Причина жить и повод умереть (джен)

С утра зарядил мелкий секущий дождь. Дым смешивался с паром, гарь растворялась в косых злых струях, колено чертовски болело, и Уинстон Сэйджхэм тщетно пытался защититься от ветра и сырости, бредя по тротуару по щиколотку в воде и раздраженно думая, что слишком стар для всего этого.

На перекрестке, под навесом у газетного столба, собралась толпа. Дорогу как раз переползала грохочущая туша городского грузовоза. Уинстон втиснулся под навес, еще раз подумал: «Нужно было подождать омнитрам, я слишком стар для всего этого», — и извлек из кармана пальто телефонограмму.

Стук телефонографа и разбудил пожилого сыщика этим ненастным утром.

Телефонограмма гласила:

«Мистеру Уинстону Д. Сэйджхэму, почетному пенсионеру Альбийской империи, почетному сотруднику Имперского сыска. Именем Его Могущества. Приказываю явиться по месту службы по адресу Проездная площадь, дом 1, корпус 12, для исполнения долга перед Отечеством».

Что-то стряслось, решил Уинстон, почетный пенсионер, оставивший службу пять лет назад. Если из дому выдергивают стариков — точно что-то стряслось.

Грузовоз погромыхал дальше. Семафорщик все не открывал путь пешеходам. Загудел сигнал. Дорогу с ревом заступил второй грузовоз, и собравшихся под навесом окутало облако угольного дыма.

— Эк разъездились, — сказал кто-то, коверкая слова на манер жителей восточных окраин.

— Снаряды, — ответили ему. — Кончится сражение — раненых повезут.

— И убитых, — добавили за спиной. Уинстон не разглядывал лица своих невольных соседей. Пусть их. — А потом все корабли потопят, мост взорвут и на берег высадятся. И тогда-то нас всех тоже призовут воевать, и пойдут захватывать города. А тебе лишь бы джин хлестать!

— А не ври-ка! Война идет на континенте! Никто нас не захватит!

— А если не захватят, — мрачно ответили от газетного столба, — то почему заводы знай штампуют пушки да снаряды? Танки вон…

Последний вагон грузовоза пропал меж глухих задних стен домов. Семафорщик погасил предупредительный рожок. Толпа хлынула через переезд.

Уинстон бросил взгляд на газету. Первую полосу украшал весьма детальный рисунок, снабженный чертежом. «Вклад Альбийской империи в войну!» — гласил заголовок. И ниже, кеглем поменьше — «Альбийские заводы будут поставлять Союзу Согласия новые бронедирижабли».

Война, война… Из-за вечных этих блокад во всей столице стало не найти хорошего табаку.

Двор сыскного управления встретил суетой и запахом дешевого курева. На круглой площадке, образованной его двенадцатью корпусами, курили после ночной смены сыщики, а паромобили разогревались, прежде чем выезжать за аркообразные ворота.

— Уинс! — встретил его Натан. — Что, не думал оказаться под моим командованием?

— Это еще кто кем покомандует, — беззлобно проворчал Уинстон. До пенсии он был главным в паре. Потом Натану в подчинение дали какого-то двадцатилетнего юнца-стажера по имени Дэниел, а теперь…

— Что здесь у вас? — спросил Уинстон, садясь в свое бывшее кресло и привычным движением отворачивая от себя газовый рожок-лампу. — Зачем меня вызвали?

— Вчера объявили призыв. Укрепляют береговую охрану, — вздохнул Натан и принялся разглаживать пышные, как букли модницы, усы. — Плохо дело, Уинс. Союз Четырех бомбит нас с дирижаблей, а нам пока нечего им ответить. Хотят расстреливать дирижабли из пушек на побережье, но разве это поможет… Одним словом, не верь газетным сводкам с фронта. Дэниел на войне, а у нас опять убийство. Готов идти по следу?

Уинстон хмыкнул, переваривая услышанное. В этом весь Натан. Заболтает, отвлечет и вывалит самое главное под конец, когда ты уже не слушаешь.

— Кого убили?

— А вот это самое неприятное. Бенедикт Минтон, слышал о таком?

Уинстон слышал. Он уставился на напарника во все глаза. Гром небесный! На пенсии не хватало только ввязаться в расследование смерти миллионера! Да еще Минтона — одного из Клуба Семерых! Владелец Пульской верфи, чертовой тучи земель в пяти графствах, главный акционер Имперской Воздухоплавательной компании…

Той, которая взялась выпускать бронедирижабли.

Плохо дело, согласился Уинстон. Хуже не бывает.

— Есть и хорошая новость, — возвестил Натан. — Нет никаких доказательств, что его убили. Он мог умереть своей смертью. Нас попросили осмотреть место происшествия. Доктора тоже вызвали.

Час от часу не легче. Даже если злосчастный миллионер умер своей смертью, борзописцам этого не докажешь, и на них с Натаном до самой кончины будут болтаться футовые ярлыки «Покрыватели убийцы».

И хорошо, если все ограничится только ярлыками…

— Что, уже накручиваешь себя? — усмехнулся Натан. Затем он встал, прошелся по кабинету, отдернул плотные коричневые шторы и убавил огонь в рожке. — Тело обнаружили в экспрессе «Пуль — Луд» буквально час назад, экспресс сейчас стоит запечатанный на станции…

— И ты расхаживаешь здесь, как король, и ведешь светские беседы, — зловеще протянул Уинстон, вскакивая и поддергивая высокий воротник пальто. — Вот поэтому ты останешься зеленым стажером до конца своих дней, Натаниэль Кьюкпорт!

Он договаривал уже в коридоре. И его едва ли смягчило донесшееся в спину:

— Все равно надо было ждать, пока прогреется мотор!

* * *

На железнодорожной станции Уинстона и Натана уже встречали.

Работа кипела, как обычно: гудели поезда, лязгали отсоединяемые вагоны грузовозов, скрежетали лебедки кранов, втаскивая мощные бронемашины на транспортные платформы. В домике-диспетчерской болтали рабочие на пересменке.

Пассажирские составы ночевали в ангаре, а не под открытым небом. Экспресс «Пуль — Луд» смотрелся среди них чужеродно, как незваный гость. Может быть, оттого, что Уинстон знал: сейчас поезд должен быть уже на полпути к Пулю.

— Где судебный доктор? — недовольно осведомился Натан.

— Ждет вас, — ответил пузатый начальник поезда, облаченный в бордовый китель. Начальники поездов всегда выглядели, как особо спесивые швейцары. А докторов по-прежнему присылали из Управления судебной медицины, и было большим везением, если нужный работник прибывал вовремя.

— Берчтон, — представился тем временем начальник поезда. — К вашим услугам. А это мистер Оукпорт.

Сухощавый, неброско одетый мужчина кивнул. Весь его вид выражал нетерпение.

Оукпорт, Оукпорт… Знакомая фамилия. Не владелец ли это Пульской железнодорожной компании? Точно, он самый.

«А что ты хочешь? — сказал Уинстон сам себе. — Дело-то нешуточное».

Пустые вагоны, роскошно отделанные красным деревом и тонкими бронзовыми заклепками, настороженно притихли. Собственные шаги казались Уинстону громовыми раскатами. Берчтон и Оукпорт тоже замолчали. Газовые рожки под потолком горели слабо, как болотные огоньки.

— Вот здесь, — сказал Берчтон, открывая дверь из тамбура в очередной вагон. У одного из купе судебный доктор беседовал с бледным испуганным проводником. — Купе номер пять. Двухместное. Он занимал его один…

«К сожалению», — подумал Уинстон.

— Внутри топтались? — спросил Натан.

— Я заходил, — проводник повернулся к нему, сминая в руках форменную фуражку с галуном. — Когда экспресс прибыл, я обходил вагон и проверял, все ли освободили купе и есть ли забытые вещи. У мистера Минтона было заперто. Мне пришлось поддеть задвижку крюком… — он кивнул на длинный тонкий прут с крюком на конце. Прут валялся там, куда его, судя по всему, отбросили. — Конечно, я вошел и пощупал пульс, хотя это было ни к чему. Тело уже остыло.

— Значит, изнутри, — проговорил Уинстон. — Впрочем, если существуют такие крючья, это еще ни о чем не говорит… Погодите, им можно снаружи закрыть дверь на внутреннюю задвижку?

Проводник нагнулся за прутом.

— Я не пробовал, — сказал он. — Сейчас проверим… Или вы хотите войти?

— Войдем, — вмешался Натан и негромко добавил: — Закончим с осмотром тела, пусть его увозят.

Уинстон кивнул.

Дверь оказалась неожиданно хлипкой. Обшитый темно-бордовым бархатом и украшенный гербом кусок картона. Ее нетрудно было бы и выломать.

— В экспрессе нет охраны? — рассеянно поинтересовался Уинстон, натягивая перчатки и берясь за ручку двери.

— В каждом вагоне есть проводник…

— Нам позволено носить оружие! — одновременно с Берчтоном ответил мозгляк-проводник.

— Досмотра, я так понимаю, при входе в поезд нет, — продолжил расспросы Натан.

Ну конечно, досмотра не было. Это же не таможня. И происшествий за все годы, что экспресс бегал из Пуля в столицу и обратно, почти не было…

В лицо пахнуло холодом и тошнотворным сладковатым духом. Запах смерти, неизменный атрибут таких вот мест. Пока еще едва ощутимый, больше похожий на запах дешевого мыла.

Тело лежало на полке-диване слева. Согнутые в коленях ноги свисали на пол. Минтон был облачен в простой дорожный костюм черного цвета. Скрюченные пальцы сжимали край сиденья, приминая бархат.

— Поза такая, будто он потерял сознание сидя, — заметил доктор. — Возможно, это сердечный приступ…

— Минтон страдал от болей в сердце? — осведомился Уинстон.

— Понятия не имею, — ответил Берчтон.

Его прервал негромкий, но назойливый лязг. Хлопала наполовину отодвинутая оконная рама. Уинстон отыскал глазами ручку окна. Снять отпечатки пальцев. Если Минтону стало плохо, он мог открыть окно, впуская свежий воздух, а если нет…

— Постойте! — Доктор попытался войти, и Уинстон, вынырнув из раздумий, преградил ему путь. — Лучше погуляйте пока в коридоре. Не мешайте нам снимать следы.

Натан уже открывал сыщицкий чемоданчик.

— Но здесь же нет следов, — недоуменно проговорил проводник.

— Это-то и плохо… Натан, ползать по полу придется тебе, у меня колено! — буркнул Уинстон.

— А у меня целых два, — хмыкнул напарник, взял баночку с железным порошком и принялся методично наносить его кистью на чистый пол.

Оукпорт мерно ходил туда-сюда по коридору.

— Следов полно, — резюмировал Натан спустя некоторое время. — Но это следы всего двух человек.

— Возможно, у преступника были такие же ботинки, как у Минтона или как у проводника, — заметил Уинстон.

— Да не было здесь никого! Только пассажиры! — запротестовал проводник. — И потом, утром никто не ходил по вагону! Как погрузились в поезд в три часа ночи, так и просидели у себя до утра!

— Что до одинаковых ботинок, придется это проверить, — проигнорировал его Натан. — Надеюсь, вы не вымыли пол?

— Нет, — сказал Берчтон.

— Что ж. Мистер… простите, не знаю вашу фамилию, — Натан повернулся к доктору. — Можете приступать.

— Неттлби, — представился доктор и склонился над телом.

Уинстон некоторое время наблюдал за ним, а потом принялся изучать купе.

Первым делом он снял отпечатки пальцев с оконной ручки и рамы. Делал это методично, с расстановкой, будто оттягивая момент, когда придется вернуться к затхлым недрам купе, пропахшим смертью и мылом. Снаружи в приоткрытое окно вползала сырая, брызжущая дождем свежесть.

Странно… Закончив, Уинстон даже поднял на нос пенсне. На ручке, как и на раме, не было пригодных к распознаванию отпечатков.

Размазанный край пальца, участок ладони, непонятное пятно — словно кто-то опирался об узкий подоконник сморщенными локтями. Не похоже было, чтобы ручку протирали, но тем не менее, тем не менее… Уинстон задумчиво пожевал губами, добавил эту находку в копилку странностей и вернулся к осмотру купе. Что еще он мог сделать?

Пальто Минтона висело здесь же, на вешалке в ногах. Вверху, на вещевой полке, красовался цилиндр, в углу ютилась трость. Небольшой кожаный саквояж стоял напротив на втором пассажирском диване. Столик посередине был пуст, не считая стакана с недопитым чаем.

Взгляды сыщиков встретились на этом стакане.

— Чай, — Натан смотрел на него, как орел на добычу. — Это ведь вы принесли сюда чай? — поинтересовался он у проводника.

— Принес — я, — тот с достоинством выпрямился. — Но если вы думаете, что я, Александр Холлихэм, способен отравить…

— Ничего мы не думаем, — брюзгливо перебил Уинстон. — Натан, банка с крышкой найдется?

Забрав на исследование чай, он начал расстегивать защелку саквояжа.

Чистая рубашка, смена белья, портмоне, папка для бумаг…

В унисон тикали часы. Золотой брегет на руке Минтона тоже продолжал отмерять время.

Внезапно тишину нарушили громкие шаги. Некто ворвался в вагон, бегом преодолел расстояние до купе, оттолкнул Оукпорта и проводника и чуть не сбил с ног доктора:

— Что здесь происходит?!

* * *

— Почему мне не сообщили? Да оставьте же его в покое!..

Молодой человек закашлялся, прижимая руку к груди. Ему было на вид лет двадцать пять. Дорогое синее пальто, прическа волосок к волоску. Светский лоск сводила на нет растерянность, с которой он то порывался хватать за руки доктора Неттлби, то пытался отнять у Уинстона саквояж.

— Успокойтесь. Алекс, принеси ему выпить! Пожалуйста, не паникуйте, мистер Минтон. Эту ужасную трагедию обязательно расследуют. Мы соболезнуем вашей утрате. Давайте выйдем, не будем мешать следствию… — увещевал его начальник поезда.

— Зачем они его раздевают? Зачем роются в вещах?! — то и дело кашляя и хватая ртом воздух, кричал тот, кого Берчтон назвал мистером Минтоном.

— Это необходимо, чтобы определить, отчего умер Бенедикт Минтон, и найти улики, если они есть, — строго ответил Уинстон. — Обождите снаружи, будьте добры. Посторонним запрещено находиться…

— Я не посторонний! Я его племянник!

Прибежал проводник с рюмкой и початой бутылкой коньяка. Осторожно, уговорами, Берчтон и Оукпорт вывели Минтона-младшего за дверь.

Итак, вот он, знаменитый Чарльз Минтон, единственный наследник дядюшкиного состояния… Уинстон глядел ему вслед, приподняв пенсне. До чего впечатлительный молодой человек.

Или умело изображает такового?

Уинстон снова надел пенсне и вернулся к осмотру саквояжа.

Он изучил все его отделения, обитые плотным темно-серым крепом, все кармашки, ощупал мягкую кожаную поверхность. Затем перешел к карманам пальто и костюма Минтона.

Ничего необычного.

От одежды пахло ненавязчивым и явно очень дорогим парфюмом, а еще почему-то мятой. Или валерианой. Или и тем и другим. Уинстон всегда гордился своим нюхом, но сейчас был бессилен разобраться в букете ароматов. Если развернуть пиджак вот так, то ощущался только парфюм. Если так — примесь валерианы… Словно Минтон носил засушенную веточку травы вшитой в воротник.

Уинстон не знал, что может дать эта информация, но тщательно упаковал и пальто, и пиджак.

— Мистер Неттлби, как только станет ясна причина смерти, телефонируйте мне. В любое время суток. И еще… Мне нужно изучить одежду Минтона. Отдайте ее мне, как только сможете.

Неттлби покорно кивнул.

* * *

Злополучный вагон отцепили от состава и оставили в депо на запасной колее. Экспресс уехал в Пуль. С другим начальником поезда и другими проводниками.

Чарльза Минтона кое-как отправили домой. Молодой человек, растерявший весь пыл, ушел, все еще тяжело дыша и время от времени покашливая.

Уинстон вслух посетовал на промозглую осень и перебрался в каморку проводника.

— Чай, чай… Остался здесь тот чай, которым вы потчевали Минтона? — нетерпеливо спросил он. С видом оскорбленного достоинства Александр указал на большой медный чан в углу, пузатый, с круглым краном и гербом Пульской железнодорожной компании, выдавленным у крышки. Под чаном темнел в приоткрытой печи уголь вперемешку с золой. От печи тянулись паровые трубки.

— Хорошо, — Уинстон окинул взглядом каморку. На столе лежала растрепанная груда газет, поверх нее было брошено письмо. Проводник вдруг смутился и засуетился, пытаясь отгородить от него Уинстона. Натан невозмутимо протянул руку и взял мятый листок.

— «Любимый мой Алекс…» — прочитал он и отбросил письмо, потеряв интерес.

Вопросы очень скоро иссякли. Теперь оставалось только ждать вердикта доктора Неттлби.

Уходя с железнодорожного узла, Уинстон слышал, как Оукпорт отдавал Берчтону и Александру суровые указания. Оставаться дома, поменьше выходить в город, не отвечать на расспросы и держаться поближе к телефонному аппарату. Ах, у вас нет телефонного аппарата, мистер Холлихэм? В таком случае проверяйте почту каждый час, вас могут вызвать на допрос в любой момент…

Если Уинстон что-то смыслил в репутации, незыблемая солидность Пульской железнодорожной компании должна была ощутимо пошатнуться.

В сыск они вернулись к обеду. Отказавшись от положенного пирога с чаем — на муке казенные повара экономили, а вместо чая предлагали какую-то малоприятную траву, — Уинстон засел у окна с костюмом Минтона в руках.

Он осмотрел каждую пуговицу на дорогой тройке, на рубашке и подтяжках, запустил руку в каждый кармашек. Распорол бы и швы, если бы они прощупывались чуть хуже. И ничего не нашел.

— Что ты ищешь?

Скрипнула дверь. Натан вернулся с обеда. Плюхнулся на свой стул, неохотно пододвинул печатную машинку и заправил в нее чистые листы.

— Не знаю точно… — пробормотал Уинстон. — Я не пойму, чем пахнет его костюм. Мятно-валериановые капли… ну-ка подойди. Не чувствуешь?

Натан покорно встал из-за стола и склонился над ворохом темно-зеленой ткани. Пару раз дернул носом.

— Нет. Или да… Не знаю. Это ты у нас по части запахов, Уинс, — буркнул он, возвращаясь.

— Совсем ничего не чувствуешь?

— Духи какие-то. Не знаю. Даже если и так, что это дает? Духи, мятно-валериановые капли… От всего этого не умирают.

Обычно Уинстон находил весьма полезным, когда его одергивали, не давая увлечься построением нелепых домыслов. Но не в этот раз.

— Подождем, что скажет доктор Неттлби, — сказал он. — За годы работы в сыске, друг мой, тебе следовало понять, что умереть можно от чего угодно. Лишь бы удар был нанесен в правильную цель.

В ответ донесся тяжкий вздох и застрекотала печатная машинка. Натан ненавидел составлять протоколы.

Телефон разразился дребезгом под вечер. Уинстон снял трубку, останавливая нахально подрагивающие половинки звонка.

— Ну что ж, кое-что я выяснил, дорогой мистер Сэйджхэм, — сообщил доктор Неттлби. — По всей видимости, наш потерпевший умер от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Проще говоря, сердце прихватило. Подробнее сказать пока не могу.

Так вот почему все пропахло мятно-валериановыми каплями…

— Сейчас мы проверяем, нет ли в крови Минтона каких-либо ядов, вам придется подождать еще пару дней, — закончил Неттлби.

— Спасибо, — выдавил Уинстон и повесил трубку.

Значит, все-таки сердечный недуг…

Острая сердечно-сосудистая недостаточность. Если ядов не окажется, то дело придется закрыть. Естественная смерть. Никакого преступления.

Но почему-то Уинстон не испытывал привычного удовлетворения от того, что все прояснилось. И спустя пару мгновений он понял почему.

Сердечный недуг — был, запах мятно-валериановых капель — тоже. Значит, ему, Уинстону, не почудилось, Минтон действительно принимал самое распространенное лекарство. Может быть, пролил на костюм, оттого и сохранился на дорогом твиде резкий стойкий аромат.

Но пузырька из-под капель нигде не было.

Ни в вещах, ни в карманах, ни в купе.