Исключение из правил (гет)

Филатова пропускала уже третье занятие подряд и это почему-то его беспокоило. А может быть, беспокойство больше относилось к отсутствию ее подруги? Позвонить ей, что ли? Нет. Не нужно. Нельзя. Надо выдержать. А то еще начнет опять липнуть. А таких он не любил.

В раздевалке было тихо, уже половину «бойцов» вынесли с Арены, другая еще «боролась».

Скоро его выход.

Он никогда особенно не любил бои — относился к ним, как к работе. Место обыденное, рутинное, стабильно платежеспособное. Арена была частью его работы — не жизни, как у других, имеющих деньги, — и он делал дело хорошо, качественно, выкладываясь по полной: все-таки «работодатели» платили за выкладку хорошие деньги.

Чужих кулаков он не боялся, вовремя уворачивался от них и чаще использовал силу и ловкость, чем получал от противника.

«Не знаю, откуда это у меня, но я умею хорошо драться, — признался он как-то Тольке, — чувствую противника и предугадываю его действия».

Пока был мелким, побеждал в боях соседских мальчишек. Потом, повзрослев, стал утверждать место на районе. Они стали. Он и Толька.

Для своих они считались «местными шерифами» — наводили порядки во дворах, отучали местную шпану от хулиганства. «Занимались перевоспитанием», — любил говорить Толька. Кто знает, если бы он был сейчас жив, у них, возможно, все сложилось бы по-другому…

По привычке скатившись в размышления-воспоминания, он вновь почувствовал злость, медленно, но неизбежно нарастающую в нем с каждой минутой.

— Самсон, твой выход! — в раздевалку заглянул один из «быков» Лысого. И быстро исчез в коридоре. Побежал пялиться в монитор: ну конечно, сейчас очередной несчастный провалится в кому. Охранники это любили — наблюдать за тем, «как Самсон отбивает яйца даже самым матерым бойцам».

— Ты прямо отмороженный! — восхищенно признался ему как-то Василий, дежуривший в ту ночь на Арене. — Супер! Так их, сук, давить надо!

За что Василий не любил «сук», ему тогда было непонятно. Озарение пришло, когда однажды в сводке «Светской хроники» он увидел пьяного парня, учинившего скандал в каком-то ресторане за то, что официанты подали слишком теплую (или слишком холодную?) текилу. Парень был с подбитым глазом, и «фонарь» светил вполне узнаваемо — это был «привет» от Кирилла с поединка на Арене.

Получается, большая часть «бойцов» с Арены происходила из «золотой молодежи». Им наскучила обычная разгульная жизнь, пьянки с девочками и захотелось чего-то необычного для поднятия адреналина в крови. В принципе, каждый сходит с ума по-своему, а эти придурки еще и доплачивали за то, чтобы им били морды.

Но у Василия была другая точка зрения.

— Знаешь, Самсон, я тебе даже завидую, — как-то доверительно сказал он после очередного успешно проведенного боя. — Ты можешь беспрепятственно дать в морду и отбить яйца всем этим мажорикам, а тебе за это ничего не будет — все по чесноку, ты выиграл, ты круче их.

— Так мне за это деньги платят, — пожал плечами Кирилл.

— Да вот же. А я их как всех ненавижу — за их высокомерие, презрение, отношение ко мне, как к отбросу, холопу какому-то. Хотя я такой же, как и они — только что у меня нет богатого папочки, который из любого дерьма вытащить сможет.

— Так и ты набей морду мажорику — ты ж профи в этом деле.

— Не, не могу. Мне платят за то, чтобы я их охранял. Вот такой парадокс.

Снова вспомнив этот разговор, он поддался холодной разрушительной ярости, съедающей, сжигающей его душу, сердце, даже легкие.

Так было всегда и так было проще — реагировать на воздействие извне злобой, отмечать противника как раздражающий фактор и тут же гасить его, подавляя на самом низком старте. Кирилл никогда не признался бы в своей слабости: если ненавидишь — неважно, за что — проще начинаешь относиться к чужим проблемам, унижению, горю. Если даешь место жалости — считай, ты проиграл. А он никогда не проигрывал…

— В синем углу Арены — наш сегодняшний гость Макар-р-р! Жестокий, сильный, выносливый! Он посещал Арену уже четыре раза и не получил ни одного поражения…

Что жестокий — это видно по роже, ничего человеческого в ней нет. «Существо, не обезображенное интеллектом», — кажется, так однажды сказал кто-то умный?

— …А в красном углу Арены — любимчик публики, постоянный победитель самых жестких боев, спортсмен и просто красавчик — Самсо-о-он!

Публика восторженно ревела.

Ему обрыдли эти восторги, охи, ахи, вопли фанатиков и просто жадные до чужой боли взгляды. Его считали «самым страшным зверем среди себе подобных», но… Но чем от него отличались те, беснующиеся от восторга, возбужденные примитивным мордобоем и чужим запахом пота, смешанного с кровью, жаждущие кровавых расправ? Ничем.

Он не любил показных выступлений на публику, не приветствовал помпезных действий и слов. Ведь не будешь же рисоваться перед коллегами, выполняя какую-то работу, порученную тебе вышестоящим руководством?

…Удар. Один, второй, третий… Слышен хруст — кажется, он выбил противнику еще один зуб. Кровавые сопли на костяшках рук. Ярость, затуманивающая мозг, заставляющая долбить череп кулаками…

Толпа ревела от восторга, когда он поднял голову и случайно выхватил тот взгляд. Сотни глаз смотрели этот бой, а его угораздило зацепиться именно за эти…

От неожиданности он на мгновение растерялся и тут же был отброшен к краю ринга внезапно «ожившим» Макаром. На Арене пол буквально пылал, воздух становился все гуще, и мир постепенно сужался до размеров одного испуганного лица. Отчего-то он забыл, что бой еще не окончен, что нужно вырвать победу любой ценой — иначе не будет денег на оплату аренды помещения под спортклуб… Забыл, остановился, впившись глазами в эти глаза, и почему-то потерял сознание.

* * *

В себя пришел после того, как по векам больно резанул яркий холодный свет.

— Очнулся!

Над ним тут же склонились три лица. Одно он узнал сразу — это было лехино, с лохматой шевелюрой. Два других — женские, по крайней мере, он видел длинные волосы, и… второе лицо было очень, очень встревоженным.

— Может, все-таки «Скорую»?

— Не надо. Врачи начнут задавать ненужные вопросы, мы на них не сможем ответить.

«Что за черт?» — хотел сказать он, но не смог. И пришлось снова потерять сознание.

Угораздило же ее поддаться уговорам! Ну и зачем они поперлись туда?

«Фис, ты чего заскучала? На тренера этого обиделась, что ли? Да не слушай ты его, не бери в голову! Он просто выделывается. Я тебе так скажу: он, по ходу, не видел настоящей драки! Что он там говорил про уличные бои? Я слышал про одно место: вот там настоящая жесть! Пошли туда, а?»

Анфиса была потухшей, невеселой, о причине плохого настроения Лехе не говорила, а Кира после откровенного разговора с подругой с ним последними новостями не делилась. Парень решил, что Филатовой нанесли личное оскорбление, переживал за нее, был готов набить морду обидчику. Чтобы как-то отвлечь подругу от депрессивных мыслей, он придумал довольно оригинальный способ: сводить девушку на бои без правил, чтобы она убедилась — самбо не для нее.

Анфиса одна идти отказалась, и Кире пришлось составить ей компанию.

Все шло, как… шло: мордобой с кровью, беснующаяся толпа, бешеные противники. Кире было мерзко наблюдать за этим действом, и она все время отворачивалась. Однако и Филатовой, и Кирееву, похоже, бой понравился, они втянулись и тоже «болели» то за красный угол, то за синий.

Очень надеясь, что вскоре все позаканчивается и они смогут спокойно уйти домой из этого бедлама, Кира в который раз бросила взгляд на часы, а затем — на Арену.

— В синем углу — Мака-ар-р-р! — раскатился по помещению голос комментатора-судьи.

Вышел здоровый детина с каменным лицом.

— В красном углу — Са-ам-со-он! — прозвище второго участника боя потонуло в восторженном реве толпы.

«И чего они так ликуют? — раздраженно подумала Кира. — Прямо фанатики какие-то!»

— Да ладно! — неверяще выдавил из себя Леха.

Сначала она не поняла, отчего так сильно стало биться сердце: видимо, мозг отмечал детали на подсознательном уровне. Потом осознала, что сидит, замерев на месте, и даже, кажется, не дышит. И наконец согласилась с тем, что очень переживает за бойца из красного угла Арены.

Конечно, он побеждал. Конечно, он дрался легко. И все равно, несмотря на всю жестокость, двигался он… завораживающе, она даже залюбовалась им, неотрывно следя за каждым его движением.

И уже можно было считать бой оконченным, как вдруг черт его дернул поднять голову и бросить мимолетный взгляд в зал…

Как он увидел ее? Как заметил, выцепил из множества лиц именно ее, бледное от волнения, напуганное, переживающее? Влюбленное.

Кажется, в тот момент по ее лицу можно было прочесть все эмоции. Если бы он только увидел ее, то сразу понял бы все.

И он, наверное, услышал ее мысли. Потому что вдруг поднял голову и в этот момент их глаза встретились.

И потому в том, что он проиграл бой, виновата она — слишком долго удерживала его взгляд на себе.

«Поздравляю тебя, Кира, теперь ты снова оказалась виновата, что он получил в морду…»

Ей не хотелось уходить: вдруг он придет в себя, а рядом никого не будет?

Ее взбесило отношение друзей к пострадавшему: «Скорую» вызвать нельзя, оказать первую помощь некому, обратиться куда-то — тоже. Анфиса была в шоке, Леха — тоже, и тогда Кира приняла решение, удивившее ее саму.

— Поднять его можно? Только осторожно, Леш! Давайте дотащим его до моей машины. Алле, ребят, очнитесь: человек умирает!

— Кир, ему нельзя в больницу.

— Я это уже слышала, Леш. Помоги мне.

— И что?

— И поэтому мы едем ко мне за город.

* * *

…Удар. Еще один… Под кулаком слышится хруст кости — кажется, он сломал нос. Или костяшку руки.

— Да-а! Сам-сон! Сам-сон!

Скандирующая его прозвище толпа, в каком-то бешеном экстазе восторгающаяся этим боем…

Одно большое, хищно оскалившееся лицо. Нет — не лицо, звериная морда.

Он знает, что победит. Выиграет этот бой, как и многие другие. Все. Все прошлые бои.

Брызги крови из сломанного носа противника...

Соперник задыхается, кашляет, выплевывая кусочки зубов.

Самсон тоже задыхается — от злобы, ярости, охватившей его существо полностью — потому что в такие минуты мозг с лихорадочной ясностью воспроизводит картинку: темная аллея, освещенная лишь одним фонарем, глухой стук биты, катящейся по асфальту, лицо мальчишки, превратившееся в месиво, кроссовок с прожженной дыркой на носке…

И вдруг — будто током ударило! Дернул же его черт поднять голову, внезапно выхватить эти глаза. И почему-то задержать взгляд дольше, чем положено…

Потом — резкая боль и темнота…

Снова резкая боль — голова непроизвольно дернулась, завершая удар, и глаза сами собой открылись. В голове стоял гул, и слышно было, как сквозь вату. А потом зрение медленно возвратилось.

Над ним склонились лица — испуганные, чужие.

Открыв глаза, он уставился в потолок, блуждая по нему, ища знакомые трещинки на поверхности. И не нашел их. Вместо скромного абажура с потолка свешивалась красивая люстра в классическом стиле.

«Где я?» — хотел сказать, но не смог и только издал слабый стон. Стало мерзко от собственного бессилия.

Снова вернулся к склонившимся над ним лицам.

Лица все-таки узнал, а вот обстановку — нет.

— Очнулся? — это была Филатова. Опять она. — Кир, что делать будем?

«Домой отнесите», — снова хотелось сказать ему, но вместо слов вырвался новый стон.

— Как «что»? Афонину звонить.

— Да, но сейчас десять вечера.

— Да, но десять вечера — это еще не глубокая ночь, — отрезала Кира, набирая номер телефона их семейного врача. — Владислав Семеныч? Да. Добрый вечер. Простите, что так неожиданно, тут прямо ЧП… вы можете приехать? Спасибо.

Они вышли в соседнюю комнату. Анфиса с интересом поглядела на подругу.

— Ну ты даешь!

— Я должна ему помочь.

— «Должна»? Ты? Серьезно? И почему это?

Кира не отвечала, и Анфиса попыталась урезонить ее.

— Я понимаю, если бы ты у него занималась. Если бы мы дружили, общались. Если бы ты встречалась с ним в конце концов! Но этот человек обидел твою подругу — жестко причем обидел! — а ты… Ты хочешь ему помочь?

Видя, что подруга игнорирует ее вопросы, Анфиса пошла ва-банк:

— А что ты скажешь родителям? О том, как у тебя в комнате появился этот сильно избитый парень, и вообще — при каких обстоятельствах ты с ним встретилась? Вспомни, ты была на закрытой площадке, видела бои без правил, которые запрещены вообще-то, и стала свидетелем жестокого избиения человека! Как ты думаешь, как отреагируют родители? Я уже молчу про полицию.

Кира хмуро посмотрела на Анфису.

— «Была»? «Свидетелем»? Как буду объяснять? А, ну да, вас же с Лешей там не оказалось…

Анфиса смутилась.

— Кир, прости, я… Мне не то хотелось сказать…

Но Кира уже не слушала ее.

— Филатова, выйди. Раз я сама поперлась на этот запрещенный бой, то мне самой и отвечать.

— Кир!

— Такси вызвать или сама справишься?

— Кира!

— Фис, мне и вправду некогда с тобой. Давай домой, сейчас Афонин приедет.

— Обнорская, я никуда не выйду!

Кира безразлично посмотрела на нее.

— Как хочешь, — она пожала плечами, взяла мобильный телефон и, неожиданно размахнувшись, бросила его в стену. Анфиса ойкнула. Твердая обшивка дубовой облицовки могла выдержать все что угодно, а вот новый айфон с треском раскололся.

— Ты что делаешь! — закричала Анфиса, в ужасе бросаясь к разбитому стеклу.

— Пытаюсь защищаться, — спокойно ответила Кира, собирая осколки. — Видишь, хулиганье напало и хотело отобрать телефон у слабой девушки. И все было бы плохо, да вот вовремя вмешался случайный прохожий. Он ввязался в драку против двоих… нет, троих подонков, пристававших к несчастной. Итог: разбитый нос, разбитое лицо, разбитый айфон. А, еще, — она вспомнила что-то, воровато оглянулась на дверь, быстро стянула с себя маечку и… не успела Анфиса и рта раскрыть, как тонкая ткань, затрещав, разошлась по швам. Кира же снова надела маечку, поглядела на себя в зеркало и, удовлетворенно хмыкнув, повернулась к подруге.

— Если что-то захочешь рассказать кому-то, — поражаясь своему спокойствию, металлическим голосом произнесла она, — пожалуйста, сначала посоветуйся со мной.

В это время в дверь позвонили. Кира выскочила за дверь, и с лестницы второго этажа Анфиса увидела, как в холл вошел Афонин — семейный врач Обнорских.

— Кирочка, что случилось? — встревоженно спросил он, быстро поднимаясь наверх, в ее комнату.

— Владислав Семеныч, тут у нас такое… — срывающимся голосом пролепетала девушка, пытаясь приладить назад разорванную маечку, — проходите ко мне, пожалуйста.

— Приветствую, Анфиса, — врач кивнул Филатовой и прошел мимо. Анфиса молча кивнула ему в ответ.