Плохая сказка (джен)

Я забился в мягкий угол, но он вытащил меня оттуда, тряс и лупил по щекам, рассматривая с холодным любопытством. Я знал, чего он хочет. Заветные желания Волка ни для кого не были тайной ("Исповедь Красного дракона", "Дом, в котором..." М. Петросян)

Ночами, в сигаретном дыму, он двигал их, спящих под нами, как шахматные фигурки, переставляя с места на место, выбрасывая вон. Он зачаровывал своей уверенностью, заставлял собой любоваться, а потом его самого отбросило прочь, как сбитую ногтем пешку, и вся его уверенность не спасла его... ("Чёрный","Дом, в котором..." М. Петросян)

— Мне не нравится то, что ты рассказал вчера, — вдруг сказал Сфинкс. Лицо его было сумрачным.

Они молча курили на заброшенной веранде, оплетённой плющом. Волк чиркал спичкой, поднося ему сигарету.

В тягучем знойном воздухе слышалось далёкое стрекотание цикад, проникающее даже сюда, в полную вечерних теней тихую гавань.

— Почему? Чудовищ слишком много? — ухмыльнулся Волк.

— Много, — без улыбки произнёс Сфинкс.

Волк перестал улыбаться и нахмурился, словно прислушиваясь к мыслям друга. Они звенели тоской и отчуждением.

— В последнее время тебе мало что нравится.

— Это верно, — Сфинкс задумался и упрямо мотнул головой, как когда-то Кузнечик — в детстве. Пнул ногой разломанную плитку пола, под которой виднелась земля. Веранда была такой старой, что помнила, пожалуй, ещё прежних хозяев Дома. — Зачем ты так… с рыцарем? Он, конечно, храбр и отважен, но финал открыт и ничего хорошего я не вижу. Герой забирает Грааль себе — это прекрасно, но… не слишком справедливо.

— А я люблю открытые финалы! — запальчиво воскликнул Волк. — И потом, это просто сказка. Или ты хотел, чтобы он отдал кому-то свою выстраданную награду? Ты словно ещё ребёнок, Сфинкс. Грааль не делится на всех.

— Нет, ребёнок — это как раз ты! — вдруг резко перебил Сфинкс. Зелёные глаза блеснули в темноте. — В последнее время ты слушаешь и не слышишь меня. Совсем.

— Со слухом, скорее, есть проблемы у нашего вожака, — саркастично произнёс Волк. — Он как Нанетта, слышит только если хочет. И реагирует так же.

— Не язви. Пожалуйста. Лучше скажи, что это за безглазый волк у железной двери?

— Аллегория, — Волк хмыкнул.

— Я, кажется, просил тебя не демонстрировать столь явно… свою неприязнь, — Сфинкс вздохнул, наблюдая за мерцающим огоньком сигареты в руке Волка.

— Брось, ему наплевать. Даже не дослушал, ушёл куда-то.

— Ты, как всегда, его недооцениваешь. И стая давно научилась понимать твои намёки.

— Подумаешь!

Они раздражённо бросались колкими фразами. Голос Волка начинал дрожать, в тёмно-карих глазах зажглись злые огоньки. «Ещё немного, и он взорвётся». Сфинксу становилось совсем тоскливо.

— Почему бы тебе просто не оставить Слепого в покое? Ты многого не понимаешь...

— А что тут понимать?! — Волк почти перешёл с яростного шёпота на крик. — Не китайский ребус или неэвклидова геометрия! Ты просто уступил ему место. Ты…

— Перестань!

— Ещё скажи, что он заботится о стае! — имя вожака будто жгло Волку язык.

— Ты не поверишь — заботится! Как же мне это надоело!

Сфинкс резко встал, намереваясь уйти.

— Ладно, — Волк с усилием заставил себя успокоиться, заговорил примирительно. — В следующую Ночь Сказок я расскажу сказку специально для тебя. О том, как доблестный рыцарь махнул рукой на святую реликвию — слишком хлопотно, опасно, да ну её к чёрту — и вернулся домой. Там встретил прекрасную даму, женился, завёл троих детей… нет, лучше четверых, и жили они долго и счастливо, до тех пор пока…

— Не утрируй, — любимое словечко Волка вырвалось случайно, Сфинкс даже не улыбнулся. — Что я имел в виду, ты прекрасно знаешь. Просто успокойся и остановись.

Волк молчал, глядя в темноту, опираясь рукой о расстроенную гитару.

— Кстати, о чём ты беседуешь с Чёрным? Что у вас может быть общего, мне интересно.

— О, я просвещаю его, ваша светлость, — усмехнулся Волк, щелчком пальца отправляя пепел с сигареты на пол. — Рассказываю о рыцарях Круглого Стола, о священных реликвиях. Чёрный удивительно восприимчив, я даже не ожидал.

В голосе опять слышалась издёвка. Сфинкс вздохнул и тяжело поднялся.

— О священных реликвиях, Волк, тут ты прав. Рыцари искали святости и отпущения грехов, а не могущества, как герой твоей сказки.

Их взгляды встретились, и Волк с досадой опустил глаза.

— Откуда ты знаешь… что искали рыцари, — прошептал он, машинально тронув струну гитары, тотчас отозвавшуюся тонким, высоким, постепенно замирающим звуком.

— Помнишь, ты же сам рассказывал нам, — мягко проговорил Сфинкс. — Рыцари не всегда побеждали, как об этом рассказывают легенды.

Собеседник мрачно молчал, глядя в пол.

— О тех случаях, когда побеждают драконы, обычно не складывают песен, Волк, — в голосе Сфинкса слышалась грусть.

— Посмотрим.

— Пойдём, Табаки уже нас заждался.

— Нет, — обиженно бросил Волк. — Нужно починить струну, настроить. Пока побуду здесь.

…Сфинкс уходил, опустив голову и ссутулившись, словно взвалил на плечи тяжёлый мешок. Задевая пустым рукавом стену.

Волк остался сидеть, невидящими глазами смотря на выщербленную стену веранды и вслушиваясь в далёкое стрекотание. В руке подрагивала недокуренная сигарета. Предательски заныла спина. Боль разгоралась сильнее — значит, опять придётся тащиться к Паукам за уколом. Как не вовремя…

* * *

Для всех состайников он по-прежнему был улыбчив и чаще весел, чем грустен. По-прежнему играл на гитаре. Но всё больше обычного впадал в сарказм и мог вспылить, иногда без повода. "Поводом", как и раньше, часто оказывался вожак. Однако колкости проходили сквозь Слепого, будто он был бесплотен, никак не задевая.

Или так казалось.

Стихи Волк писать перестал.

Железные доспехи гнули рыцаря к земле, но он ждал своего часа и не терял надежды. В лучшие друзья давно был назначен Кузнечик, а то, что тот теперь стал мудрым Сфинксом, — ничего не меняло. Он поймёт и поддержит, нужно только время, которое стремительно утекало...

Сначала — стая, потом — Дом. Волк иногда сам не верил в реальность своих планов, но это были минутные сомнения. Такие, как Слепой, не должны стоять во главе. Безглазый страж у ворот, этот странный то ли волк, то ли пёс, должен уйти. Сам Волк считал себя гуманным, но терпение его постепенно истончалось.

Иногда — очень редко — тянуло сорваться в бой, и тогда останавливал только тяжёлый взгляд Сфинкса. Волк отступал, оскорблённо рыча и гремя щитом. Слепой изрыгал пару ядовитых замечаний, почти не меняясь в лице, и старался уйти. Могло ли так продолжаться вечно? Волк не знал.

На роль оруженосцев годились сразу двое. Один из них, одинокий пёс, очень верный, мечтал бросить сказку к чёрту и убраться из неё навсегда. Но Волк сумел приручить его — дружеским участием, головокружительными планами, мечтой о переменах. Другой же…

О, этот был особенным. Впрочем, иные к ним и не попадали (думая так, Волк ухмылялся своему остроумию). Тёмно-янтарные в крапинку глаза Македонского — так прозвали новичка — смотрели кротко и устало, иногда — насторожённо или отчуждённо. И чаще всего в сторону. Поймать его взгляд удавалось немногим. Тихий, услужливый, старающийся быть незаметным, Македонский словно отбывал наказание за тяжёлую провинность.

О том, что новичок умел снимать боль и убирать плохие сны, Волк узнал не сразу. А когда узнал, это изумило его. Просто так, из благодарности, помогать всем… Про себя он называл нового состайника «дракончиком», с лёгкой руки Шакала, который как-то пару раз, выпив настойки, почему-то говорил, что Мак — Красный дракон. На взгляд Волка, тот не заслуживал столь красивого и громкого звания.

Мысль использовать дар Македонского появилась позже. Волк считал, что сможет уговорить его. А если нужно — испугать тем, что о «чудесах» узнает Сфинкс.

Там, в Клетке, Волк был настолько уверен в успехе, что внезапный отказ поразил его. Потрясло упрямство. Куда только делось послушание новичка?!

— Я не могу этого сделать! И ты не имеешь права меня заставлять, — в шёпоте Македонского уже слышались слёзы.

— Пусть он всего лишь уйдёт. Разве тебе сложно? Я не прошу многого, — повторял Волк, чувствуя нарастающую злость. Что это ещё?! Как он смеет ему противоречить?

Дальше всё помнилось смутно. Гнев туманил голову. Волк просил, угрожал, пугал и уговаривал. Мак рыдал и едва не падал на колени, Волк почти рычал, чувствуя бессилие и… непроходящее удивление. Он боялся внезапного припадка состайника и ослабил хватку.

Неужели он, Волк, в нём ошибался? Нет, такого просто не могло быть.

«Дракончик» постепенно успокоился и лежал, свернувшись, на кушетке, вздрагивая худыми плечами. Он всё ещё всхлипывал, вытирая слёзы грязным рукавом старого свитера с раскатанными рукавами, свитера чуть-краше-половой-тряпки, по меткому выражению Табаки.

Волк угрюмо молчал. Напоследок он мягко посоветовал Македонскому «подумать». Ведь завтра они увидятся снова, и если Сфинкс узнает о том, что новичок не выполняет его просьбы не творить никаких «чудес»…

Македонский нервно дёрнул плечом и ничего не ответил.

* * *

Следующие два дня Волк провёл как в тумане. Почти не обращал внимания на Македонского, старающегося не попадаться ему на глаза лишний раз. Был рассеян, отвечал невпопад, вдруг замолкая посреди фразы. На вопросительные взгляды Чёрного загадочно улыбался. Когда едва не смахнул с тумбочки именную фарфоровую чашку Горбача, Сфинкс обеспокоенно спросил, как он себя чувствует, не заболел ли. Волк отшутился.

На вторую ночь ему приснился Грааль.

Да, он был именно такой, каким представлял его Волк, — большая чаша на высокой тонкой ножке, из серебристо-жёлтого металла, неизвестного ему, сияющая в лунном свете. Недостижимый приз, который достанется лучшему. Грааль сверкал великолепием так, что у Волка захватывало дух и слепли глаза, но он смотрел и не мог насмотреться. Сокровище было так близко — казалось, только протяни руку...

Волк коснулся рукой чаши — и отдёрнул, почувствовав неземной холод ледяного металла.

— Волк! Волк, иди сюда! — звонкий, странно знакомый голос выплыл откуда-то из глубин Дома. Или это был не Дом? Волк не понимал...

— Волк, я тебя давно ищу! — воскликнул вихрастый мальчишка с яркими зелёными глазами, в которых заплескалась радость. — Пойдём, я нашёл гнездо ласточек. Помнишь, прошлый раз мы были на крыше и слышали их голоса? Я видел сегодня одну, она быстрая, стремительная. Почти над нашим окном, идём быстрей, покажу!

Волк улыбнулся, глядя на него как на несмышлёныша.

— А у меня что-то получше есть. Вот, смотри! — он горделиво показал на сверкающий Грааль, оборачиваясь к чаше… Чаше? На её месте уже сиял камень, такой же величественный и прекрасный, и Волк удивился, но спрятал своё удивление, чтобы не испугать подбежавшего Кузнечика.

— Стой! Не… трогай, — почему-то шёпотом проговорил Кузнечик. Радость, как листва, опадала с его лица, бледнела зелень глаз. — Очнись, Волк!!

Кузнечик схватил его руками за плечи и стал трясти (Волк решил уже ничему не удивляться сейчас). Но как же объяснить непонятливому, что это для них обоих?! И для него, Кузнечика, тоже. Волк с досадой поморщился, намереваясь доказывать снова и снова.

— Оставь. Оставь это ему. Это тяжело и страшно. Ноша не для тебя, и зачем она…

— Нет, — оскалился Волк. — Нет.

Сумрачный голос Сфинкса наплывал на звонкий и растерянный — Кузнечика, и у Волка начинала медленно кружиться голова, он не понимал, где он и кто говорит сейчас. Чёрт, ведь чуть не забыл о главном! Надо спешить. Уж он-то знает, о чём просить Грааль.

Опять заболела спина, и разрасталась тупая боль в груди, мешающая дышать.

Кто-то, наверное, глупый Кузнечик, продолжал трясти его, словно пытаясь привести в чувство, но всё было напрасно.

Волк коснулся камня (или это была всё же чаша?) и почувствовал, как холод проник в его пальцы, побежал по руке. Левая онемела почти сразу, потом правая...

— Проснись, прошу тебя! Слышишь?! — кто-то был слишком настойчив, и это раздражало.

Тупая боль в груди всё не проходила, и Волк, не в силах её терпеть, коснулся сокровища второй рукой, почти обняв его.

Холод пронзил насквозь и сковал тело.

Волк вздохнул с облегчением, почувствовав, что боль, наконец, уходит.

Когда холод достиг сердца, она ушла совсем.

* * *

…Македонский, продолжавший бессмысленно трясти человека на кровати и срывающимся шёпотом звать его по имени, замер, не дыша. Обвёл четвёртую воспалённым взглядом странных глаз, почти чёрных от расширившихся зрачков. Дрожащей рукой схватил себя за горло, давя подступающий крик в хрип.

Словно наевшись накануне снотворного, состайники ворочались и вздыхали, но не просыпались.

Сквозь вылинявшую занавеску уже проник робкий луч, обещая нестерпимо жаркий, тяжёлый день.

— Волк…

Македонский бессильно опустился на пол возле кровати, коснулся виском её холодной железной ножки.

Никакого Волка в комнате уже не было.

*Свято́й Граа́ль: в средневековых легендах — чаша, из которой Иисус Христос вкушал на Тайной вечере Легендарные рыцари Круглого стола проводили свою жизнь в бесплодных поисках Святого Грааля. В европейских средневековых романах Грааль трактуется не как чаша, а как камень или некая драгоценная реликвия.

Испивший из чаши Грааля получает прощение грехов, вечную жизнь и т. д. Слова «Святой Грааль» часто используются в переносном смысле как обозначение какой-либо заветной цели, часто недостижимой или труднодостижимой.