Исключение из правил (гет)

— Давай, Самсон! Давай, подсекай его! Вали!!!

В подвале небольшого одноэтажного здания собралась толпа парней, образуя кружок, вырваться из которого не представлялось возможным.

В центре круга дрались двое крепких парней. Один из них имел явное преимущество и уже почти повалил противника. Тот хрипел, пытаясь отодрать от себя насевшего соперника. Толпа яростно скандировала: «Сам-сон! Сам-сон!» и «Давай!».

Наконец поверженный упал лицом вниз и слабо ударил кулаком о бетонный пол. Победитель тут же соскочил с жертвы и, тяжело дыша, поднял обе руки вверх. Толпа взревела от восторга.

* * *

— Самсон, ты прямо жесть какой беспощадный! — довольно хмыкнул немолодой толстый мужчина, сидящий за огромным дубовым столом цвета «Горький шоколад». Мужчина был лыс, одет в дорогой серый костюм от Hugo Boss. На толстых пальцах поблескивали перстни.

«Самсон» молча смотрел, как пальцы-сардельки ловко отсчитывают шелестящие бумажки.

— …восемь, девять, десять. Готово. Тут пять кусков. Можешь пересчитать, — любезно предложил парню лысый, небрежно кинув оставшиеся купюры в ящик стола. — Давай, не стесняйся. Денежка счет любит.

— Я вам верю, Михаил Афанасьевич, — победитель недавнего боя забрал деньги и, не считая, сунул их в карман куртки-ветровки. — Я свободен?

— Да, да, конечно! — быстро закивал головой лысый, сладко улыбаясь. — Как нужны будут деньги, ты знаешь, где меня найти.

— Разумеется, не впервой, — одними губами улыбнулся парень и вышел из кабинета не прощаясь. Лысый задумчиво посмотрел парню вслед.

* * *

Сегодня у нее последний экзамен, и-и… гуляй все лето, дорогая!

Английский. Грамматика и сочинение. Смешно бояться: это ее второй язык, ведь она с детства любила читать книги английских писателей в оригинале!

— Кир, ты не опаздываешь? — в комнату заглянуло приветливое лицо матери. — Просыпайся!

— Ну ма-ам!

— Экзамен проспишь! — Инна вошла к дочери, приблизилась к постели и сдернула с нее теплый плед. — В наше время в сессию мы ночами не спали, учили-учили, готовились, по библиотекам до закрытия сидели…

— Ма, ну какие библиотеки, на дворе двадцать первый век! — Кира весело хихикнула, пытаясь спрятать голую ногу под одеяло. — Сейчас не копаются в книжных талмудах, сейчас рулит Гугл!

— Ну, тогда Гугл тебе в помощь! — вздохнула мать. Кира молча улыбнулась.

* * *

— Обнорская, сдала? — красивая светловолосая девушка, словно вихрь, закружила вышедшую из аудитории Киру. На двери висела табличка: «ТИХО! ИДЕТ ЭКЗАМЕН!».

— Сдала, — весело улыбнулась Кира.

— Везет же некоторым, — завистливо вздохнул подошедший одногруппник Леха Киреев. — А мне этот английский как латынь…

— Леш, зря ты так, — мягко упрекнула друга Кира, — английский — язык будущего.

— Это китайский — язык будущего, — хмыкнул тот в ответ, — а америкосы нам все равно проиграют.

— Ну вот, начали опять про свою политику! — раздраженно перебила споривших красавица, близкая подруга Киры. — Давайте сегодня про сдачу экзамена думать! Кир, ты лучше мне расскажи про тему «Согласование времен». Я ее не понимаю абсолютно!

— Я тоже послушаю, — тут же подключился к ним Леха. — А еще про Passive Voice. У тебя талант, Обнорская. Ты лучше препода объясняешь.

Кира смущенно улыбнулась, но потянула друзей на лавочку у окна.

* * *

Опять штаны в крови. Опять он дрался. Да когда же это кончится?

— Кирилл! — возмущенный голос матери не встретил никакой реакции. Она широко распахнула дверь в комнату, но наткнулась лишь на безмятежно спящего сына.

Он лежал на животе, заложив руки под подушку, и ей была видна его правая скула. На скуле красовался небольшой кровоподтек.

Мать молча подошла к сыну, осторожно присела рядом и тихонько дотронулась до кровоподтека.

Кирилл пошевелился во сне и выпростал одну руку. На крепких костяшках виднелись свежие ссадины.

Она вздохнула. И тут он проснулся.

— Привет, — сонно щуря глаза, пробормотал он, — который час?

— Одиннадцатый. Кир, опять у тебя штаны в… испачканы. Ну только вчера стираное достала. Сколько можно, Кир? Ну что ты как маленький, а? Вроде взрослый парень, а дерешься как… как подросток!

— Ма, — он закрыл глаза, проворачивая в голове, не прокололся ли где, — ну, я это… Как бы самоутверждаюсь.

— А может быть, хватит «самоутверждаться»? Засел бы за учебники, подготовился как следует — хоть на заочное поступил бы! Сколько ты будешь в своем кружке подростков учить кулаками махать?

— Сколько нужно, столько буду, — вздохнул парень, открывая один глаз. — Пока они не научатся себя защищать. Разве это плохо?

— Плохо, Кир — ты их учишь-учишь, а потом твои подростки свои навыки на прохожих отрабатывают.

— Да кто тебе такое сказал, ма? — рассмеялся Кирилл, потягиваясь и закладывая руки за голову. — Уже были случаи? Ты можешь назвать конкретные имена?

— Нет, — отрезала мать, хмуря брови, — но это уже недалеко. Недолго осталось ждать.

— Никто никогда не будет использовать живых людей как тренировочную грушу, ма. Не в моем зале.

— Кир, ну что ты как мелкая шпана? Ты же у меня умненький, способный. Ну шел бы поучиться. Гена, одноклассник мой, мог бы помочь с устройством на заочное.

— Мне и так неплохо, мам.

— Ты как твой отец — ни за что учиться не хочешь и не будешь! Он — дуболом, каменная башка, ему лишь бы кулаками махать!

Кирилл приподнял брови. Мать никогда не рассказывала ему про отца — только, что тот бросил их, когда маленькому Кирюше исполнился годик. Вроде нашел себе другую семью. Больше ничего о нем не было слышно, он не платил алиментов — сколько себя помнил, Кирилл всегда видел мать измученной, вымотанной, с вечно закрывающимися от усталости глазами.

Разумеется, денег катастрофически не хватало. «Молодой растущий организм» требовал постоянной подпитки белками-жирами-углеводами, и мать выбивалась из сил, чтобы обеспечивать мало-мальски достойный рацион единственному сыну. Видя это, Кирилл мучился, сам недоедал, делил ужин на две полупорции — чтобы хватало и матери тоже.

Когда подрос, решил найти подработку. Знакомые «взрослые» ребята посоветовали поучиться тренерству — как раз в этот период возобновилось давнее увлечение ЗОЖ. И он тоже увлекся. Сначала — любительским, занимался самообучением. Потом решил набрать группу единомышленников.

«Единомышленники» нашлись практически сразу — ребята со своего же двора. Объединенные общим интересом, они стали почти местной легендой: занимались тренировками с пацанятами, попутно набираясь опыта самостоятельно.

А потом… потом была та драка, в ходе которой виновным оказался Толька, лучший друг Кирилла. Его посадили бы, примени он силу чуть больше, чем нужно. Но «жертва» отделалась лишь сломанной рукой и двухмесячным гипсом. Да, а еще получением хорошей денежной компенсации «за моральный ущерб», благо у Тольки на тот момент были деньги. Но этого, видимо, показалось мало, и, выйдя «в свет» спустя два месяца, «жертва» решила отомстить. Тольке должно было исполниться двадцать…

Прошло уже семь лет, но Кириллу на всю жизнь впечатались в память мельчайшие детали.

Разбитые костяшки рук — наверняка Толька сопротивлялся до последнего.

Разорванная толстовка с отметинами ножа.

Одна нога босая, кроссовок валялся неподалеку в луже грязи. Другая нога обута, но носок кроссовка слегка оплавлен — будто об него тушили сигарету.

И кровь. Всюду — кровь. На мобильном — отпечатки Тольки. На смятой пачке сигарет — капли, брызги. Нос сломан, вместо глаз — заплывшее, посиневшее нечто…

Кирилл до сих пор не может вспоминать без содрогания звонок друга.

— Толька? Здоров! Ночь уже, ты…

— Кир… — в трубке раздается ужасный хрип.

Сердце обрывается и, похоже, уже никогда не забьется вновь. Он с трудом заставляет себя говорить быстро, четко, по делу:

— Где ты?

— В парке…

Молчание. Прерывистое, свистящее дыхание…

Одной рукой — в ветровку. Другой — сжимая биту. Ноги сами впрыгивают в кроссовки.

Он так спешил, что, кажется, даже забыл прикрыть дверь.

Конечно, в парке на их пятачке уже никого не было. Фонарь освещал пустую аллею.

«Это что, такая шутка?!» — Кирилл разозлился: второй час ночи, блин! Толька на такую подлость никогда не был способен.

Он огляделся по сторонам, и…

Там, у бордюрчика с веселыми цветочками, чернел куль.

Нет. Это не куль, пояснил себе Кирилл, подходя ближе. Ноги будто сразу стали ватными. Бита выпала из рук и с глухим стуком покатилась по тротуарной плитке.

— Толька… Толька!

Врачи сказали, что будут делать все возможное. А он слышал подтекстом, что это конец. И больше всего бесился от собственного бессилия. А еще был обижен на Тольку, который взял и унес с собой имена ублюдков. Хотя кто это был, Кирилл практически не сомневался.

Мать боялась за него. Он это не просто видел — чувствовал всем своим существом, почти ощущал, как, возвращаясь домой, словно проваливается в ватный обрыв материного страха. Делал вид, что все в порядке. Кажется, даже улыбался. Губами. А глаза оставались сухими. Жесткими. Холодными.

— Кир, я боюсь, — однажды не выдержала мать, — ты как зомби. Ты меня вообще слышишь?

— Слышу, ма.

— Нельзя так. Я все понимаю. Но… тебе жить надо. Дальше жить, понимаешь? Тебе учиться надо, а ты все с мальчиками в тренировки играешь.

— Ма…

— Ты понимаешь, что я просто-напросто боюсь! Я боюсь, что однажды вот так же мне позвонят, и… — она замолчала, наткнувшись на взгляд сына — колючий, тяжелый. — Я за тебя боюсь, сынок, — закончила она тихо.

— Не бойся, мам, — мягко ответил он, отводя взгляд, — за меня не бойся.

* * *

Удар. Еще удар. Гулкие звуки в голове. Кровь. Падающее тело. И рев толпы, от которого закладывает уши:

— Сам-со-он!

Его улыбка — улыбка победителя, больше похожая на звериный оскал.

— Михаил Афанасьевич, вы это видели? — быкообразный охранник заглянул в кабинет шефа.

Тот сидел, нахмурив лоб и сосредоточенно уставившись в экран большого ноутбука. Лысина блестела от пота.

— Видел, Василий, видел, — наконец изрек он, все так же внимательно изучая видео. — Вот, в записи еще раз прогнал.

— Зверь, настоящий зверь! — восхищенно пробасил охранник.

— Недаром и кликуха — «Самсон», — удовлетворенно ухмыльнулся наконец Михаил Афанасьевич.

— А чо это? — наморщил лоб Василий. — Это кто-то из авторитетных был?

— «Авторитетных», — передразнил его лысый. — Интернетом пользоваться умеешь? Вот и загугли. Все лучше, чем на голых телок пялиться. И да — позови-ка мне этого Самсона.

— Вызывали, Михаил Афанасьевич?

Лысый изучающе взглянул на вошедшего.

— Ну почему сразу «вызывал», Самсон? — лицо расплылось в улыбке, хотя глаза по-прежнему смотрели настороженно. — Просто захотел увидеть победителя и лично пожать ему руку.

«Победитель» хотел съязвить, что при желании для «пожать руку» можно было бы выйти самостоятельно, но не стал. Тело устало, в голове стучала только одна мысль: поспать хоть пару часиков. Сегодняшний бой оказался…

— …выматывающим. Но я хочу сказать, что ты молоток. Во всех смыслах. Уложил эту башню мышц практически одной левой! Публика в восторге, они тройные ставки делали. Сегодня Арена заработала втрое больше, чем обычно. Благодаря тебе.

Парень молчал и видел, что эта «ожидательная» тишина напрягала хозяина кабинета. В глазах лысого даже на какой-то момент промелькнул страх. Или показалось?

— Нда. Ты сегодня хорошо поработал, я бы даже сказал: блестяще! Поэтому я тебе даю, хм, бонус. Десять процентов сверх суммы плюс девочка со стрип-площадки. Выбирай любую, забирай на всю ночь. Как тебе, а?

«Да спать я хочу, мудила лысый!»

— Спасибо, Михаил Афанасьевич. Я бы лучше отдохнул. Один.

— А, ну ладно, ладно, иди, отдыхай. И вот что, когда проспишься, набери меня. Разговор будет. Серьезный. Хорошо?

— Как высплюсь, Михаил Афанасьевич.

— Ну, бывай.

* * *

— Ур-ра! Обнорская, ты молодец! Спасибо-спасибо-спасибо!!! Дай я тебя поцелую!

Кира только отмахнулась, спокойно улыбаясь.

— Не стоит, Киреев, не нужно… Я сказала, это лишнее!

— Эй! А я вам не мешаю?

Притворно-ревнивый голос подруги заставил ребят обернуться.

— Фиска, ты, как всегда — вовремя! — вздохнул Леха, пропуская девушек вперед.

— Не «Фиска», а Анфиса Олеговна, холоп! — наигранно-презрительно поправила одногруппника Анфиса. Тот лишь гоготнул в ответ.

— Это тебя твоя четверка по английскому так возвысила над простыми смертными?

— Сгинь, холоп, с глаз моих, иначе рискуешь быть испепеленным взглядом моим! — Анфиса продолжала кривляться: у нее было отличное настроение.

Кира молча улыбалась, идя по коридору универа. Она уже давно привыкла к подобным дружеским перепалкам и почти научилась не слышать их.

Мысли уносили в лето. Наконец-то! Сессия закрыта, и она свободна аж целых два месяца!

Ей хотелось устроиться на подработку. Все одно польза: и без дела не сидишь, и дома реже бываешь. С некоторых пор Киру начала тяготить «домашняя» жизнь. Разумеется, родителей обидеть она не хотела. Просто все чаще возникало желание быть уже в конце концов самостоятельной.

Самой попытаться зарабатывать хотя бы на бензин. Самой решать возникающие проблемы (хотя какие тут могут быть проблемы, когда отец руководит сетью автомоек в городе?). Самой заводить знакомства — и пусть они будут не всегда «полезными», а иногда — и вовсе бесполезными, тем не менее, это будет ее жизнь. И она хотела бы прожить ее без родительских подсказок.

Кира понимала, что все эти хотелки — проявление великого эгоизма с ее стороны. Ведь родители — самые близкие для нее люди, они очень стараются, чтобы она не наделала ошибок, за которые потом придется расплачиваться всю жизнь. Ну или чтобы она наделала их как можно меньше. Но именно эта чрезмерная опека с их стороны и напрягала.

— Обнорская! — возмущенный окрик вывел ее из размышлений.

— А?

— Да все с ней ясно, Киреев. Она тупо зазналась. Мы по сравнению с ней — никто, нули без палочки. А она у нас умнейшая…

— Фис, ты чего такое говоришь?! — Кира вроде бы возмутилась, но в глазах заплясали бесенята. — Когда это я зазналась?

— После экзамена по английскому, Киреев.

— А, вон оно что, Филатова.

— Да-да.

— А мы-то думали, Обнорская — человек адекватный.

— А оказалось — зазнайка…

— Я разочарован…

— Я тоже.

Кира не выдержала.

— Эй! А ну прекратите! Я еще как бы с вами рядом иду!

Друзья остановились напротив, хором спросив:

— И что?

Она вздохнула и покачала головой, улыбаясь:

— И ничего. Надоели. Оба. Короче, так — если не заткнетесь, я пойду за мороженым без вас.

— Эх, Обнорская, ничему тебя жизнь не учит, — искренне огорчился парень, — в твои-то года закрытую сессию не мороженым отмечают.

— А чем, Киреев? — полюбопытствовала Анфиса, состроив наивную мордашку.

— Алкоголем как минимум. Походом в клуб, пьянками-гулянками, не знаю. Травкой из кальяна.

— Вот это тебя занесло, Леш! — восхитилась Анфиса. — А что, мне нравится! Кир, давай сегодня забуримся в клубешник? Ну пожалуйста!

Кире не очень хотелось тащиться куда-то вечером, тем более что как раз вчера она наткнулась в Сети на «произведение» очередного неизвестного автора: это был рассказ среднего размера, разумеется, на английском… Ей хотелось почитать, но, представив, как мать с отцом по очереди (а то и вместе) врываются к ней с вопросами: «Чего сидишь дома?! А что читаешь? А может, лучше погуляла б?», Кира подумала, что вечер в клубе окажется как нельзя кстати.

— Я бы не отказалась, — улыбнулась она.

— Ура! Мама Чоля наконец-то решила покончить с затворничеством! — начал кривляться Леха. Кира с Анфисой только закатили глаза.