О друзьях и их головах (джен)

Голову отрывать Шурф мне все-таки не стал — а вот уха я чуть не лишился.

На самом деле, я оптимистично верю, что и до такого зверства разъяренный моими выходками и сумрачный с похмелья Великий магистр не дошел бы, хотя у меня были все шансы его довести — это он сам потом признался.

Потому что вот ты открываешь глаза, закутанный наполовину в свое же лоохи, наполовину — в содранную с карниза штору, вот над тобой нависает мрачная физиономия с отпечатком подушки, вот ухо твое крепко сжимают, не вывернешься, вот тебя хрипло укоряют:

— Макс, ты невероятный дурак, — и ты просто не можешь не улыбнуться.

Не разулыбаться, точнее, недавно выученной мальчишеской улыбкой во всю рожу.

Наверное, и досталось мне именно за это — пока я не начал счастливо гримасничать, Шурф оставался предельно нежен, разве что взглядом пытался развеществить. А вот на улыбку обиделся — и когда я вынужденно поднялся на ноги и наконец-то получил свое ухо назад в распоряжение, я его все-таки немного потер. На раскаяние со стороны этого страшного человека, правда, и не надеялся.

— Прости, дружище, — честно сказал я ему, — я просто до одури тебе рад, ничего не могу поделать.

— А я рад, что ты в состоянии испытывать переживания, свойственные живым людям, — подчеркнуто вежливо уведомил меня Шурф.

Видимо, со сна он так и не успел навести на лицо какие-то чары, потому что красовались там не только полоски — следы соседства с подушкой, но и хорошие такие мешки под глазами. И непонятно, что сказалось сильнее: выхлебанная в одно горло бутылка осского аша или вчерашнее волнение. Совесть моя скромно желала первого, но я-то понимал, что эта эфемерная дама просто трусит. Поэтому и отдуваться пришлось мне.

— Я не обижусь, если ты все-таки оторвешь мне голову, — предельно серьезно поведал я. — А потом прикрутишь назад и оторвешь еще раз. Имеешь право, честно.

— Спасибо, Макс. Очень заботливо с твоей стороны, — холод в голосе Шурфа мне совсем не понравился, но продолжил он с неподражаемой иронией: — Не мог бы ты в следующий раз позволить мне выполнить это, несомненно, полезное действие превентивно? До того, например, как ты решишь поругаться с четырнадцатью Йохлимскими ветрами?

Ага, значит, уже все выведал.

— С пятнадцатью, вообще-то, — признался я покаянно, — если считать, что твой секретарь тогда уже стал одним из них…

Шурф закрыл глаза. Наверное, чтобы не видеть мою растрепанную голову и не соблазняться. А потом открыл, тяжело вздохнул — настолько тяжело, что я сразу понял: это способ пристыдить мою загулявшую совесть, — и произнес:

— Полагаю, ты не станешь возражать, если мы все-таки выпьем вместе?

Вот это да. У меня натурально челюсть отпала. Шурф?! В черт знает какую рань?!

— Ты что, намереваешься уйти в запой и завязать с магистерской галиматьей? — изумился я.

— Нет. Намереваюсь взять выходной. Полагаю, даже заслуженный.

— Ну ничего себе! То есть для того, чтобы вытащить тебя на выходной, надо всего-то…

— Не вздумай повторять, — отрезал Шурф, и мне пришлось заткнуться: шестое чувство и зудящее ухо подсказывали, что так будет лучше.