обычного.

Он тоже любил новолуния.