Коты же дальтоники! (гет)

Первого друга Адриан заводит на второй день в школе. Да, он еще в здании слышит раскаты грома и шелест дождя, но — увы — захватить с утра зонтик не удосуживается. Дожидаться, пока за ним придет телохранитель, нет смысла — Адриан выходит под дождь.

Уже на третьем шаге его волосы вымокают насквозь, кожа на голове идет мурашками, он брезгливо морщит нос. Теперь точно не вернешься.

Тростью простукивает пространство для следующего шага и слышит все ближе чьи-то торопливые легкие шаги. Он инстинктивно напрягается, ждет, что на локоть снова ляжет чья-то неравнодушная рука, когда этот «кто-то» решит, что Адриан не в состоянии передвигаться самостоятельно, но ничего подобного так и не происходит.

Вместо этого шаги затихают чуть поодаль, и раздается голос Маринетт:

— Эй, а… хочешь ко мне под зонт? — тон вопроса настолько отличается от того, что был раньше, что Адриан на секунду пораженно приоткрывает рот. — То есть, если не хочешь — и не надо, просто ты, кажется, совсем замерз, и…

— Да, зонтик был бы в тему, спасибо, — он протягивает левую руку и Маринетт сжимает его ладонь. Они молча спускаются по лестнице, но даже через дождь, барабанящий по ткани, Адриан предельно четко ощущает ее шаги.

Сейчас или никогда.

— Я думал, что ты меня терпеть не можешь, — прямо говорит он.

Она спотыкается, едва не поперхнувшись:

— Ну, это, я, пожалуй, поторопилась с выводами. Подумала, что ты — друг Хлои, а мы… не ладим.

Они доходят до нижней ступени, и он спокойно может пойти быстрее. Вместо этого наоборот — тянет резину и приходит в восторг, когда она подстраивается под его медленные движения:

— Ну, Хлоя может быть резковатой, — хихикает он застенчиво.

— Мне не нравится, как она к тебе относится.

От удивления он спотыкается о трещину в тротуаре:

— Что?

Следующие несколько шагов Маринетт, кажется, раздумывает над ответом:

— Она ведет себя, словно ты совсем беспомощный. А это же не так. Меня это бесит.

— О-о-о, — что на это сказать он не имеет ни малейшего понятия. Рядом хлопает дверью машина, узнаваемо тяжело ступает телохранитель — и Адриан избавлен от обязанности отвечать. — Это за мной. Держи. — Он возвращает зонтик и, когда их пальцы соприкасаются, надеется, что его дрожь не слишком бросается в глаза. — И спасибо.

В ее ответе слышится улыбка:

— Обращайся.

Ему удается удержаться от глупой ухмылки до того, как он забирается в машину, и легкая тушка Плагга приземляется ему на плечо.

— А кто-то влюби-ился!

Даже и не думая ничего отрицать, Адриан смеется. Квами прикидывается, что его тошнит.

* * *

На своих первых миссиях в личине Кота Нуара он немного неуверен. Правда, обостренные чувства позволяют с легкостью ориентироваться в городе, но он все время беспокоится. Что, если он неправильно просчитает этот прыжок? Что, если звук, на который нацелится, исходит от мирных жителей? Плагг утверждает, что не позволит своему избраннику совершить ничего подобного, но Адриан все равно нервничает.

Помогает же ему Ледибаг. Тем, что просто не понимает. Это видно по тому, как и что она говорит: «Кот Нуар, на тебе синяя машина, а я — за красной!», или «смотри, там, наверху!».

Она относится к нему как к любому другому из его окружения. Даже если в результате и случаются какие-то недоразумения («какой еще синий автомобиль?» — «тот, что прямо перед тобой, Котенок!» — «кошки вообще-то дальтоники, моя Леди!» — «вот и нет!») — отказываться от всего этого он не собирается.

Она не жалеет его, не трясется над ним. Ведет себя, как с равным.

Более того — так же поступают и все окружающие. Незнакомцы не порываются отвести его, куда там ему было нужно, никто не выспрашивает этим грустным голосом, что же с ним случилось. Впервые в жизни к нему относятся как к человеку, а не как к сломанной вещи, и он упивается этим чувством.

* * *

Компания Маринетт — тоже благословение. Он больше не ходит на обед домой, вместо этого они вместе болтаются в школьном парке. Алья часто таскается следом, но так как все время, что Маринетт проводит вне школы, монополизировала Сезер, Адриана не слишком мучает совесть от того, что он периодически ворует ее лучшую подругу.

Иногда Маринетт предупреждает его о чем-нибудь: «Осторожно, перед тобой ветка!», или «Стой! Там самый огромный кусок жвачки, что я когда-либо видела…» — но она, похоже, понимает, что он в состоянии о себе позаботиться.

Он может быть уверен, что она с ним честна.

— Они правда редактируют мои снимки? — спрашивает рассеянно, запрокинув голову, чтобы щеки ласкало теплое солнце.

Она задумчиво хмыкает, он дергается, когда лицо обдает теплым дыханием:

— Прости, я гляну поближе.

Адриан не отвечает — слишком зациклен на мысли о том, как, наверно, близко ее лицо. Наконец он слышит шелест одежды, значит, она отстранилась. Где-то в это же время понимает, что все время, пока она была так близко, он совсем забывает дышать. Старается не хватать жадно воздух, но это сложнее, чем кажется, потому что Маринетт пахнет ванилью и сахарной пудрой.

— Они фотошопят совсем немного. Просто для того, чтобы ты смотрел в кадр или на что-то на фотографии.

Адриан мнется, неуверенный, как быть с этим новым знанием. Она резко подается вперед, прижимается к нему. Он молча размышляет.

— Тебя это напрягает? — спрашивает он неожиданно.

— Что напрягает?

Склоняется к ней, стараясь навести свои бесполезные глаза на то место, где по его прикидкам находится ее лицо:

— Тебя напрягает то, что я не смотрю на тебя во время разговора?

Она смеется, пальцами придерживает его подбородок и отворачивает в сторону:

— Пожалуйста, не делай так — жутковато.

Адриан издает печальный вздох, и ее рука скользит вниз, гладит его плечо:

— Прости, но это правда. Меня никогда не задевало, что ты не смотришь на меня. Если повспоминаешь, то сам поймешь.

Кот Нуар в ответ бы обязательно начал кокетничать и рисоваться, но Адриан просто садится поудобнее и слегка улыбается.

* * *

— Ты не можешь шипперить Кота Нуара и Ледибаг! — он не собирается на нее наезжать, но Маринетт прописывает ему по ребрам локтем.

— Почему? Они же отличная пара. К тому же, ясно видно, что Ледибаг к нему неравнодушна.

Он протяжно хмыкает, оставаясь при своем мнении:

— Точно?

Она хихикает, смущаясь по непонятным ему причинам:

— Точно. Да кого бы он не зацепил? Ты вообще видел его в этом облегающем кожаном костюме?

— Нет, — бесстрастно отвечает он.

— Не умничай, — по-дружески затыкает его она, и он слишком растерян, чтобы возмущаться.

Она разглядывает его в кожаном костюме. Пялится на него, пусть и не знает, что перед ней — именно он. В этом и проблема. Она не знает, что Кот Нуар слеп. Никто об этом не знает. Адриан Агрест — супермодель, ее лучший друг… но он сломан. Разве такой он может быть кому-то соперником?

Но потом она прислоняется к нему поудобнее, бормочет, как засиделась над домашним заданием, и он вздыхает.

Пусть она никогда не разделит его чувства, рисковать их дружбой он не собирается.

Примечание к части

разделение на главы условное, для моего собственного удобства.

вторая часть на редактуре, ждите :)

* * *

— То есть как — твой краш не разделяет твои чувства? Он там что, ослеп?

Маринетт фыркает и в ответ на тупую шутку пихает локтем в бок:

— Вот дурко. Это неважно. Он… удивительный. Даже не знаю, как описать.

Адриан игнорирует обжигающую вспышку ревности, застилающую глаза. Теребит трость:

— Глупость же. Да у любого, кто не теряет от тебя голову, явно какие-то серьезные проблемы.

— Будь умницей, — вроде укор, но в голосе слышна улыбка. — К тому же, тебе почем знать?

Он хватается за грудь, задыхаясь от наигранной боли:

— Вот сейчас обидно было. Не важно, как ты выглядишь. Правда. Сомневаюсь, что он тебя не замечает. Скорее всего — просто не знает, что делать со своей любовью.

«Можно подумать, будто бы я — знаю», — добавляет он про себя.

Маринетт недоверчиво хмыкает — Адриан ее легонечко пинает:

— Ладно, ты не обязана мне верить на слово. Могу я… это, мне… — Он осекается и неловко мнется.

Он еще никогда об этом не просил. Лица родителей он запомнил еще ребенком, черты Хлои знал куда лучше, чем ему бы этого хотелось. Но как вообще можно об этом заговорить? «Эй, я хочу ощупать твое лицо, чтобы представить себе, как выглядит девушка, в которую я безнадежно влюблен?»

Ага.

Нет уж.

Маринетт дает ему пару секунд, чтобы собраться с мыслями, а потом подталкивает:

— Ты там не уснул?

— Нет! — виновато подпрыгивает он, пытаясь скрыть беспокойство. А, хрен с ним! — Я все же могу тебя увидеть, если ты не будешь против. Если… если я ощупаю твое лицо, то узнаю, как ты выглядишь.

Несколько бесконечно долгих мгновений Маринетт молчит. Он чувствует, как теплеют его щеки:

— Если не хочешь, я…

— Нет, я не против, — смех чуть дрожит. — Просто немного нервничаю. Это как… впервые показать лицо своему знакомому из сети. А вдруг тебе не понравится то, что ты увидишь?

Он фыркает. Ну да, будто это возможно.

Поднимает руку, и Маринетт мягко направляет его ладонь, пока пальцы не касаются ее щеки.

Ох, вау! Вот же черт! А он еще думал, что у нее руки мягкие. Адриан ладонями обнимает лицо Маринетт, большими пальцами чертит линии до крыльев носа, спускается к губам. Бархатные, нежные, они размыкаются под его прикосновением, и он спешно движется дальше — раньше, чем успевает ляпнуть что-то смущающее. Ниже, к округлому подбородку и изящной линии челюсти, потом вверх. Легонько нажимает на курносый носик.

Она хихикает, он, не сумев удержаться, нащупывает края улыбки — и этот образ отпечатывается в сознании.

Напоследок Адриан оглаживает нежную кожу под глазами — кончики пальцев задевают ее трепещущие длинные ресницы.

— Маринетт, а какого цвета твои глаза? — он не собирается шептать, но очень уж интимным ощущается этот момент, и ему любопытно, не от того ли она задержала дыхание, что разделяет эти чувства.

— Они голубые, — выдыхает она, тоже шепотом, и вот теперь он точно краснеет.

Кашлянув, он убирает руки на колени:

— Ну, как на мой взгляд — взгляд гетеросексуального мужчины, — она фыркает, — ты красива, и любой, кто думает иначе, ошибается.

Она прислоняется к нему, ее тело дрожит от смеха:

— Что ж, я передам ему твои слова.

— Вот и правильно, — приобнимает он ее за плечи, — уж я в таких вещах разбираюсь. Сама знаешь, я ж модель.

Она подскакивает и впивается пальцами ему в ребра — мстит, но когда она длинно выдыхает ему в плечо, он все же слышит:

— Спасибо, Адриан.

* * *

Акума-сова. Надо же было этому случиться, что из сотен возможных вариантов выпадает именно акума-сова.

Эта дрянь летает почти беззвучно — настолько тихо, что даже сверхчувствительный слух Кота бессилен. Когда его в третий раз сбивает с ног непонятно что, его терпение лопается.

Ледибаг приземляется рядом, протягивает руку, чтобы помочь встать:

— Что не так, Котенок? Ты сегодня на себя не похож.

Он отстраняется от предложенной руки и сам поднимается на ноги:

— Все так, — рычит, крутит головой как только может, словно обзор вдруг повлияет на ситуацию, — я просто ненавижу быть беспомощным!

— Ты это о чем?

На его оскал она тихо взвизгивает — он не обращает внимания:

— О том, Ледибаг, что я слеп! Я не могу увидеть эту хрень, и услышать тоже не могу, а пытаться сделать хоть что-нибудь, не зная, что где находится, и как с этим… Аргх, ненавижу! Мне такого и в обычной жизни хватает!

Она молчит долго, так долго, что он успевает пожалеть о своей несдержанности и задуматься о том, как можно перевести все сказанное в шутку. Ледибаг мнется, откашливается и вздыхает:

— Мы что-нибудь придумаем.

Она говорит «мы», не «я». Значит, по-прежнему относится к нему как к равному.

В итоге Талисман Удачи превращается в ленту с колокольчиком. Ледибаг кажется озадаченной, но он знает, что это ненадолго. При следующей атаке лента затягивается на лапе совы, и Кот наконец-то слышит, куда ему целиться.

На то, чтобы утащить акуму вниз, хватает пары секунд. Чтобы разорвать галстук одержимого — и того меньше.

Кот сбегает прежде, чем Леди очищает бабочку. Ни к разговорам, ни к вопросам он сегодня не готов, не то у него настроение.

* * *

— Тебя правда это не напрягает? — спрашивает он через пару дней. Ночной патруль, они сидят на балке Эйфелевой башни — Кот болтает ногами на краю бездны, даже не пытаясь притворяться, что смотрит на напарницу.

— Что не напрягает?

Ему сразу же вспоминается другой такой же разговор, но он не сбивается с мысли:

— То, что я слепой.

— А? — она, похоже, потеряла нить беседы, — почему это должно меня напрягать?

Кот пожимает плечами и размахивает ногами еще резче. Не видит, но чувствует, как высоко они сидят. Воздух, бьющий в лицо, по-настоящему дик — его не сковывают городские здания.

Она ждет ответа довольно долго. Он напрягается, услышав тяжелый вздох, означающий, что ее терпение иссякло:

— Нет, Котенок. — Она несмело накрывает его руку своей ладонью. — Нет, это не так. Послушай, у меня лучший друг — слепой. Его это никогда не останавливало. Я знаю, что ты в состоянии позаботиться о себе. Ты никогда не давал мне повода думать иначе.

Он вздрагивает:

— Но акума-сова…

— Все точно так же, как с Климатикой, когда она заперла нас в темноте и мне понадобилась твоя помощь, — твердо сказала она. — Мы напарники. Мы помогаем друг другу, когда нужно. И только если это действительно нужно.

Он переворачивает руку и нежно пожимает ее пальцы:

— Спасибо, Ледибаг.

Она мурлыкает в ответ и отвечает тем же.

Пару минут они сидят в уютной тишине, потом его осеняет, и он, обернувшись к ней, вспыхивает улыбкой:

— Знаешь, моя Леди, я тут понял кое-что.

— Мм? — стоит ему пошевелиться, как она сразу же отстраняется, будто ее поймали на горячем, но делает глубокий вдох и берет себя в руки. — Что ты понял?

— В том, чтобы выяснить, кто я такой, у тебя преимущество. Нечестное. Ты же знаешь, как я выгляжу.

Она смеется:

— Не сказала бы, Котенок. Именно для этого мы и носим маски.

— Все равно, — настаивает он, перекидывает ногу через балку и разворачивается к напарнице лицом. — Я вообще понятия не имею о том, как выглядят люди. И хочу рассмотреть лицо своего лучшего друга — так, как смогу.

Она все еще слегка колеблется, и он уже хочет забрать свои слова обратно, когда…

— Ладно.

Он открывает рот, чтобы пояснить, что ему нужно, но она уже сама поднимает их руки — пальцы до сих пор переплетены — к своему лицу. Он умолкает, замирает на мгновение.

Перчатки только обостряют его осязание — у нее мягкая кожа. Такая же мягкая, как и у Маринетт. Большим пальцем он проводит линию до крыльев ее носика, поднимается к странному материалу, из которого изготовлена маска. Очерчивает скулы, надбровные дуги, спускается ниже и чувствует, как трепещущие ресницы задевают кончики пальцев.

«Постойте…»

Не останавливается, другой рукой ощупывает округлый подбородок, изящную линию челюсти. Под конец проводит большими пальцами по губам — мягким, нежным, словно лепестки. Под его пальцами частит сбившееся дыхание, стоит чуть усилить нажим, и он слышит, как ускоряется под прикосновениями ее пульс.

Реакция отличается, но кажется настолько знакомой…

— Маринетт? — звучит едва слышным шепотом, но она со вскриком отстраняется.

— Я-я… ч-что… т-ты…

Он зависает: не реагирует на то, как она отползает прочь, не может придумать себе оправдания, когда видит, как детали пазла в ее мыслях складываются воедино.

— Но ты… Как? Я… стоп. Адриан?

Кот понимает, что сидит с отвисшей челюстью, и со стуком закрывает рот:

— Маринетт, это ты? Ледибаг — это ты? Ты — Ледибаг! — он хохочет легко и беззаботно, тянется к ней. — Это ты, Маринетт!

Она замирает: пусть он все равно слышит ее дыхание, и ветер доносит ванильный запах ее волос, а железные балки под ними — проводят пульс, он благодарен, когда она берет его за руку.

— Я… да. А ты — Кот Нуар.

Он пожимает плечам, все еще окрыленный своим открытием:

— Похоже на то.

Когда она робко придвигается ближе, ее слегка потряхивает:

— Я… Ты разочарован?

Это сложновато, но он все же умудряется наклониться к ней — Маринетт рвано выдыхает.

— Ни за что. Я никогда в тебе не разочаруюсь, Маринетт, — он выдыхает ее имя, дрожит от переполняющих его эмоций, и она не удерживает тихого всхлипа.

Это — единственное предупреждение, что он успевает получить, прежде, чем Ледибаг внезапно бросается к нему и крепко сжимает в своих объятьях. Он обнимает в ответ, утыкается носом в ее волосы. Умиротворенные, они слегка покачиваются на городском ветру.

Он вспоминает все разговоры с Ледибаг и Маринетт, все улики, которые он пропустил. А потом…

— Минуточку! — выпрямляется он и слегка отстраняет напарницу. — Ты шипперила… ты шипперила Ледибаг и Кота Нуара! Ты шипперила себя со мной?!

Пометавшись, она прячет лицо в ладонях:

— Я бы не рассказала тебе, если бы знала, что ты — это ты!

Он усмехается, наклоняется и пропевает:

— Ты шипперила себя со мно-о-ой!

Она отпихивает его и тихонько хихикает:

— Я сейчас столкну тебя с этой башни.

Он вздыхает, плюхается на балку и устраивает свою голову на ее коленях:

— Ты не можешь так поступить с несчастным слепым…

— Кошки всегда приземляются на лапы, все с тобой будет в порядке.

Они снова молчат, Маринетт запускает пальцы ему в волосы. Он пытается оставаться спокойным, но потом она чешет в нужном месте за ушком, и он с мурчанием выгибает спину.

На секунду ее дыхание сбивается, и он отвлекается от ее чудесных пальцев:

— Маринетт, ты улыбаешься?

Она замирает:

— Да.

— Можно, я посмотрю?

Она смеется и притягивает его руку к своим губам.