Слушать (джен)

Она не знает, как это началось, и не помнит, когда это впервые случилось (хотя теперь ей хочется помнить, чтобы вечно хранить это воспоминание в своей призрачной памяти). Но в какой-то момент — то ли перед, то ли вскоре после Рождества — Миртл поняла, что у неё появился друг.

Она не знает, почему ей потребовалось так много времени, чтобы понять это. Она считает, что, возможно, это из-за того, что раньше у неё вообще не было настоящих друзей. «Гарри не считается, — строго напоминает себе Миртл, — как и никто из старост, за которыми я подглядывала в ванной».

Раньше Миртл думала, что уже нашла себе друга. В прошлом году в туалет на седьмом этаже заходил Драко Малфой и смотрел в зеркало. Он подолгу всматривался в своё лицо, в измученное выражение, которое застыло на нём, стискивал фарфоровые края раковины всё крепче и крепче, пока от пальцев не отливала вся кровь, и они не становились почти такими же блёклыми, как сама Миртл.

Порой по его лицу скатывались слёзы, они дрожали вместе с его скулами и голосом, когда он снова и снова выговаривал одно и то же:

­— Я не могу этого сделать. Не получается. Не выходит. Просто не могу…

Он не рассказывал, чем именно занимался, но Миртл понимала, что это должно быть нечто очень серьёзное и важное. Однако она нередко размышляла над тем (а точнее, надеялась на то), что он, возможно, погибнет и тогда по-настоящему станет таким, как она, и они смогут вечно быть вместе.

Но в этом году он так больше ни разу не появился. Точно так же, как и Гарри со своими друзьями ни разу не пришли после того, как исчезла необходимость использовать её туалет для приготовления того дурно пахнущего зелья.

Нет, у Миртл определённо раньше не было ни друга, ни подруги. Пока не появилась Луна.

Она рассказывает Луне обо всём этом: о Драко и о Гарри, и даже о Томе. А Луна дополняет те недостающие частички истории, о которых Миртл не знает. А когда Луна пытается похлопать Миртл по плечу, её ладонь скользит сквозь него.

Но это почему-то всё равно успокаивает.

Миртл тоже всегда рада выслушать Луну. Она всегда умела слушать. Потому она и слушает, а глаза Луны в такие моменты начинают блестеть, а её руки то взлетают, то опускаются (иногда они при этом запутываются в её распущенных волосах), и она сыплет словами всё быстрее и быстрее, рассказывая то о фестралах, то о нарглах, то о том, что тайное сообщество Гнилозубов уже начало претворять свои планы в жизнь. Миртл продолжает слушать, когда глаза Луны немного угасают, и её голос становится ровным, словно на лекции, а её пальцы стискивают колени, а потом начинают выкручивать ткань мантии, когда Луна говорит об Ордене и Пожирателях смерти, и о войне, и о том, что Хогвартс вот-вот распадётся на части.

Миртл знает, что у Луны есть и другие друзья. Она не раз замечала (в те редкие моменты, когда выбиралась из туалета, что нынче происходит всё реже), как Луна ходит по коридорам, торопясь миновать кабинета директора или ныряя в скрытые от посторонних глаз двери с Джинни Уизли и Невиллом Лонгботтомом, а иногда — с Джастином Финч-Флетчли или Эрни Макмилланом. Но Миртл ещё ни разу не замечала, чтобы глаза Луны начинали блестеть, а её руки то взлетали, то опускались, и чтобы она начинала сыпать словами всё быстрее и быстрее в разговоре с кем-либо из них. Миртл сомневается, что друзья Луны по-настоящему слушают то, что она им говорит.

Но Миртл слушает. В том, как она слушает, нет ничего нового. Она всегда умела слушать, и в этом плане с Луной всё как обычно. Но что отличается — так это то, что Луна тоже слушает Миртл. То, что она сочувственно наклоняет голову и, хоть и не может коснуться рук Миртл, всё равно пытается прикоснуться к её рукам, чтобы утешить, и это как раз и утешает.

Именно это — не то, что Миртл слушает, а то, что слушают её, — позволяет Миртл понять: вот оно, вот что значит иметь настоящего друга.

И впервые за долгие годы, или даже вечность, Миртл всхлипывает, плача не от жалости к себе, а потому что счастлива, счастлива, счастлива по-настоящему.