По субботам за чашечкой чая (джен)

— Я никогда не устану повторять, что ты слишком строга к нему, Августа.

— А я никогда не устану повторять, что это мой внук и мне лучше знать, как его воспитывать.

— Этому внуку двадцать два, и он — один из лучших моих преподавателей. Его уже давно не нужно воспитывать.

— Если я не буду его воспитывать, Минерва — он так и останется всего лишь одним из твоих лучших…

— Как там Тедди?

— Я не люблю, когда меня прерывают, Молли.

— А я не люблю, когда вы, две взрослые, разумные женщины, ведете себя, как мандрагоры переходного возраста!

Андромеда не выдерживает и едва заметно улыбается в чашку с чаем, которую предусмотрительно поставила перед ней Молли. Все же не каждый день увидишь двух строгих, властных женщин, которые выглядят, словно котята, отруганные за справление нужды в неположенном месте.

Понимая, что Молли все же ждет ответа на свой вопрос, Андромеда отставляет чашку и выпрямляет спину, складывая руки на коленях.

— Тедди в порядке, спасибо. Он остался сегодня у Гарри с Джинни. Они выглядели очень бодрыми и готовыми к подвигам, когда я заходила — думаю, вечером обнаружу всех троих, уютно спящих на диване в гостиной. С Тедди просто невозможно долго оставаться бодрым.

Губы Молли растягиваются в понимающей, располагающей к себе улыбке, и Андромеда не может не улыбнуться в ответ, хотя осознает, что выглядит при этом куда холоднее и сдержаннее.

— Моя внучка Виктуар такая же, но, по-моему, ее оставляют у нас преступно редко. Билл говорит, что я не справлюсь с его ребенком-снитчем, а я думаю, что он недооценивает свою воспитавшую семерых таких мать.

Повинуясь движениям волшебной палочки Молли, на столе появляются блюдца, которые тут же наполняются печеньем, вылетающим из стоящей рядом сумки.

— Это мое фирменное печенье, многим нравится, попробуйте. И, может, стоит познакомить Тедди с Виктуар? Странно, что этого до сих пор не произошло.

Андромеда представляет, что сделают с ее кухней два ребенка-снитча… и приходит к выводу, что никакие разрушения не страшны, если энергия Тедди наконец будет направлена на кого-то, кто сможет ответить ему таким же потоком энергии.

Не желая обижать Молли, она берет одно печенье и откусывает как можно аккуратнее, чтобы крошки не посыпались на мантию.

— Очень вкусно, благодарю, — вежливо кивает Андромеда, и в целом даже не кривит душой — действительно вкусно, хотя на ее взгляд чрезмерно приторно, о чем она предпочитает умолчать. — И, думаю, это прекрасная идея. В окружении Тедди слишком мало детей.

«В окружении нас обоих слишком мало людей», — могла бы добавить она, но, конечно же, не добавляет. Пора выбираться из заточения и заново знакомиться с миром. Хватит поступать так с Тедди.

Тедди. Еще совсем маленький, такой уязвимый, но уже слишком похожий на нее Тедди. Та же болтливость, та же неуклюжесть, то же желание сунуть свой нос везде, куда только дотянется. И дальше — хуже. Чем больше времени истекает, тем страшнее становится. Что, если к тому моменту, как он вырастет, начнется новая война и ему тоже захочется быть в первых ее рядах?

Этот страх иррационален, он не поддается анализу и мысленным уговорам, только нарастает внутри, накладывается на другие похожие страхи и превращается в огромный, не позволяющий глубоко вдохнуть ком.

Андромеда очень гордится своей дочерью, но гордиться ее смертью едва ли когда-нибудь научится.

— Собрать в одном месте два источника неприятностей и ждать, что они нейтрализуют друг друга? Вы, дамы, весьма своеобразно мыслите, — вырывает ее из мыслей ироничное замечание Августы, и Минерва — даже сейчас, спустя столько лет Андромеде все еще иногда сложно не называть ее «профессор Макгонагалл» — совсем не по-директорски закатывает глаза.

— Если бы не то, что ты до сих пор обращаешься с Невиллом, словно он — пятилетний ребенок, которого нужно регулярно и чрезвычайно подробно наставлять, мы, люди, не имеющие абсолютно никакого отношения к воспитанию детей, обязательно к тебе прислушались бы.

— Вы можете провести хотя бы полчаса, не набрасываясь друг на друга? — устало вздыхает Молли, взмахом волшебной палочки подливая себе чай.

Андромеда чувствует себя неловко и неуютно в компании этих чужих, совершенно посторонних ей женщин, которые в своей дружественной, располагающей к задушевным беседам обстановке оказываются несколько не такими, какими она привыкла их видеть в повседневной жизни. Даже их не совсем ссоры, не совсем склоки выглядят, как отыгрыш привычного, дорогого сердцу сценария, без которого уже никуда, и хотя это способно вызывать улыбку — Андромеда в данном сценарии лишняя. Всё излишне радужное и доброжелательное всегда вызывало в ней желание понять, что именно здесь не так. Всё, кроме Теда.

Не место ей здесь, не место среди этих людей. Отчего-то Андромеда решила, что смена обстановки и компания кого-то, кто не скачет вокруг нее чертёнком и кто старше двадцати с лишним лет, не помешают. Пора, пора что-то менять, и если не ради себя — то ради Тедди. Но все идет не так. И она вдруг начинает завидовать Невиллу, который успел вовремя отсюда убраться — правда, недостаточно вовремя, выслушать лекцию о том, что у него не в порядке всё, начиная с испачканной в земле мантии и заканчивая отсутствием амбиций, всё же пришлось.

Пожалуй, не нужно было соглашаться на приглашение Молли присоединиться к их «субботним посиделкам за чашечкой чая», когда они случайно пересеклись в доме у Гарри и Джинни.

— Это ты еще не видела, как мы играем в шахматы, — грудным, грубоватым смехом отзывается Августа, и Андромеда понимает, что именно в ней основная проблема.

Может быть Андромеда, взрослая, умудренная опытом женщина в уже почти преклонном возрасте, и чувствует себя рядом с Минервой вновь студенткой на экзамене, это ощущение теперь совсем уж непривычно призрачное, почти неощутимое. А Молли если и кажется слишком чужой, непохожей на нее саму с этим своим чрезмерным дружелюбием и желанием позаботится обо всех вокруг, не вызывает ни отторжения, ни неприязни.

Но Августа… С Августой все иначе. Глядя на нее, Андромеда вспоминает собственные промахи в воспитании Доры, вспоминает, как пыталась заставить ее быть правильной, прилежной, по-девичьи скромной, как разругалась с ней, когда по окончании школы Дора решила пойти в аврорат, как была против их брака с Люпином… И хотя минула четвертая годовщина со дня Битвы за Хогвартс, каждое воспоминание все еще отзывается болью, хлещет кровью из ран на сердце. А вид того, как необоснованно требовательна Августа к собственному внуку, заставляет Андромеду обещать себе, что она не повторит тех же ошибок с Тедди.

— Пожалуй, я лучше пойду. Не хочу вам мешать, — приняв решение, начинает учтиво раскланиваться Андромеда, надеясь, что не придется отбиваться от фальшивых попыток ее удержать. Но Молли выглядит искренне расстроенной, а Минерва смотрит с явным сожалением. Только Августа почти скалится, разочарованно-самоуверенная, будто только этого и ждала.

— Я знала, что ты не сможешь. Слишком похожа на меня, — Андромеда в ответ внутренне ощетинивается, встаёт на дыбы, возмущенная этими словами, точно склонный к бунтарству подросток.

— Не думаю. Я не давила на свою дочь, вынуждая её отправиться на войну, и точно не стану давить на внука.

Выражение лица Августы вмиг меняется, искажается, кажется, веселье срывает с него мощный порыв ветра, и ироничный оскал сменяется оскалом болезненным.

— Все было не совсем так... — осторожно начинает Минерва.

— Позволь, Минерва, ты многие истории знаешь лучше, чем я, но не эту.

— Мы могли бы уехать куда угодно. Франция, Германия... Или вовсе другой континент. Где бы ты хотел побывать? — Августа мысленно перебирает те страны мира, которые посетила в молодости, прикидывая, где безопаснее всего.

— Но... Но бабушка, разве ты когда-нибудь сбегала? — в голосе Невилла — удивление, замешательство, это заставляет ее застыть с испуганно колотящимся сердцем в груди, полным тяжелого понимания. Августа судорожно сглатывает, не зная, что ответить. Он уже слишком взрослый, врать не хочется, больше не хочется, но найти в себе силы обернуться и посмотреть в глаза у нее не выходит.

— Нет, — Августа старательно следит, чтобы голос звучал как можно тверже, только бы не было слышно дрожи в нем.

— Вот и сейчас мы не побежим. Я знаю, что на самом деле ты хочешь бороться, а если это все из-за меня — не переживай. Я постараюсь быть... Сильнее.

Августа не выдерживает и вздрагивает, вновь радуясь тому, что сидит к Невиллу спиной, и он не видит её лица.

«Не переживай, мам. Я постараюсь быть... Сильнее».

Фрэнк рос тепличным цветком, избалованный любовью родителей он знал — не нужно никому ничего доказывать, будь таким, каким хочешь быть, совсем не обязательно и даже нежелательно лезть в гущу событий. А потом однажды он пришёл и заявил, что после окончания школы станет аврором, и сколько бы истерик Августа не устраивала, сколько бы ни угрожала, что больше никогда в жизни с ним не заговорит — все было тщетно.

Тогда она надеялась, что все дело в чувстве противоречия, и когда осталась одна с внуком стала воспитывать его совсем иначе. Думала, если настаивать на том, что он должен быть, как родители — это будет последним, чего он захочет в своей жизни. И какое-то время это действительно работало, и хотя чувство вины за неуверенность в себе Невилла застревало костью в горле, Августа мысленно успокаивала себя — лучше так, зато живой.

А потом все вдруг начало меняться, и вот перед ней стоит Невилл, а кажется, призрак Фрэнка. Тот же уверенный взгляд, те же сжатые в решительности кулаки, то же текущее по венам упрямство. Кажется, она обречена повторять одни и те же ошибки, и отправлять на войну дорогих ей мужчин.

— Ты сын своего отца, Невилл, — как можно теплее улыбается Августа и треплет его по волосам, спешно удаляясь в другую комнату, чтобы он не видел собирающихся в уголках глаз слёз.

Исправлять ошибки вновь оказалось слишком поздно, остаётся только наконец его поддержать.

— Я тогда заплакала впервые за пятнадцать лет. После сражения в Министерстве, куда отправилась кучка неразумных детей, думала, что все ещё поправимо и своё мнение о желании сражаться Невилл ещё изменит. Купила ему новую волшебную палочку, и отругать не смогла — все-таки, какая-то часть меня очень им гордилась. Гордилась, что, несмотря на то, как я его воспитывала, он все же смог стать таким. Дура старая. Слишком старая, чтобы теперь что-то менять, — Августа, обычно выглядевшая гораздо моложе своих лет, вдруг вся съеживается, вмиг стареет лет на двадцать. И улыбка у нее горькая, Андромеда узнает эту улыбку — видела в зеркале. Оказывается, они с Августой похожи даже сильнее, чем она думала.

— Августу сложно было назвать человеком общительным в годы после… того, что случилось с Фрэнком и Алисой. Только дом и больница. Мне потребовалось время, чтобы вынудить ее вновь показаться миру, — вспоминает Минерва, и взгляд ее блуждает где-то далеко, дальше, чем Андромеда может представить.

— Не тешь себя надеждой, что в этом есть твоя заслуга. И я все еще считаю, что мне виднее, как воспитывать Невилла, — деланно беспечно отзывается Августа, и они с Минервой переглядываются, понимающе улыбаются и кажется, ведут какой-то молчаливый диалог.

— Мы все в какой-то момент были такими, — совсем тихо замечает Молли и грустно улыбается, а Андромеда чувствует острый укол вины. В своем горе она успела забыть, что другие люди тоже кого-то теряли.

Андромеда решает, что, пожалуй, она может остаться еще ненадолго. И может, у нее даже получится выкроить время и захаживать сюда каждую субботу — чай у Молли Уизли получается просто отменный.