Сила любви? (джен)

Мюриэль Прюитт тщательно расправила складки на новой мантии и властно позвала домовушку:

— Мизери! Позови мастера Джеймса. Пора завтракать.

— Но мастер Джеймс плохо спал и заснул только под утро, — пролепетала домовушка.

— Глупости! Он обязан быть на завтраке вовремя. Если не появится через... — Мюриэль с неудовольствием посмотрела на часы, — через пять минут, то завтрака он будет лишен. И не смей тогда давать ему никакой еды, поняла? Я запрещаю!

Домовушка испуганно пискнула — и исчезла, будить скверного мальчишку.

— Весь в отца, — Мюриэль поджала губы. — Никчемный и ленивый. Ничего, я еще воспитаю из него настоящего Прюитта, а не избалованных бездельников, как мой братец!

Джеймсу три недели назад исполнилось девять, но выглядел он всего лет на семь. Маленький, худенький, бледный, он точно знал о себе только одно — что он никчемный, ленивый, бездарный и весь в отца, и пришёл в этот мир только для того, чтобы уморить свою мать, которая всю свою жизнь кладёт на то, чтобы сделать из него человека. Он любил маму и очень старался — действительно старался, как мог! Честно старался выполнять всё, что от него требовалось — но, увы, это «всё» у него никогда не получалось.

Вот и сегодня он снова опаздывал. Мизери разбудила его вовремя — как обычно, ровно в половине восьмого утра. Под её присмотром он встал, сделал зарядку, принял душ, переоделся, заправил кровать... а потом случайно открыл книжку и зачитался, и вот теперь пропустил время, да ещё и разлохматил свои вечно торчащие во все стороны волосы. А ведь он так тщательно их с утра причесал! Мама терпеть не могла любую неаккуратность, и сейчас Джейми, холодея от тоскливого предчувствия, торопливо приглаживал волосы, с ужасом глядя на всё дальше отодвигающуюся от шести минутную стрелку. Завтракали они в будние дни всегда в половине девятого — и вот он опять опоздал...

— Мастер Джейми, — горестно причитала Мизери, — скорее, нельзя заставлять ждать хозяйку! Хозяйка рассердится...

— Перенеси меня, — взмолился Джеймс, — хотя бы до поворота в столовую!

Домовушка схватила своей лапкой его за руку — и Джеймс торопливо вошел в столовую, в тот самый момент, когда кукушка на старых часах насмешливо прокуковала:

— Время завтрака! Засонь и лентяев не ждем!

— Доброе утро, матушка, — почтительно поздоровался Джейми. И попытался поправить вечно сбивающийся воротник мантии.

— Ты опоздал, — поджала губы Мюриэль, оглядывая его с ног до головы. — И что у тебя с воротником? А с волосами? — она поморщилась. — У тебя был целый час на то, чтобы привести себя в порядок! — страдальчески вздохнула она. — Посмотри на себя, — она сотворила прямо перед ним зеркало. — На что ты похож?

— Простите, матушка, — пролепетал Джейми, безуспешно пытаясь привести себя в порядок.

— Ты такой же, как твой отец, — брезгливо сообщила она ему. — Несобранный и неаккуратный, — она взмахнула палочкой, и воротник мигом выправился, а волосы, наконец, легли идеально. — Изволь объясниться — почему ты опоздал?

— Я... — замялся Джейми. Мама терпеть не могла, когда он читал не в библиотеке и не в отведенное для этого время. — Я просто задумался, простите!

— И о чём же ты, позволь мне спросить, задумался? — язвительно поинтересовалась Мюриэль. — Покажи руки, — потребовала она. — Ты мыл их?

— Мыл, — торопливо кивнул Джейми, предпочитая не отвечать на первую часть вопроса — ибо что бы он ни ответил, матушка будет недовольна. — Конечно, мыл!

Однако с Мюриэль подобные фокусы не проходили.

— Я задала вопрос, — стальным голосом сказала она. — О чём ты задумался? Поделись с матерью, — сказала она язвительно, — что же такое заняло твои мысли до такой степени, что ты счёл его более важным, нежели исполнить простейшее правило и просто вовремя спуститься к завтраку?

— Я... я думал... я думал о вчерашних занятиях! — нашелся Джейми. — Можно мне посмотреть еще раз ту книжку по рунам? Пожалуйста... — под скептическим взглядом матери его голос упал до неслышного шепота.

— Я ведь уже говорила тебе, что не приемлю вранья? — Мюриэль даже покраснела от гнева. — Да что же я тебе сделала, что ты всё время так и норовишь мне соврать? — задрожавшим вдруг голосом проговорила она и прижала руку к груди. — Почему ты до такой степени не уважаешь меня, Джеймс? Чем я заслужила подобное обращение? — на её глазах выступили слёзы, и Мюриэль, вытащив из рукава белоснежный платок, промокнула их его краем.

— Простите, матушка, — губы Джейми задрожали. Плакал он часто — за что кузены прозвали его слюнтяем и плаксой, а матушка приходила в ярость. — Простите....

— Тебе девять лет! — воскликнула Мюриэль, уже позабыв про завтрак. — Прекрати реветь, Джеймс! Немедленно! — она стукнула ладонью по столу. — Ну что, — она нервно вскочила и, подойдя к сыну, схватила его за плечи и встряхнула, — скажи мне, вот что, ЧТО ты сейчас плачешь?!

Джейми уже ничего сказать просто не мог, захлебываясь рыданиями. Прислуживавшая за завтраком Мизери, которой строжайше было запрещено нянчиться с капризным мальчишкой, в отчаянии выкручивала себе уши.

— Прекрати немедленно! — в сердцах крикнула Мюриэль, отвешивая несносному мальчишке пощёчину. — Убирайся к себе, — она развернула его и подтолкнула к двери. — И не смей выходить, пока не возьмёшь себя в руки! Что за отвратительная распущенность?! А ты, — добавила она, глянув на Мизери, — не смей к нему подходить!

Джейми рыдал долго — пока не осталось никаких сил, а потом просто лежал коврике перед кроватью — лежать на кровати днем было запрещено — и думал, что ему через два года ехать в Хогвартс, а там все будут над ним смеяться, потому что он ни на что не годится... И у него никогда ничего не получается — только Руны с Арифмантикой... немножко... но матушка сказала, что руны любой дурак выучит... значит, он и есть дурак.

— Ты всё валяешься, — услышал он голос Мюриэль, и та, решительно войдя в комнату, легко подняла его на ноги одним взмахом палочки. — Мерлин, — Мюриэль презрительно и брезгливо осмотрела его красное и помятое лицо. — Иди, умойся уже, убожество, — она села на стул, обмахиваясь раскрытой ладонью, и сказала жалобно и страдальчески: — За что, ну за что же мне это?

— Не надо было рожать детей! — раздался скрипучий старческий голос с портрета. Прабабка Цецилия, старая ведьма, после смерти донимала своих потомков еще сильнее, чем при жизни. — Тебе даже троллей доверить нельзя, ты и их доконаешь. Мужа выжила, с братом мало не насмерть разругалась, всю родню разогнала, теперь вон мальчонку изводишь! У-у, мантикора треххвостая!

— Заткнись, старая дура! — рявкнула Мюриэль. — Вот ей-Мерлин — сожгу портрет! Как есть сожгу — и не жалуйся на меня потом! Я из него человека сделать пытаюсь — а не убожество, вроде моих племянничков! Братец мой себе под стать вырастил — носятся, как оглашенные, с этим квиддичем, ни ума, ни манер, тьфу! — она сплюнула и, сняв портрет со стены, мстительно усмехнулась. — Уберу пока на чердак, — сказала она, левитируя тот впереди себя. — Нечего мальчишке голову ерундой забивать! Давно надо было, — проворчала она, раздражённо пиная край рамы носком ноги. — У-у, родственнички!

— Дура ты дура, — плюнула на портрете прабабка. — В кого вот только такая. Давай, жги! Напугала. Приду на другой портрет, дел-то на пару минут. Оставь мальчишку в покое, говорю! Заклевала совсем, он у тебя уж дверного скрипа боится. Ты волшебника растишь или домового эльфа? Этак он у тебя скоро башкой о стенки биться начнет да причитать: «Джейми плохой!» Тьфу, ослица упрямая!

— Не смей так говорить про моего сына! — взвизгнула Мюриэль и начала подниматься по лестнице. — Да я всех вас сожгу, если лезть будете!— пригрозила она. — Вот так сложу во дворе — и сожгу! Не надо нам с ним никого, — яростно сказала она, открывая дверь на чердак и буквально швыряя портрет к стене. — Я великого человека ращу! — рявкнула она напоследок — и захлопнула дверь. — Что она себе понимает, дура нарисованная, — бормотала она себе под нос, торопливо спускаясь с лестницы. — Эльф... ну, я ей покажу эльфа, — она дошла до ванной и, решительно распахнув дверь, схватила сидевшего на закрытой крышке унитаза Джеймса за плечи и, встряхнув, спросила: — Ты что, боишься меня? А ну, отвечай сейчас же!

— Не-не-не-не... — Джейми затрясло мелкой дрожью, а от его рук, которыми тот пытался закрыться от матери, потянулась жутковатая черная дымка. — Не надо! — простонал он, вдруг выгибаясь дугой.

— Джеймс, ты что делаешь? — с неожиданным для неё самой испугом спросила Мюриэль, ещё крепче сжимая пальцы. — Прекрати это сейчас же и отвечай матери!

Джейми не ответил — его глаза выцвели до молочно-белого цвета, а черная дымка, окончательно отделившись, вихрем смела все, оказавшееся на ее пути. Мюриэль успела поставить щиты — и рушащийся дом не сумел погрести их под обломками.

Пыль оседала медленно — так медленно, словно тоже хотела позлить Мюриэль. А та, не получившая ни единой царапины, но совершенно седая, сидела, словно бы приклеенная к месту, и, мелко трясясь, всё повторяла и повторяла зачем-то:

— Прекрати... прекрати... прекрати...

Тело мальчика в её руках обмякло и стало на удивление тяжёлым. Голова Джеймса запрокинулась назад, и Мюриэль не видела его лица — только тонкую, бледную шею и подбородок с маленькой родинкой. Такой же, как у его дракклового папаши...

* * *

— Ну и что сказали целители в Мунго? — спросил Мюриэль спешно прибывший брат. «Позлорадствовать пришел! — подумала она. — Звать не пришлось — сам появился!»

— Зачем явился? — хмуро и зло спросила она, складывая на груди руки. — Десять лет тебя не было — и нате! Явился!

— Помочь хотел, — изумился Игнациус. — Что с Джейми?

— Не твоё дело, — отрезала она. — Убирайся. Нечего тут помогать. Пошёл вон отсюда! — прокричала она, с силой толкая брата в грудь — и вдруг разрыдалась.

— Он что? — растерянно спросил Игнациус. — Умер? Мюриэль, что?

Она замотала головой и, захлёбываясь рыданиями, прислонилась лбом к его плечу.

— Он не умер... не умер, — рыдая, выдавила она из себя — но ни малейшего следа радости в её голосе не было.

— Покалечился? Так в Мунго почти все лечат, — Игнациус неловко обнял сестру. — Ты скажи, если деньги нужны, зелья или артефакты — я достану...

— Да какие тут деньги?! — вскрикнула она, резко отстраняясь. — Тебе бы всё деньги, деньги, — совершенно несправедливо укорила она брата, — не всё можно купить, знаешь ли! Всё бы тебе деньгами считать, — она поджала дрожащие губы и почти с ненавистью посмотрела на брата. — Да лучше б он умер, — проговорила она с жутковатой и непонятно на кого обращённой ненавистью. — Я хотя бы смогла бы оплакать его... что, доволен? — она сощурилась. — Считаешь меня чудовищем, да? Тоже будешь мне говорить, что это я во всём виновата?!

— Да что случилось-то, скажи, наконец! — не выдержал Игнациус. — Ему что, руки оторвало?

— Да лучше бы руки! — воскликнула она, и её губы опять задрожали. — Всё, нет больше никакого Джеймса, понятно! — она прижала руки ко рту. — Радуйся! Твои сыновья скоро закончат Хогвартс — а ему никогда, никогда туда не поехать! — она опять разрыдалась и в бессильном отчаянии топнула ногой.

— Почему не поехать... погоди... он что, стал... сквибом? — с трудом выговорил Игнациус. — Мерлин...

— Да, да, давай, кричи громче! — воскликнула она истерично. — Что, доволен, да? Ты доволен? — она шагнула к нему и, схватив за плечи, ощутимо встряхнула.

— Да перестань ты, — ответил Игнациус. — Может, магия еще вернется — были случаи.

— Уходи отсюда, — жёстко проговорила она. — Убирайся. Чтобы я не видела тебя больше — никогда. Не желаю видеть твоих жалостных взглядов, — отрезала Мюриэль. — Ничего не вернётся. Всё, забудь — нет у тебя никакого племянника.

— Ты с ума сошла? Как это — нет?

— Можно подумать, тебе нужен какой-то сквиб, — скривилась она с отчётливым отвращением. — Да, Игнациус, твой племянник — сквиб. Ты доволен? Пошёл вон! — повторила она яростно.

Игнациус, поняв, что разговаривать с сестрой невозможно, молча шагнул за дверь — и на крыльце аппарировал домой.

А она, опять разрыдавшись, горько и ожесточённо проговорила:

— Конечно! Кому нужен какой-то сквиб! Ты такое же дерьмо, как и все мужики, братец, — она стиснула кулаки и села на скамью у стены. — Все вы одинаковы, — прошептала она. Все!

Она совершенно не представляла, что делать. Дом разрушен — придётся нанять специалистов, чтобы восстановили его, но жить в доме после Репаро? Придётся его продавать — да и как жить в нём теперь? И как, как она теперь будет смотреть в глаза всем родным и знакомым? Мерлин, какой же позор... какой крах!

А в палате Мунго, глотая слезы и отвернувшись к стене, лежал несчастный Джейми Прюитт — сквиб. Пария в мире магов.

* * *

«— У тебя в семье все волшебники? — спросил Гарри.

— Э-э-э… да. Думаю, да, — после некоторого раздумья выдал Рон. — Кажется, у мамы есть двоюродный брат, он из магглов, бухгалтер, но мы о нём никогда не говорим».

Гарри Поттер и Философский камень.