Доркас, зеркало и попугай (джен)

Пронзительный голос крикливой птицы опять разбудил ее слишком рано и не дал выспаться как следует. Кряхтя, стараясь не вызвать новый приступ боли в спине, она медленно выбралась из постели и, шаркая шлепанцами по холодному каменному полу, подошла к клетке. Конечно! От досады Доркас даже притопнула ногой — солнечный свет проникал сквозь узкую щель между тяжелыми шторами и попадал прямо в клетку к сердитому и голодному Бэрбу. Забывчивость — вот новая напасть, с которой ей приходится бороться в последние месяцы.

Доркас дрожащими пальцами открыла замысловатый замок на оконце кормушки, ловко вытащила миску с остатками корма и захлопнула отверстие до того, как здоровенный клюв Бэрба чуть не отхватил ей кусок мизинца.

— Эванеско! — на всякий случай проговорила она, указывая пальцем на миску. Ничего не произошло. Ни одна крупинка не исчезла.

— Дур-ра! Дор-ркас! Думай! — Бэрб яростно захлопал крыльями, намеренно задевая поилку так, чтобы брызги воды попали на хозяйку.

Доркас, не обращая внимание на ритуальное утреннее представление, почистила и наполнила заново кормушку — как обычный не-маг — и снова поместила ее в клетку. Теперь несколько минут покоя, прерываемого треском от орехов, которые раскалывал занятый своим завтраком попугай, обеспечены. Ей нужно подумать. Поразмышлять совсем немножко, и тогда она догадается. Обязательно догадается. Истина лежала где-то рядом.

Горбясь, она прошлепала к окну, раздвинула палкой шторы и робко поглядела на небо. День сегодня обещал быть чудесным. Нужно подобрать соответствующую шляпку к ее любимому платью. Конечно, без палочки одеваться самой и причесываться нелегко, но... кое-чему она все-таки научилась за последние годы. И... она еще покажет, на что способна!

— Дор-ркас, думай! — голос сытого Бэрба звучал уже не так пронзительно, как до завтрака. Его когда-то ярко-красное, переходящее в чистые желтые и синие цвета оперение теперь выглядело тусклым, несмотря на солнечный день.

Немного выпрямив спину — как могла — Доркас гордо прошествовала мимо Бэрба в соседнюю комнату, свою гардеробную. Сначала прилично одеться, а потом завтракать — вот ее нерушимое правило, которому она следовала изо дня в день. На протяжении последних десятилетий. Одеваться с каждым годом становилось все сложнее и сложнее, процесс длился все дольше и дольше, так что завтрак откладывался. Впрочем, ее это мало волновало — Лесли, хоть и с неохотой, но заглядывала к хозяйке после полудня и приносила что-нибудь из еды. Молчаливая, верная Лесли, которая не проронила и двух десятков слов за все время знакомства.

Доркас ухватилась двумя руками за лакированные крепкие перила; она почувствовала, как туго затягивается шнуровка ее корсета — гораздо лучше, чем это могли бы сделать служанки не-магов. На сегодняшний день она выбрала темно-сиреневое платье с изумительной кружевной отделкой. Оно чудесно подходило к ее светлым волосам. Вот только шляпки... шляпки нет. Как же она без шляпки? Какие сейчас носят? После того страшного года заключения в министерской тюрьме отец привел ее обратно в дом, но на улицу она с тех пор не выходила. Отец...

Доркас уселась перед зеркалом — теперь, когда платье идеально сидело на ней, можно и выбрать украшения. Только не думать об отце... не думать об отце. Она со страхом взглянула в зеркало. Воспоминание закрутилось голубым вихрем на поверхности стекла, и вот, вместо собственного отражения перед ней развернулась картина, которую ей совсем не хотелось сейчас видеть.

— Я теперь снова свободна... папа? — спрашивала бледная светловолосая девушка мрачного мужчину с горькой складкой между бровями.

— Я просил за тебя президента Раппапорт лично. Она разрешила заменить тюремное заключение на домашнее только ради моих заслуг.

— Что это значит? — девушка наморщила лоб, но, будто опомнившись, тут же постаралась разгладить складки. — Домашнее заключение? Разве можно быть заключенной дома?

Аристотель Твервтрис безнадежно покачал головой.

— Эмили Раппапорт ввела новый закон, по которому нам, волшебникам, нельзя дружить с не-магами, — терпеливо, как маленькой, объяснял он. — Больше никаких знакомств, никаких вечеринок, Доркас.

— Я знаю, — надула губы Доркас. — Но прогулки, прогулки ведь можно? А когда мы отправимся выбирать новую палочку? — отец с еще большим сожалением поглядел на дочь.

— Тебе придется научиться жить без палочки.

— Как маленькой девочке? Но... меня же выпустили из тюрьмы...

— Доркас, — отец резко прервал ее, — домашнее заключение — это милость со стороны президента. Судьи настроены не так миролюбиво.

— Да, — насупилась дочь и свесила голову вниз. Она до сих пор не могла вспомнить без содрогания, какие гадости кричали ей, когда она шла на судебные заседания. И это люди, которые часто бывали у них в доме!

— У тебя будет отдельное пространство, так что никто, кроме меня или доверенного лица, не сможет войти и общаться с тобой, — продолжал объяснять отец ее новое положение.

Воспоминание закружилось вихрем и, уменьшившись до размеров точки, растаяло в глубине стекла. Исчезла юная мисс Твервтрис, на Доркас из зеркала смотрела высохшая пожилая женщина с шапкой жалких бледно-желтых ломких волос.

— Это не могу быть я... — растерянно пробормотала она.

Отец поселил дочь в закрытой части дома. Он был единственным, кто имел право навещать Доркас. В ее распоряжении находились три комнаты и небольшой кусок сада, где она могла прогуливаться — отец из жалости, по секрету от Министерства, дал ей больше свободы, чем следовало. Палочку у нее отняли, но она ей не особенно была и нужна — все, чему она обучалась в Ильвермони, ей не пригодилось. Дом был набит всякими полезными магическими вещами, как, например, корсетостягиватель или старое овальное зеркало, в которое она сейчас смотрелась и которое первые годы скрашивало ее одиночество.

Ей очень не хватало общения — волшебное зеркало лишь любезно подсказывало, где следует подправить прядку, или советовало, подходит ли лента к тону платья. Откуда берутся все эти наряды и украшения, Доркас не интересовало — ей хотелось вырваться на свободу. Кажется, ее отец владел плантациями где-то за десятки миль южнее, где работали не-маги.

В этот момент попугай снова издал резкий крик, и мисс Твервтрис передернула плечом. Не-маги! Подумать только, пережить такой позор из-за мерзкого не-мага. Хотя... в пору ее юности этот подлец был удивительно обаятелен и остроумен.

Доркас тронула пальцем стекло и, глядя на расходящиеся по глади стекла волны, прошептала: «Бэрб». Воспоминание послушно заменило собой отражение женщины и гардеробной.

— Вот. Думаю, тебе будет не так одиноко, дочь, — еще крепкий старик, мистер Твервтрис последний раз проверил чары на магических запорах большой клетки, которую только что разместил в гостиной Доркас. Перья молодого красного ара удивляли глаз контрастностью расцветок. — С человеком тебе общаться нельзя, но попугая можно научить разговаривать. Тем более этого.

— Раппа-по-по-порт! — прокричал ара со всей мочи. Доркас сникла. Не хватало еще, чтобы вредная птица всю жизнь ее дразнила. Но все-таки хоть какая-то человеческая речь.

— Это тоже... милость президента? — тихо спросила она отца.

— В своем роде, милая, в своем роде. Через некоторое время маги забудут о тебе, и тогда ты сможешь выйти на свободу. При одном условии.

— Каком условии? — Доркас жадно ухватилась за соломинку надежды.

— Когда ты разгадаешь загадку, связанную с этой птицей, — ответ Аристотеля похоронил вспыхнувшую мечту о свободе: Доркас не надеялась на свой ум и сообразительность.

Больше он ей так ничего и не сказал.

И Доркас, стремясь постигнуть суть загадки, обложилась магическими книгами. Стремительно пролетели годы, несколько десятилетий спустя умер ее отец, в мире не-магов произошли сильные изменения, которые не коснулись затерянного вдали от больших дорог и городов дома Твервтрис. Она рассеянно приняла известие от верной Лесли, сменившей покойного отца и ежедневно навещавшей Доркас, что теперь у нее больше нет рабов, но земли остались в ее собственности, так что голодать ей не придется — только плата наемным работникам отнимет часть средств. Последнее ее не трогало, разве что в годы войны и после Доркас не смогла заказывать себе новые наряды, как это было раньше, при отце.

Она изо всех сил стремилась понять, какую же загадку ей загадали. Так, для того, чтобы не упустить какие-либо ценные воспоминания, она научилась пользоваться зеркалом — получилось нечто похожее на Омуты Памяти, только гораздо, гораздо удобнее. Наверное, школа Ильвермони гордилась бы своей выпускницей, но старую Доркас больше не интересовали такие мелочи. Она уже нащупала путь к свободе.

— Доркас! Дур-ра, Раппа-по-порт, — крик Бэрба отвлек ее от размышлений.

Она провела руками по волосам, и волосы сами уложились в сложном плетении вокруг головы. Пожалуй, пора. Доркас взяла серебряный нож для разрезания книжных страниц и спрятала его в складках платья. Обычный нож, который она несколько месяцев при полной луне пропитывала настойкой из трав, выращенных в собственном саду.

— Свобода! Думай, Доркас, думай! — прокричал ара, когда мисс Твервтрис подошла к клетке.

— Доркас не такая уж и дура, милый, — мягко сказала она, глядя в упор на попугая. — Мы оба несем заслуженное наказание, и твоя участь не так уж и плоха, не правда ли?

В ответ попугай подозрительно посмотрел на нее сперва одним глазом, затем другим. Его зрачок несколько раз то сужался, то расширялся — она привыкла игнорировать его угрожающие позы.

Доркас вынула маленький флакончик из кармана и пролила по капле на каждый угол клетки. Попугай шарахался от нее в стороны, но азартно кричал:

— Трюки, трюки!

— Сейчас увидишь, на какие трюки способна глупышка Доркас, — глухо пробормотала она и нажала на замок клетки. Прутья озарились голубым свечением, и дверца раскрылась со щелчком — то, что раньше казалось невозможным. Бэрб ошалело смотрел на выход из заточения.

— Ну же, Бартоломью Бэрбоун, стань человеком! — воскликнула Доркас. Попугай будто бы ждал этих слов — он стремительно выскочил из клетки, спрыгнул на пол и распахнул крылья, пытаясь взлететь, но увеличился в размере и вот — перед Доркас стоял красивый мужчина в потертом фраке, когда-то видавшим лучшие виды.

— Доркас! Дорогая Доркас! — он шагнул к ней, распахнув объятия. — Тебе удалось, наконец-то! Тюрьма казалась раем по сравнению с этим, — Бартоломью кивнул в сторону пустой клетки. — Твой отец выкрал меня из тюрьмы, превратил в попугая и привез сюда.

— Так значит, ты рад? Мое общество утомило тебя? — Доркас прищурилась на своего бывшего кавалера, потихоньку приближающегося к двери. — Ты знаешь, что я могу с радостью превратить тебя обратно?

— Без палочки? — он хохотнул. — Нет, разве ты не говорила мне, что самое лучшее волшебство можно делать только при помощи палочки? — в его голосе все же сквозила неуверенность.

— Обычно так и есть, — важно кивнула Доркас. — Обычно. Но я смогла найти способ обойти эту особенность.

— Но еще сегодня у тебя не получалось даже почистить клетку без палочки! — воскликнул Бартоломью, подходя к двери.

— Я... не хотела тебя пугать. Такие мелочи я уже давно научилась делать, — усмехнулась она жестоко, следя за тем, как он поворачивает ручку. Ручку, которую мог открыть изнутри только не-маг — если она правильно поняла смысл загадки. А не-маг не имел права переступать порог ее комнаты, то есть заходить внутрь. Но выходить не-маг мог. Значит... Ее сердце забилось сильнее. Только бы получилось.

Бартоломью потянул на себя дверь.

— Свобода! Тебе не выйти за пределы этой комнаты, а я смог отпереть дверь и буду наслаждаться жизнью на воле! — с этими словами он шагнул вперед.

Доркас быстрым и точным движением метнула серебряный нож ему в спину. Бэрбоун потерял равновесие и рухнул навзничь. В его широко раскрытых глазах застыло удивление. Лужица крови растеклась и достигла порога. Доркас подошла к телу своего сокамерника и осторожно протянула руку за пределы комнаты. Ничего не произошло. Путь был открыт. Кровь не-мага обезвредила хитроумное заклятье — спасибо, отец! Тебе удалось подкинуть неразумной дочери ключ.

Она вернулась в гардеробную и прихватила одну из шляпок, которая была на несколько тонов светлее платья. Что ж, над изменением цвета материала без палочки еще надо поработать, а в остальном она может обходиться без этих дурацких деревяшек. Магическая Америка еще узнает, на что способна Доркас Твервтрис!

«Лесли!» — вспомнила она. Если Лесли не найдет ее, как обычно, в доме, то поднимет шум, и тогда — прощай, свобода! Все ищейки министерства начнут охоту за преступницей, воспользовавшейся темной магией.

Доркас отлевитировала труп вглубь комнаты, вытащила нож и спрятала его в потайном кармане платья. Пусть думают, что не-маг погиб из-за своего любопытства. Потом она провела рукой по дверному косяку, восстанавливая разрушенные чары, стерла следы крови с порога и закрыла за собой дверь. Снаружи все выглядело как обычно. Теперь Лесли окажется в ловушке, едва войдет внутрь — чары не выпускают только первого переступившего порог волшебника. Долго Лесли без еды не протянет, Министерство не обнаружит побег — кто теперь вспомнит, как выглядела старушка Доркас? И никто, никто не узнает о появлении новой темной волшебницы в Америке. Пока самой Доркас этого не захочется.

Полуденное солнце ярко освещало дом Твервтрисов. Доркас, щурясь, глядела вдаль — туда, где она сможет как следует развлечься среди людей, огней и новых нарядов.