Санидж (джен)

Я живу в этом доме уже много лет. Все эти годы он был мне крепостью и убежищем. Но в последнее время защита моего бастиона даёт сбой. Я чувствую, как он медленно меня предаёт.

«Санидж!»

Просыпаюсь от жаркого шёпота.

* * *

Началось с того, что испортилась еда. Прокисло пиво, пицца заплесневела, чипсы раскрошились и размякли, в сэндвичах завелись черви.

Меня стал преследовать странный запах — старой кожи и чёрствого хлеба. Куда бы я ни шёл, он гнался за мной, как навязчивый призрак.

Вскоре я начал слышать скрип. Дом видавший виды, но не ветхий. Когда дует сильный ветер, он охает и стонет, однако держится, как крепкий сухой дед, всю жизнь гнувший спину на плантациях. Но этот скрип не похож на жалобы старого дерева. Нарочитый и неотступный, как хихиканье беса, медленно сводящий с ума…

Потом появилась она. Пришла и стала оглядываться, словно заблудилась; но, увидев меня, обрадовалась.

Я спросил её имя. «Санидж!» — нежно улыбнулась она. Большие синие глаза, светлые локоны, зовущие губы. Где-то я уже встречал этот ласковый взгляд, в далёком прошлом, ещё до того, как всё случилось…

Я захотел её. Поймал, завалил на постель, раздвинул ноги. Мне давно не было так хорошо, уже много лет, как я живу в этом доме. Она была мягкая, податливая, по-детски растерянная. А потом я увидел кровь. Много крови. Я сам был в крови, убежал, закрылся в ванной.

Думал, она уйдёт после того, что я с ней сделал. Но нет. Бродила по дому, оставляя после себя алые пятна. Потом облюбовала гостиную, и я перестал туда заходить. Было ли мне страшно? Наверное. Я много плохого повидал в жизни, но эта девушка... Вспомнить бы ещё, где мы познакомились.

Память, память, почему ты меня так подставила?

Через неделю я заметил детские следы на кухне, ещё через день ощутил странную вибрацию, похожую на топот.

Потом я их услышал: мерзких чертенят, прятавшихся в шкафчиках. Они раскидали протухшую еду и звонко выкрикивали из своих убежищ: «Санидж! Санидж!» Будто мячиком перебрасывались.

Сколько их было, не знаю, но не покидало ощущение, что с каждым днём становится всё больше. Надо было бежать, но я, как привязанный, не смел переступить порог своего дома, чтобы вырваться на свободу. Я перестал заходить на кухню, к счастью, голод уже не мучил меня. Но изводил страх и гнев. Что им всем нужно? Почему я?!

* * *

Теперь я не могу и шагу ступить из спальни, без того чтобы не слышать детские крики. Они осаждают меня, стоит высунуться за дверь. Шорохи и скрипы с каждым часом доносятся всё отчётливее, будто подбираются ближе.

Так долго продолжаться не может. Набираюсь храбрости и осторожно, на цыпочках подхожу к двери, открываю, и тут же меня оглушает шквал визжащих воплей: «Санидж! Санидж!!!»

Сцепив зубы и зажав уши, я проскальзываю в гостиную, но дорогу мне преграждает она.

«Санидж», — её губы растягиваются в нерешительной улыбке.

«Отойди! — кричу я. — Пропусти!»

Она смотрит жалостливо и грустно. В этот момент с грохотом и треском ломается пол, из-под него вылезает огромный верзила-негр, с красными глазами навыкате. Он раскрывает толстогубый рот и утробно гудит: «Сани-и-и-дж!»

Его лицо вдруг превращается в кровавое месиво, из расхлябанной пасти с обнажёнными зубами вытекает бордовая жижа. В гостиную с визгом вламывается толпа детей и внезапно затихает, когда я с ужасом оборачиваюсь и вижу их всех: искалеченных, изуродованных, с рваными ранами.

«Санидж», — слышу я ласковый голос.

Поворачиваюсь к девушке и испуганно отшатываюсь, потому что на ней нет живого места. Вообще нет ничего живого…

В голове вдруг взрываются неясные обрывки. Теперь я начинаю осознавать, «почему я». Память слишком усердно прятала от меня последнюю картину той, другой жизни.

Воспоминания идут вереницей, словно прокручивается обратно фильм: треск бьющихся стёкол, глухой удар, женский вопль, множество испуганных детских лиц, зеркало, решимость…

И снова в обратном порядке.

И снова…

«Санидж, — благоговейно шепчут дети, негр и девушка, медленно надвигаясь на меня. — Санидж».

* * *

Дежурный врач скорой скептически произнёс:

— Смерть не криминальная. Скорее всего передоз. Не понимаю, зачем здесь полиция?

— Мы получили сигнал, что в этом доме скрывается подозреваемый в тяжком преступлении, — немолодой сухопарый коп одновременно отвечал ему и общался по телефону: — Пробили по базе? Это точно? — Коп удовлетворённо крякнул. — Спасибо.

— Ну и что: тот самый? — поинтересовался врач.

— Угу. Десять лет в розыске. Теперь уж не сбежит, — кивнул сухопарый на труп.

— Что он натворил?

— Ширнулся и расстрелял школьный автобус. Погибли двенадцать детей, водитель и девушка-экскурсовод. Вроде бы она его невестой была. Нарик чёртов. Надеюсь, они эту мразь на том свете дождутся.

* * *

Воспоминания перестают кружиться в абсурдной карусели. Свет моей никчёмной жизни угасает с последним из них — о девушке, которую я убил. Она дождалась меня. А я её. Я их всех дождался.