Про побег и про свиней (джен)

Петр Форкосиган очнулся в полной темноте и не смог сразу вспомнить, где он находится. Вот кто он такой, он помнил хорошо — граф, генерал, командир партизанской бригады. Вокруг было темно, хоть глаз выколи. И голова болела так, словно выкололи, как минимум, четыре глаза. Поморгав и сглотнув подкатывающую тошноту, Петр определил свое состояние, как отходняк от выстрела парализатором в затылок. А может быть, похмелье после литра деревенской кленовой медовухи: эффект от нее точно такой же.

Рядом что-то зашевелилось, потом забурчало и негромко заматерилось. Петр только от всей души порадовался, что говоривший ограничился шепотом, как на его больную голову обрушился настоящий акустический удар. Грохот и звон стекла сопровождался волной кислого капустного запаха, так что тут и гадать нечего: банка с закуской разлетелась вдребезги, рухнув с полки на каменный пол.

На язык просились особо крепкие выражения, но под атакой головной боли Петр смог выдать только короткое «убью гада», смаргивая слезы с глаз и оставив эпитеты на потом.

— Генерал, ты живой? Чего молчишь?

— Убью, — бессмысленно повторил Петр. И осторожно спросил: — Эзар, ты, что ли?

— Он самый, — раздался смешок в темноте. — А ты помнишь что-нибудь, ну, после? Куда нас отвезли, когда сцапали?

Происшедшее Петр припоминал смутно. Как они вдвоем с полковником Форбарра в легком подпитии возвращались знакомой дорогой и налетели на цетагандийский патруль, которого там отродясь не бывало. Как попытались отбиться и это почти удалось, но тут их накрыли из станкового парализатора. А затем — провал. Плен, мигрень, темное помещение с капустой.

— Не больше твоего заметил, — проворчал он. — А зачем это ты сейчас шуму наделал?

— Да я пытался рассол добыть, но руки еще дрожат, — повинился Эзар. — А шум… что шум? Тут только мы с тобой, да кадушки с закуской.

«Ишь ты, паршивец, в темноте видит, — удивился Петр. — Или врет». Сам он, как ни таращился в темноту, ничего не мог разглядеть.

— Нарушаешь порядок, полковник. Поскольку мы в плену, а других вариантов я не вижу, то что положено делать в плену первое и главное?

— Закусить? — предположил Эзар.

Петр и хотел бы испепелить шутника презрительным взглядом, но в темноте это было несподручно. И Петр с достоинством пояснил:

— Первым и главным делом для пленного является побег. Причем непременно до первого допроса. Противник применяет сыворотку правды, и мы, как носители важной стратегической информации, обязаны защищать ее ценой жизни, если потребуется. Но гораздо лучше сохранить наши жизни для следующих боев.

Эзар молчал, явно соглашаясь с каждым словом. Да и что бы он мог возразить? Хотя с него станется потихоньку фыркать в усы, ехидно улыбаясь, как умел только он.

Петер решил усилить воспитательную работу среди подчиненных:

— Ты обязан помнить ту брошюру, что с таким тщанием писал принц Юрий. Ну, памятка для пленного. Конечно, не он сам ее придумывал, там все по уму изложено. Как заранее подготовиться к побегу. Сбор снаряжения, проверка экипировки. Маскировка и передвижение в тылу врага. Уловки и военно-тактические хитрости. Связь и полевая медицина. А что там еще было, помнишь?

— Ты забыл про НЗ! Неприкосновенный запас выпивки и закуски есть необходимейшая составляющая любой успешной операции, — самым серьезным тоном сообщил Эзар. — Вот там, на стене, квашеная капуста в банках стояла. Классные осколочки получились, удобные, как раз чтобы резать. А слева — бутыли. Тяжелые и стопудово неприкосновенные.

Их связали, на счастье, обычной веревкой, а не силовыми наручниками, которыми цетагандийцы уже лет пять как перестали пользоваться. Барраярцы — народ вороватый и хитрый, любую вещь с энергоносителем разберут и приспособят для бытовых, а то и военных нужд. Так что Петр еще попыхтел и, слегка ободрав кулак об осколок, разрезал веревку, растер затекшие ладони и присоединился к Эзару, который тщательно ощупывал стенку с бутылями.

— Отставить разбрасываться экипировкой, — буркнул он. — И раз уж руки освободил, не суй их, куда не надо… Вот как я думаю, когда ты банку раскокал, то грохотало, как из гранатомета. Если бы охрана у дверей стояла, непременно бы в ответ постучала. Похоже, что охраны нет.

— Как считаешь, нам проще дверь вынести или заднюю стенку разобрать? — Эзар быстренько поснимал с полок банки, отодрал полку со стены, стараясь не слишком шуметь.

— Мы в амбаре, стены тут толстые, но через дверь переть разве что совсем от большого ума. Давай-ка копнем вот за той кадушкой, там на стук гулко звучит.

Старая стена из самодельного кирпича, обмазанная слоем отсыревшей глины, поддалась их усилиям, и где-то через час оба выбрались на свежий воздух. На улице стояла ясная ночь, и под светом обеих лун от деревьев и зданий ложились причудливые тени.

— Туда! — показал пальцем Эзар. — Горы там.

— С чего это ты решил? — удивился Петр. — Вот два дерева косо стоят, это они на север клонятся. Значит, нам на восток, это вот совсем не туда, а оттуда.

— Нет, давай реку найдем. Она с гор течет, а мы вверх пойдем. И по воде от погони уходить сподручнее.

Спорить они могли бы хоть до посинения, а в любой момент их могли обнаружить, и то, что это еще не произошло, было не иначе как чудом… или ловушкой.

Стараясь двигаться беззвучно и оставаясь в тени, они двинулись в сторону от амбара и быстро наткнулись на плетеный забор. В загоне за ним мрачно жались друг к другу темные туши, издававшие пронзительный запах и хриплые хрюкающие вздохи. Петеру вовсе не хотелось выпускать свиней из загона, губить крестьянское имущество. Поймаешь их потом! Свиньи — животные ленивые, но это только так кажется. Только дай им волю, поскачут на огород с гиканьем и хрюканьем, потопчут и сожрут весь урожай. Петр поморщился, внезапно вспомнив, как больно его выпороли, наравне с крестьянскими пацанами, за катание верхом на свиньях. Давно это было, в Форкосиган-Сюрло.

Внезапно темноту разрезал луч прожектора. Беглецы рухнули на землю и поползли подальше от света, в темноту, в поисках укрытия. Пришлось двигаться через свинарник, прячась за спинами животных, словно два Одиссея, спасающихся от циклопа, потом перелезать через плетень, по-пластунски ломиться через кусты и овражек. Начало уже светать, когда они доползли до леса, где никакой циклопий прожектор и массоискатель им были больше не страшны.

Лишь тогда Петр посмотрел на Эзара и содрогнулся. Волосы в грязи, лицо измазано, с одежды мокрая грязь ручейками течет. Выглядит так, что то ли он на свинье катался, то ли она на нем. Взглянул на свои руки — понял, что сам не чище, но порядка ради заметил:

— Вид у тебя полковник, как у чучела. Прямо-таки позоришь звание барраярского офицера.

Эзар в долгу не остался:

— Не чувствую морального права превосходить тебя в хоть в чем-то, генерал. Ты сейчас похож на запойного свинопаса, полностью утратившего человеческий облик.

— Вот найдем реку, приведем себя в порядок, — великодушно пообещал Петр.

И они пошли искать реку, но за опушкой леса обнаружилось лишь поле, а за ним — горская деревушка. Вот только поле было не простое, а минное.

Петр по-настоящему обиделся. Ведь почти ушли! Солнце уже вылезло из-за горизонта, скоро их начнут искать с воздуха и непременно найдут. И возвращаться нельзя, не лес, а одно название. Поле заросло сорняками и одичавшей клубникой, красные ягоды виднелись в траве между тонких, почти невидимых синтетических нитей перетяжек. Вот наступи на одну такую, и красные капли разбрызгает по всему полю, запачкает ягоды. А по краю поля тянулись ряды проволоки, через которую точно не перелезть. Так оккупанты ограждают занятые территории, защищают себя от партизан и любых непрошеных гостей.

И тут Петр заметил едва заметную тропку. Так, не тропку, а места, где трава росла пореже и ягод было не видно. Может, кто-то ходит здесь с самой весны, оттого и клубника урожай не дала. Может, люди, а может, животные. Те же свиньи, они такие умные, свиньи-то! И Петр решился. Эзар только руками всплеснул, когда граф Форкосиган, пригнувшись и всматриваясь в траву, попер через мины, бормоча под нос проклятия. Эзар сосредоточенно сопел, осторожно наступая след в след.

Они миновали поле и метнулись в ближайший же в дом, старый и бедный. Дверь была не заперта, внутри пусто, хотя в печи дымились угли.

— Есть кто дома? — окликнул Петр как можно дружелюбнее. — Простите, хозяева дорогие, но нам бы с дороги воды напиться.

С потолка раздался шорох, одна из досок приподнялась, и оттуда свесилась игломина, болтавшаяся на бечевке.

— Нет у нас воды, — сообщил звонкий молодой голос. — А если прям сейчас не уберетесь, я ее брошу. А ну пошли вон отсюда!

Петр с Эзаром застыли. Боевая цетагандийская мина, одна из тех, что торчали в поле, которое они только что миновали, болталась прямо под потолком, сверкая инопланетным металлом и пластиком. Небольшая, в два кулака, она имела чудовищную мощь. Стоит ей удариться об пол, все вокруг — люди, деревянные стены, камни и даже земля под полом — окажутся утыканы мелкими, почти невидимыми иглами, которые будут шевелиться и разрывать на части то, во что попадут.

Эзар устало вздохнул и сел на лавку.

— Добрая женщина, кто же так гостей встречает? Мы же не разбойники и не оккупанты. К тебе дом вошел твой граф, Петр Пьер Форкосиган. Разве так вассалы встречают своего милорда?

Сверху фыркнули:

— Хорош врать! Тоже мне, милорд! От вас навозом воняет и страхом.

Петер возмутился и открыл было рот, но Эзар пнул его ногой и продолжил серьезно, бросив свою глумливую манеру:

— Я не вру, девушка. Слово фора. Мы только что прошли через минное поле. Нас ищут, скоро здесь будут цеты. Укажи место, где укрыться на день, и мы уйдем, чтобы не навлечь беду на тебя и на твою деревню.

Мина неуверенно покачалась, спустилась ниже… и тут грохнулась на пол и покатилась к печке. Петр пропустил несколько вдохов, не сразу сообразив, что это лишь пустой корпус.

Сверху отодвинулась доска пошире, и оттуда выглянула молодая женщина.

— На пол садитесь, неча мне лавку пачкать.

Эзар послушался, дернул Форкосигана за рукав, усаживая рядом.

Хозяйка была хорошенькой, насколько это бывает с горянками. Худое лицо, крепкая фигура, широкие плечи и длинные босые ноги. А в руках у нее был дробовик, с которыми горцы сызмальства умели обращаться. Это Петр тоже помнил с детства, еще с тех времен, когда инопланетного оружия и в помине не было. А войны на Барраяре бывали всегда, задолго до цетов.

Девица основательно разглядела гостей, выразительно поморщилась и решительно указала стволом на дверь:

— Идите, откуда пришли. А если приедут размалеванные, я вас выдам. Вдруг за вас премию дадут?

Петр насупился. Женщины упрямы и капризны, а зачастую — еще и неумны. Он хотел выговорить крестьянке за глупость и попенять, чему ее только отец и муж учили, но успел лишь произнести:

— Что ты несешь, женщина!.. — как его хорошенько приложили в бок локтем.

— Не серчай, девушка, — виновато развел руками Эзар. — Мой друг ночью он получил в лоб из парализатора, и мозги у него еще не включились. Не умеет он себя прилично вести себя в обществе!

Он покачал головой и так горестно вздохнул, что девушка неожиданно для себя хихикнула.

— А ты подумай сама, — продолжил Эзар рассудительно, будто на военном совете докладывал, а не горскую девчонку уговаривал. — Далеко мы уйдем? Местности мы не знаем, контужены, быстро идти не сможем. А если нас найдут, то разбираться не станут, деревню сожгут, а жителей расстреляют как пособников партизан. Нас надо спрятать, другого выхода нет. Но — милостыни мы не просим, за помощь готовы отработать. Неужели в хозяйстве мужские руки не пригодятся?

Девушка оглядела обоих, плюнула в сердцах:

— Вот же свалились мне на голову, шалые! А то без вас хлопот нету. Ишь ты, отработают они!

Петр помалкивал, сообразив, что Эзару мешать не следует. До чего же он настырный, ведь и мертвую уговорит подняться и подать то, что попросит.

С улицы донеслось далекое гудение моторов, голоса. И горянка решилась. Приподняла дверцу подпола и указала на лаз вниз:

— Лезьте под дом. Но в задок залазьте, в хлев. Там поросятки, вот среди них и спрячьтесь. В солому поглубже заройтесь и сидите тихо, головы не поднимайте.

«Опять свиньи», — ужаснулся Петр, пролезая на четвереньках в тесноте подвала и смахивая с лица паутину. Хлев они нашли по запаху. Поросята ютились в тесном, но более-менее чистом стойле, заваленном свежей соломой. Свинки в горах были жилистыми, не слишком упитанными, зато здесь их было много, с десяток. Петр с Эзаром последовали приказу хозяйки и шустро зарылись в ворох соломы, приподняли доски стойла, залегли еще глубже.

Помимо свиней в хлеву обитали куры и гуси. Они начали орать, едва сверху послышался шум. А когда в хлев ввалились крикливые люди, то петух, как настоящий барраярский мужик, решил защищать свои владения. Получив сапогом под зад, он так разорался, что птичник тут же наполнился ором и вонью свежего помета. Сквозь эти вопли Петр едва расслышал тонкий писк инфракрасного сканера теплокровных организмов — но уж тех в хлеву было с избытком, выбирай — не хочу.

Тем временем Эзара больно ткнули в бок толстым пятачком. Одна из хрюшек пришла знакомиться, причем безошибочно выбрала полковника Форбарру, как наиболее обаятельного. Эзар старался терпеть молча, но наглая свинья активно желала общаться, жевать сапоги, лизать лицо и толкаться розовым лысым рылом под ребра. Пришлось ее чесать и дергать за уши, чтобы утихла.

Когда в доме стихли голоса, пришла хозяйка, принесла ведро пойла для свиней, нарочито сердито обругала присутствующих в обидной безличной форме и велела всем сидеть тихо до поздней ночи. Еды для беглецов она не принесла, что очень огорчило Петра. Но хороший солдат может бесконечно долго сидеть в засаде, мечтая о победе или хотя бы о жареном свином окороке. Сложнее, конечно, если бодрствуешь, маясь от неизвестности и вони, но Эзар заявил, что нечего тут, он бдит одним глазом, и вообще, если их еще не нашли, то могут вообще не откопать. Затем он умостился вокруг верной свинки, не желавшей его покидать, и тихонечко захрапел.

Тут и Петру приснился сон. Во сне он должен был выбрать между расстрелом и тяжелым крестьянским трудом, отрабатывая горянке за спасение. Тяжелый труд состоял сперва в таскании камней для постройки свинарника, а затем плавно перешел в плотский грех со спасительницей, но не ради разврата, а чтобы восполнить население деревни, пострадавшей за время оккупации.

А потом он проснулся и сильно обрадовался, увидев над собой знакомое лицо рейнджера Клийви. Тот шумно радовался и даже причитал не по уставу:

— А мы ведь вас, считай, похоронили, сэр! Ай, как нехорошо бы было. Мы уж совсем было думали поминки собирать, а тут здешний связной прибегает, говорит, вы из плена утекли. Вот радость-то какая!

Петр с некоторым трудом выбрался из соломенной норы, в которую врос всем телом, удивился отсутствию полковника Форбарры, но с другой стороны, чему удивляться-то? Полковник — парень шустрый, тем более, когда на повестке дня стоят неотложные вопросы, такие как еда и выпивка. А может, горянка нашла применение его мужским рукам, и он уже вовсю помогает ей по хозяйству. В таких делах никогда не угадаешь, как оно повернется, и всякое может случиться.

А если на то пошло, то им вчера по-крупному повезло. И лет так через тридцать вся эта история будет вспоминаться исключительно как героическое приключение. Можно будет внукам лихую сказку сочинить. И как они тюрьму на части поломали, как невидимками шли в ночи через вражеские сканеры, и ничто их не могло удержать, ни пули, ни минные заграждения. И как горцы в деревне их от врагов спрятали, а наутро пир закатили, медовуху-пиво пили и жареным поросенком закусывали. Петр чуть не захлебнулся слюной, представляя, как горянка достает из печки румяный свиной окорок. Может быть, и в самом деле достает, вот пойду и проверю, решил он. И пошел проверять.