Выкуп (джен)

Шторм наконец прекратился: неспокойное мутное море еще раскачивало двухмачтовый парусник, но облака из серых превратились в белые, и сквозь них уже просвечивало Солнце.

Капитан, стоявший на юте рядом с рулевым, вновь и вновь поднимал к глазам подзорную трубу, чтобы посмотреть на восточный горизонт, возможно, потому, что северный ветер сменился восточным, дувшим с материка. Наконец он опустил подзорную трубу и вдохнул ветер, словно пытаясь уловить некий запах. Он был молод, с яркими глазами и с буйными рыжевато-каштановыми кудрями, которые ветром отбросило ему за спину.

— Как, чисто? — спросил рулевой. Это был пожилой моряк с белыми, как пена, длинными усами и с изборожденными глубокими морщинами загорелым лицом. Он держался с молодым капитаном как дядька-наставник. На груди у рулевого на простой кожаной перевязи висел небольшой серебряный рог — знак палубного старшины.

— Чисто, — ответил капитан, нахмурив темные брови. — Но будь я проклят, если этот ветер дует не из пустыни: я чую песок в воздухе, — и добавил после паузы: — Боюсь, мы южнее Умбара. И сильно южнее.

И капитан посмотрел вверх, на черный вымпел с единственной серебряной пятиконечной звездой. Словно в ответ на оставшуюся невысказанной мысль рулевой пожал плечами и повернул штурвал. Судно послушно сменило курс: теперь восточный ветер гнал корабль не на север, а на северо-запад, от невидимого восточного берега. Капитан кивнул и подал рулевому подзорную трубу:

— Держи. Если что-нибудь заметишь — немедленно зови меня.

Рулевой принял трубу и заткнул ее за перевязь, а капитан спустился с юта и направился к двери в каюту. Но только он поднял руку к дверному кольцу, как дверь стремительно распахнулась, и навстречу капитану вылетела молодая женщина — должно быть, запнувшись за высокий порожек.

— Ох, я, кажется, совсем отвыкла ходить за время шторма, — пожаловалась она, очутившись в объятьях мужа. — Доброго утра, мой лорд и капитан!

— И тебе доброго утра, супруга моя и леди, — откликнулся тот, отвел с лица жены светлые прямые пряди тонких волос и поцеловал ее в высокий лоб. — Как ты?

— Хорошо. Я поспала, и мы с Брандиром слегка прибрались внутри. Ты выяснил, куда нас...

— А как поживает наш сын и наследник? — прервал ее капитан.

Гордая улыбка озарила тонкие черты молодой женщины, сделав ее еще прекраснее.

— Юный лорд изволили выспаться и теперь чувствуют себя прекрасно. Он уже поел и, кажется, не прочь перекусить еще раз, дабы наверстать пропущенные трапезы. Но боюсь, маленький все же похудел, — добавила молодая женщина, посерьезнев. — Так куда нас забросило?

— Я думаю, мы где-то на широте Умбара, — пожал плечами капитан. — Но точно сказать не могу, пока не наступит полдень.

Супруги посмотрели на солнечный диск, горевший сквозь облака. С пасмурного рассвета прошло около пяти часов.

— Умбар... — молодая женщина нахмурилась. — Чем нам это грозит?

Ее муж снова пожал плечами:

— Умбар волей-неволей ведет себя прилично: делают вид, что не замечают нас. Умбарские морэдайн избегают открытых столкновений с южным королевством. Кроме того, их корабли тоже унесло южнее. У нас даже есть шанс встретить в этих водах какое-нибудь судно из Бэльфаласа или Пэларгира, заброшенное, как и мы, штормом на юг. Если повезет, конечно. Вот если мы южнее Умбара...

— Что тогда? — глаза, мерцающие и переливающиеся всеми оттенками серого и зеленого, требовательно смотрели из-под тонких темно-золотистых бровей.

— Всякое рассказывают, — капитан вымученно улыбнулся. — О, а я и не заметил, во что ты одета, — добавил он, оглядев жену.

Молодая женщина облачилась в мужскую одежду: винного цвета короткий бархатный кафтанчик с кожаными вставками, замшевые бриджи и высокие сапоги на шнуровке. Тонкую талию стягивал ремень с серебряной пряжкой. Наряд этот очень шел молодой женщине, подчеркивая гибкость и силу ее стройной хрупкой фигуры.

— Я подумала, что могу поработать вместо Гритнира, пока у него не пройдет ушибленная рука.

Капитан оглядел паруса и палубу:

— В этом пока нет необходимости: мы уже успели навести порядок, и я отправил всех отсыпаться, оставив троих на паруса.

— Ладно. Тогда я покормлю маленького и посижу в «вороньем гнезде», хорошо?

— Как скажешь, Ронвэн, — капитан улыбнулся, сдаваясь. — Иногда мне кажется, что в этом плавании кораблем командую вовсе не я.

Молодая женщина улыбнулась в ответ и положила руки на плечи мужу, собираясь его поцеловать, но тут сверху раздался голос рулевого:

— Лорд капитан!

Тот порывисто высвободился из объятий жены и по лесенке взбежал на высокий ют.

Рулевой подал ему подзорную трубу и ткнул в юго-восточный горизонт.

— Вроде бы черные паруса.

Капитан навел трубу в указанном направлении и зашипел сквозь зубы: из-за горизонта виднелись паруса многомачтового военного судна.

— Галеон...

— Это не наш? — раздался у него за спиной голос жены.

На ют, к штурвалу, имел право подыматься без разрешения капитана только дежурный рулевой, но сейчас капитан об этом даже не вспомнил.

— Флага пока не видно, — уклончиво ответил он жене.

Другое дело, что гондорские военные суда не так уж часто выходили в открытое море — по сравнению с галеонами морэдайн: в землях за Умбаром было плохо с деревом, и южане шли на любой риск, чтобы захватить северное судно или баржи с корабельным лесом, которые переправляли из Лонд Даэр на верфи Пэларгира.

Впрочем, может быть, галеон сильнее пострадал от бури, и его просто несет по ветру? Капитан снова поглядел в подзорную трубу: нет, с парусным вооружением у галеона был полный порядок.

— Дай мне посмотреть: я зорче тебя. Вдруг я увижу, какой у них флаг? — сказала Ронвэн.

Капитан перевел взгляд на рулевого: тот чуть пожал плечами, доворачивая руль. Теперь двухмачтовый кораблик стремительно летел на запад, полным ходом убегая от галеона на горизонте. Капитан подал жене подзорную трубу, а потом отвернулся, обозревая свое судно: паруса все до единого наполнял свежий ветер. Капитан слышал, как потрескивают веревки и поскрипывает от напряжения парусина. Но как бы ни был легок и стремителен бриг, отношение веса к площади парусов у галеона лучше: если морэдайн погонятся за ними, им не уйти.

— Я вижу их вымпел... — произнесла Ронвэн. — Он черный... да, черный с золотой каймой. И на черном поле еще что-то золотом, не разобрать. Они догоняют нас.

Капитан и рулевой переглянулись: умбарский вымпел был чисто черным, безо всяких знаков.

— Южные морэдайн, — коротко бросил рулевой и зацепил пальцем перевязь. — Трубить тревогу?

— Нет, пока рано, — ответил капитан. — На расстояние выстрела из баллисты или катапульты они подойдут еще очень нескоро. А пока... Вдруг появится гондорский патрульный корабль? Отдай рог мне и ступай разбуди тех, кто спит. Пусть встают и готовятся. Я протрублю, когда увижу эмблему на флаге. Или красный вымпел. Тогда ты вернешься.

Рулевой наклонил голову, передал штурвал капитану и легко, не прикоснувшись к перилам, сбежал по крутой лесенке на палубу.

Пропустив старшину вперед, Ронвэн положила руку на перила.

— Я пойду кормить маленького.

— Я сменюсь с руля и приду к вам.

Не оглядываясь, Ронвэн спустилась по лесенке и вернулась в каюту.

Навстречу ей поднялся с кресла Брандир с малышом на руках.

— Госпожа, маленький лорд... — начал он, но осекся, увидев выражение ее лица. — Что-то случилось?

— У нас за кормой галеон морэдайн. Ты иди, мне надо покормить малыша.

Брандир передал Ронвэн ребенка, поклонился и, прихрамывая, вышел из каюты, закрыв за собой дверь. Ронвэн осторожно села, по-харадски сложив ноги, на толстый ковер, которым был устлан пол, и расстегнула застежки камзола и фибулу рубашки. Потом приложила сына к похожей на цветок подснежника — прозрачно-белой в нежных голубых прожилках — груди. Малыш еще не успел проголодаться: он недовольно крутил головой и гримасничал, собираясь расплакаться.

— Пожалуйста, маленький мой, ты должен покушать, — прошептала Ронвэн сыну, укачивая его в объятиях, а потом негромко запела.

Малыш перестал капризничать и послушался матери.

Судно не понадобилось особенно готовить к сражению: все, что следовало бы принайтовать, принайтовали еще до шторма, все паруса уже подняли. На бриге, совершавшем каботажные рейсы между арнорскими и гондорскими речными и морскими гаванями, не было ни баллист, ни катапульт, только несколько деревянных луков и оружие ближнего боя: короткие и длинные мечи, кортики. Щитов — укрыться от града стальных стрел — было раз, два и обчелся. Если галеон возьмет их на абордаж, у команды брига не будет шансов отбить атаку.

Старшина вернулся на ют, облачившись в кольчугу, стальные поножи, наручи и шлем. На поясе у него висел меч, а поверх доспехов он накинул парадный черный с серебряной оторочкой нарамник.

— Ну как? — спросил он у капитана, который через плечо оглядывался на чернопарусную громаду галеона.

— Возьми руль, я посмотрю в трубу на их эмблему.

— Да уже и так видно, — сказал старшина, приложив ладонь в боевой перчатке козырьком ко лбу. — На черном поле золотой лев.

— Эмблема Андасалкэ. Труби.

Старшина выполнил приказ, а потом взялся за штурвал, сменив капитана. На палубе начали собираться вооруженные моряки.

Словно в ответ на раскатившийся над морем серебряный звук — хотя ветер дул от галеона — по передней мачте военного корабля поползло вверх нечто, напоминающее издали длинный язык алого пламени.

— Красный вымпел... Они собираются нас атаковать. Но мы же не военное судно! — почти с отчаянием произнес капитан.

Его бриг, такой ладный, послушный и стремительный, по сравнению с многомачтовым быстроходным военным галеоном показался ему утлой рыбацкой скорлупкой.

— Прикажешь спустить флаг? — спросил старшина, глядя на черно-серебряный вымпел, хлопающий на мачте.

— Сдаться? — капитан, сжав кулаки, шагнул к перилам.

Гордый галеон начал забирать чуть в сторону, чтобы, подойдя ближе, наилучшим образом использовать метательные машины и луки. Издали сверкала на солнце сталь шлемов и кольчуг, горела позолота. Черные паруса походили на грозовое облако, из которого бьют золотые и алые молнии.

— Нет. Они запросят выкуп, которого я заплатить не смогу. Мы не сможем.

Старшина медленно кивнул.

— Что ж, если им нужен корабль, они не станут топить нас из баллисты или катапульты. Тогда у нас есть шанс пустить им кровь в ближнем бою. Хорошо, если так. Посмотрим, в самом ли деле у них кровь такая черная, как они хвалятся.

К тому времени, как наверху протрубил рог, Ронвэн не знала, сколько она просидела, глядя на светло-золотистый хохолок и на миниатюрную копию собственной удлиненной тонкопалой кисти, вцепившуюся в белую рубашку. Малыш уже засыпал, но при звуке рога он широко распахнул свои прозрачные, чуть приподнятые к вискам глаза — такие же, как у матери — и с любопытством уставился на покрытые резьбой потолочные балки. В трюме хлопали люки, на палубе зазвенело оружие, по доскам стучали сапоги.

Ронвэн поднялась и посмотрела в кормовое окно. Вдалеке, над мачтой галеона, плескался длинный узкий алый вымпел. Ронвэн положила сына на расстеленное на полу толстое мягкое одеяло и пододвинула к нему вырезанные из дерева игрушки, которыми малыш немедленно занялся, а сама подошла к массивному сундуку, стоявшему возле двери, и не без труда подняла крышку, подперев ее специально для того предназначенной палкой.

Здесь хранились оружие и доспехи. Она вынула и отставила в сторону деревянный лук и полный колчан, потом достала шлем, латные рукавицы и меч в ножнах. Когда она взялась за мерцающую, как рыбья чешуя, кольчугу, дверь отворилась и в каюту вошел ее муж.

— Это галеон из Андасалкэ, крепости на дальнем юге. Они собираются напасть на нас.

— Нас потопят? — спросила Ронвэн, выпрямляясь.

— Может быть, они захотят захватить наш корабль в целости и сохранности, — сказал капитан, обнимая жену и прижимая ее к себе. — Но...

— Я знаю, не надо, — и Ронвэн спрятала лицо на груди мужа.

Они стояли так несколько секунд. Взгляд капитана обежал каюту. Это было все, что он любил больше себя самого: жена, сын, корабль. И все это скоро погибнет вместе с ним, и ему придется сражаться и умирать, зная об этом. Капитану показалось, что сердце в груди превратилось в уголек, который разгорается все больнее и жарче.

— Помоги мне собраться, — сказал он жене.

— Сначала простись с малышом, — произнесла Ронвэн. — Он может испугаться, увидев тебя в доспехах.

Капитан опустился на колени рядом с ребенком и поднял его на руки. Тот радостно улыбнулся отцу и сразу же вцепился в кудрявую каштановую прядь.

За спиной капитана позвякивал металл: Ронвэн достала из сундука кольчугу.

— Дайморд, Небесный Воитель, сын мой и первенец, — прошептал капитан на ухо ребенку. — Я... я отказываюсь от своего отцовства, потому что больше ничего не могу для тебя сделать. Я отдаю тебя Тому, от кого все звезды и все дары.

Капитан поцеловал сына и положил его обратно на одеяло, осторожно высвободив волосы. Ронвэн ждала, держа длинную кольчугу за подол. Помогла мужу надеть ее, а потом, обвив его шею руками, бережно вытащила из-под ворота кольчуги каштановые кудри и завязала их в хвост. Все это время супруги, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Затем Ронвэн перепоясала мужа мечом и подала ему латные рукавицы.

Неожиданно капитан резко поднял свободную руку к лицу, словно вспомнил о чем-то важном, и повернулся к сундуку, стоявшему у левой стены.

— У меня уже нет времени. Ронвэн, пожалуйста, выброси в море все мои бумаги и письма. И свиток в серебряной парче — в первую очередь его. И кортик деда.

Ронвэн кивнула. Супруги обнялись, и несколько мгновений для них не было ничего, кроме друг друга.

«Ты боишься смерти?»

«Да. Только это неважно».

«Как же так?»

«Я просто вспомнила... Я всегда боялась того, чего желала сильнее всего. Мне было страшно первый раз выговорить твое имя, прикоснуться к твоей руке, произнести брачную клятву, взойти первый раз на ложе. И мне было очень страшно, когда должен был родиться Дайморд».

«Прости, я...»

«Не надо. Я просто подумала, что раньше чем сильнее был страх, тем сильнее была радость потом. Если смерть так страшна...»

«Я... я боюсь одиночества Пути Смерти».

«Это ненадолго. В конце мы будем вместе».

«Ты не...»

«Нет, конечно. Просто так говорит мне сердце. А теперь иди: мои силы на исходе».

Капитан уронил руки с плеч жены, поднял шлем и вышел, захлопнув за собой дверь. В каюте как будто стало темнее.

Несколько секунд Ронвэн стояла неподвижно. Потом вдруг заплакал ребенок. Она встряхнулась: когда галеон их догонит, камень или стрела из баллисты могут ударить в корму их корабля. Надо... Что надо? Ах, да, письма. Ронвэн машинально наклонилась к сыну и подняла его, прижимая к себе одной рукой. Другой рукой она откинула крышку маленького сундука. В первую очередь свиток, завернутый в парчу... Где же он? В углу сундука тускло сверкнуло серебро. Ронвэн достала прохладный на ощупь свиток и переложила его в ту руку, которой держала ребенка. В первую очередь свиток, завернутый в парчу... Пока она левой рукой перекладывала письма и бумаги из сундука в какую-то сумку, малыш потянул в рот белую восковую печать, свисавшую с серебряного шнура.

— Нет, маленький, это не игрушка, — сказала она сыну, отнимая у него восковой кругляш.

И тут она увидела герб на печати: ромб с двенадцатью звездами. И в самом деле, не игрушка.

Ронвэн, дочь арнорского роквэна из свиты Верховного Короля, прекрасно знала, чей это знак, и неоднократно его видела. Герб Эрэйниона Гиль-галада, эльфийского короля.

Ронвэн, сама того не заметив, опустилась на оружейный сундук, не сводя глаз с печати.

Письмо на корабль принес уже в сумерках укутанный в серый плащ эльф. Перемолвившись с капитаном парой слов и передав ему блеснувший парчой свиток, эльф снова растворился в темноте. Письмо от Верховного Короля нолдор, возможно — тайное послание Королям Гондора...

Ронвэн крепко прижала к себе сверток и посмотрела на сына: какой же он славный и милый, какой он будет сильный и красивый, когда вырастет.

Нет, конечно, Верховный Король эльфов не станет передавать свои послания через капитана небольшого суденышка. Тем более Королям Юга. Нет. Скорее всего, это письмо от имени лорда Гиль-галада. Но важное: зачем посылать письмо морем, а не сушей? А затем, что в море беда не приходит нежданно, и тому, кто везет письмо, будет проще его уничтожить. «И свиток в серебряной парче — в первую очередь его»...

— Владыка Судеб, пошли мне смерть, сейчас же, — прошептала Ронвэн побледневшими губами. Приди скорее, чтобы без моей воли и хотения случилось то, чего я желаю.

Но смерть не торопилась, оставив ей ровно столько времени, сколько нужно, чтобы погубить все и вся.

И Ронвэн прокляла человеческое сердце, полное яда и измены. Она знала, кто произнес слово «выкуп», но не имела силы не слышать. Если бы не эта брешь в доспехах рока, она вынесла бы все. Но устоять, не пытаясь спасти сына, она не могла.

И от силы голоса, звучавшего в ее сердце, мир осыпался прахом. Смотри, Ронвэн, некогда прозывавшаяся Эдэльвэн, смотри хорошенько и не говори, что не видишь. Ты уже совершила предательство. Так сорви же серебряную мишуру, которой ты тщилась скрыть тьму своего сердца.

Выкуп. Ронвэн положила сына на одеяло и, вспоров кортиком серебряную парчу, разрезала шнур и бросила все это под ноги. Потом развернула свиток.

Первым делом Ронвэн взглянула на подпись: Алдор. Она на мгновение нахмурилась, а потом сообразила: письмо было на Древнем Наречии, а Алдор — квэнийское имя Галдора Гондолинского, советника Гиль-галада. Адресовано письмо было некоему эльфу при дворе лорда Анариона, по имени Малталассэ, насколько поняла Ронвэн из текста, — главе контрразведки Гондора: речь как раз шла о безопасности Южного Королевства, о планах лордов морэдайн, о Черной Земле. Письмо пестрело неприятным то ли словом, то ли названием «улайри», упоминалось в нем и о гондорских разведчиках в Умбаре и Харадвайте.

Малыш запищал. Ронвэн подняла глаза от письма и посмотрела на сына: да, для любого лорда из морэдайн, слуги Неназываемого, это письмо будет представлять гораздо бо́льшую ценность, нежели плавающее под черным с серебром флагом двухмачтовое судно с прямым парусным вооружением. Или жизнь маленького ребенка.

Она положила свиток на сундук и, двигаясь совершенно машинально, завязала сумку с письмами, открыла кормовое окно и выбросила в море, хотя в этом уже не было никакого смысла.

Теперь никто не сможет ей помешать. Кроме самих морэдайн — буде они пожелают потопить бриг, а не взять его на абордаж. Что ж, тогда не судьба им узнать, о чем советник Короля Гиль-галада пишет советнику Короля Анариона.

Но она уже приняла решение, и никто не вернет ей того, что она разрушила и погубила, пытаясь выкупить сына. Эльфийские фонарики в вечер ее свадьбы, руки отца, колыбельная матери, Белое Древо с короной и звездами на черном поле, пятиконечная звезда ее народа, похожий на стрижа юноша с рыжевато-каштановыми кудрями — все это гибло, как медузы в час отлива под жгучими лучами солнца. Даже не умирало, а просто испарялось, оставляя за собой мутноватые лужицы слизи. И она лежала на скользких камнях, покрытая смрадными лохмотьями гниющих водорослей, среди обломков раковин, среди дохлых рыб и неведомых морских созданий с уродливо выпученными глазами.

Ронвэн, не слыша плача сына, подняла мелкоячеистую сетку, прикрепленную к полу вокруг одеяла, и зацепила ее за специальный крючок, вбитый в потолочную балку: теперь малыш оказался словно в рыболовной верше. В этом уютном гнездышке ребенок обитал во время шторма: так ему не грозила опасность при сильной качке выпасть из кроватки, стоявшей в углу каюты, или удариться о деревянную решетку или стену.

Потом Ронвэн аккуратно сложила в сумку все, какие нашла, сухие пеленки, рубашечки, платьица и остальную одежду малыша, прибавила к ним игрушки и полотняные мешочки с едой: сушеные фрукты и хлебцы. Ребенок плакал все громче, и Ронвэн прикрикнула на сына: она вдруг испугалась, что на плач придет Брандир или вернется муж. И тогда они обо всем догадаются. И помешают ей.

Малыш удивленно и испуганно стих. На его щеках блестели крохотные слезинки.

В детстве, бегая по береговой полосе, обнажившейся в отлив, Ронвэн задела босой ногой безобидного червя-пескожила. Ей на всю жизнь запомнилось скользкое безголовое тело твари, поросшее омерзительного вида красными щетинками. Она в ужасе и слезах прибежала тогда к родителям.

Но древний червь пережил всех и вся. Пескожил — правда, а все остальное — мертвая серебряная мишура.

Ронвэн достала из сундука шелковый платок, постелила его на ковер — подальше от сетки — и высыпала на него монеты из большого кожаного кошеля. Туда же она бросила свои украшения: ожерелье розового жемчуга — свадебный подарок, кольца, алмазную диадему и серьги. По стенам каюты побежали золотые, серебряные и радужные солнечные зайчики. Мгновение помедлив, Ронвэн положила на платок письмо лорда Галдора и для верности пришпилила его к полу фамильным кортиком мужа — на лезвии под рукоятью блеснула пятиконечная звезда, клеймо старшего мастера Гильдии Оружейников Анадунэ.

Вот так она выкупит жизнь сына: золотом, драгоценностями и изменой. А теперь пусть поскорее наступят темнота и пустота. Да, так будет нарушено последнее обещание, которое она дала мужу. Ронвэн откинул крышку сундука с оружием — почему-то теперь она оказалась очень легкой — и достала со дна еще одну кольчугу и замшевую лучную перчатку на левую руку. Скользнула в кольчугу — кольца зацепились за волосы, и она безжалостно рванула их из-под ворота. Где-то была ее кожаная повязка? А, вот. Ронвэн надела ее на лоб, заткнула за пояс перчатку и подхватила лук с колчаном. Она уже шагнула к двери, как за спиной зашевелился ребенок. Она застыла на месте, потом повернулась всем телом и какой-то деревянной походкой подошла к сыну. Малыш молча сидел, вцепившись в ячейки сети и глядя на мать широко распахнутыми глазами. Ронвэн опустилась перед ним на колени и положила рядом лук и колчан. Нет, так нельзя. Но она едва осмеливалась смотреть на извивающегося в мокром песке червя, не то что коснуться его. «Помоги мне», — прошептала она из последних сил.

И Ронвэн протянула левую руку и схватила мерзкую зелено-серую тварь. Прикосновение это было настолько отвратительным, что едва не убило ее, но Ронвэн не разжала руку, а, напротив, потянула червя из норы. Пескожил сопротивлялся изо всех сил, но Ронвэн тянула с неослабевающим усилием. Это были матери, у которых убивали сыновей: видишь, как сверкает золотом сложенный из голов курган? Матери, чьи дочери умирали от морового поветрия и от тоски. Седая женщина в сером плаще лежала у камня со странными знаками. Ее сын уходил вдаль, в лес, и из-под ногтей, которыми она вцепилась в дверной косяк, текла кровь. Рука Ронвэн онемела от красных ядовитых щетинок на брюхе пескожила, которые впились в ее пальцы, но она продолжала тащить тварь. Вечно стонала в ледяном мраке чайка, оплакивая сыновей звезды. Червь задергался, извиваясь и цепляясь за свое убежище из последних сил. Кто-то в черной кольчуге, похожей на шкуру пескожила, бросал в пылающее горнило ее золотоволосого сына и ее самое — она уже не сопротивлялась. Да! Но это не горнило, это огромная каменная чаша, в которой пылает жертвенный огонь. А за чашей... Да, это он: с ликом нечеловеческой красоты и холодно мерцающими глазами. С глазами убийцы, серо-зелеными, как скользкое тело пескожила. С улыбающимися губами лжеца, алыми, как ядовитые щетинки червя. В черных одеждах и золотом венце, изукрашенном самоцветами, с изящными ладонями и тонкими длинными пальцами палача и вора. И она стояла перед ним на коленях, прижимая к себе дрожащее дитя, сгорбленная древним, как сам пескожил, страхом, и древние слова ядовитым фимиамом подымались с ее губ.

Так вот что это такое... Нет, второй раз этого не будет. Просто не будет.

И внезапно за ее спиной зашумел прилив: возвращалось все то, что она считала навеки потерянным. Дева непредставимой красоты смотрела на нее из глубины веков серыми, как эльфийские сумерки, глазами. Ее рука, прекрасная, словно светильник Варды, держала атэлас Королей. Златовласая женщина сопротивлялась как тигрица, защищая сына. Что-то вспыхнуло в темноте, и с белой башни слетела сияющая чайка-звезда. «Помогите мне. Помоги мне!» И Ронвэн поднялась с колен. Падший ангел смотрел на нее, бледнея и становясь самим собой. Она шла к нему через огонь, который был все, и мерзкий пескожил в ее левой руке превратился в сверкающий клинок с пятиконечной звездой на лезвии. И Ронвэн ударила древнего Врага в грудь. И из сердца тьмы хлынули огонь и свет.

Левая рука, которой Ронвэн вырвала из пола кортик со свитком, бессильно лежала на деревянной раме окна. Из-под ногтей сочилась кровь и капала в бурлившую под кормой пену: так крепко она стиснула рукоять. Ронвэн постояла немного, глядя на бегущие в небе облака, потом легко повернулась, подбежала к сыну, поцеловала его ясные глаза и, подхватив лук с колчаном, вылетела на палубу.

Галеон должен был скоро поравняться с бригом. Из носовой катапульты военного корабля вылетел камень и шумно плюхнулся в воду шагах в пятидесяти перед носом брига. Судно закачалось на волнах, захлопало парусами.

— Так... Им действительно нужен корабль, — повеселел старшина. Он стоял за спиной капитана со щитом, чтобы прикрыть его от стрел. — Не пора еще?

— Нет: пусть выйдут вперед и подставят брюхо, — сквозь зубы бросил капитан, не поворачивая головы. Ветер и волнение усилились, и ему стоило немалых трудов удерживать штурвал.

Сбоку просвистела стрела, проделав аккуратную дыру в парусе.

— Второе предупреждение, — заметил старшина. — Если нам посшибают паруса, у тебя не будет нужной для маневра скорости.

Капитан не успел ответить: он увидел, как кто-то, одетый в его вторую кольчугу, карабкается по вантам с луком и колчаном за спиной с явным намерением забраться в «воронье гнездо» и открыть оттуда стрельбу — вопреки его приказу.

— Кто посмел... — гневно начал капитан, но тут человек, перебираясь в корзину, повернулся боком, и капитан узнал свою жену: на лбу темный кожаный ремешок, чтобы волосы не лезли в глаза. И он лишился дара речи.

Ронвэн уперлась покрепче, повесила колчан со стрелами на специальный крюк-карабин и подняла лук наизготовку. Галеон уже давно приблизился на расстояние выстрела.

— Ронвэн! — закричал капитан, перекрывая шум ветра и моря.

Она повернулась к нему, и капитану показалось, что ее лицо совсем рядом. Такой он видел Ронвэн единственный раз в жизни, когда год назад, встречая его на причале в Линдоне, она сказала, что ждет ребенка. Тогда Ронвэн горела как хрустальный эльфийский светильник, который еле удерживает бьющееся в нем прохладное серебряно-голубое пламя. Казалось, хрусталь вот-вот расколется, и свет вырвется наружу ослепительно-белым сполохом. Капитан видел, что теперь это случилось: и смертная плоть последние минуты удерживала серебряно-лазурный дух.

Ронвэн прицелилась и выстрелила: на таком расстоянии встречный ветер почти не мешал. Стрела перебила гитов, и отвязавшийся гик, громко хлопнув бизанью и резко повернувшись, сшиб с ног целую толпу народу и сбросил в воду кого-то в черном с золотом.

На палубе брига радостно закричали «Арнор! Арнор и Гондор!». Ронвэн продолжала стрелять, хотя и не столь удачно. С галеона долетел обрывок команды, и в небо взвилась целая туча стальных стрел.

Это было как ливень из гвоздей. Прежде Ронвэн не представляла себе, насколько это страшно. Она в ужасе попыталась спрятаться за мачтой, закрывая, как ребенок, голову руками, оглохнув от железного стука стрел по дереву.

Что-то с силой ударило ее в бок, ниже талии, и она едва не вылетела из корзины. Боль была настолько острой, что Ронвэн даже не смогла закричать. Ее пальцы нащупали металлическое древко стрелы, пробившей кольчугу и глубоко вонзившейся в тело. Она попробовала выдернуть стрелу или сломать древко, но едва не потеряла сознание от боли: похоже, острие застряло в кости. Ронвэн тщательно вытерла о бриджи окровавленную ладонь, выпрямилась, достала из колчана еще одну стрелу и наложила ее на тетиву — лук она не выпустила. И начала стрелять, стараясь упираться ногами в дно корзины так, чтобы не задеть металлическим древком с черным оперением о деревянное ограждение.

Когда на бриг снова обрушился стальной ливень, Ронвэн уже не пряталась, продолжая стрелять. Она успела заметить, как внизу, за спиной мужа рухнул на доски юта старшина с черным древком в горле. Потом стрела пробила ей грудь и выбросила из вороньего гнезда. Она закричала «Мама!», но удара о палубу уже не почувствовала.

Последняя стрела Ронвэн попала в черный с золотом вымпел, и Золотой Лев Андасалкэ, плавно змеясь, спикировал в море, словно убитый дракон.

В этот момент капитану послышался женский крик, и он перевел взгляд на мачту. Одновременно он увидел, что в вороньем гнезде никого нет, и до него долетел звук падающего тела. И плач ребенка.

— Ронвэн! — закричал он, не слыша себя сквозь шум. Что-то вспыхнуло у него в груди, он резко рванул рулевое колесо, и через несколько мгновений бушприт брига ударил в скулу галеона.

Бой кончился быстро. Тяжелораненых, дорезав их без лишней жестокости, снесли под ют вместе с погибшими в бою. В плен попали лишь несколько легкораненых бойцов. Одним из них оказался капитан брига.

Взяв щит убитого палубного старшины и выхватив меч, он трижды сбрасывал с юта на палубу абордажную команду, которая пыталась вскарабкаться наверх по лесенке. Потом морэдайн начали стрелять, и тогда капитан спрыгнул в черно-золотую круговерть. Он зарубил двоих или троих, прежде чем с него сбили шлем и ударили в висок железной кромкой щита. Сознания он не потерял, но на мгновение у него отнялись руки и ноги, и его бросили на палубу, придавив для верности щитами с изображением золотого льва. Так он остался жив.

Теперь его и еще пятерых пленных поставили на колени на искалеченном носу брига: суда еще не успели расцепить, и капитан видел уродливую дыру в изящном корпусе галеона. Он не сводил глаз с этой пробоины, чтоб не смотреть на людей в черных с золотом налатниках, которые таскали трупы. До белизны выскобленную палубу покрывали теперь дорожки и пятна крови.

В голове все качалось, и капитану казалось, что его душа оторвалась бы от тела и полетела по ветру, как клочок пены, если бы не гвозди-раны. Ныла ссадина на виске, горели раны на руке и на ноге.

С борта галеона сбросили веревочную лестницу, и на палубу брига спустился высокий загорелый мужчина в вороненой кирасе, украшенной золотым львом — судя по всему, капитан галеона Андасалкэ.

Молодой человек выпрямился и расправил плечи. Они посмотрели друг на друга. У капитана галеона были серые глаза и черные с проседью волосы до плеч, и у капитана брига на мгновение потемнело в глазах: морадан напомнил ему родного дядю, брата отца.

— По какому праву вы первыми напали на чужой корабль? Ваши действия — это морской разбой.

— Нет. Это война. Мы напали на корабль под флагом изменников и мятежников.

Капитан брига говорил на синдарине, а капитан галеона отвечал ему на чистейшем адунайском, однако это не мешало им обоим прекрасно понимать друг друга.

Капитану галеона подали снятый с мачты черный вымпел с серебряной звездой. Он разорвал вымпел и бросил его в лужу крови перед капитаном брига.

— И теперь этот флаг уничтожен.

— Формально говоря, победители мы, — сухо заметил тот. — Поскольку ваш флаг был повержен раньше нашего.

На скулах капитана галеона заиграли желваки.

— Сути дела это не меняет. Вы побеждены и взяты в плен. Желаете ли вы сохранить свою жизнь?

— На каких условиях? — спросил капитан брига незаинтересованный голосом.

Он знал ответ на свой вопрос, и теперь его больше занимали бегущие в небе облака, нежели разговор с капитаном из Андасалкэ.

— Вы должны отречься от своих самозваных королей и принести вассальную присягу Верховному лорду адунайм.

Мужчины посмотрели друг другу в глаза. Прежде капитан брига думал, что в ответ на такое предложение он может только выругаться. Но теперь он просто сказал:

— Я не знаю других верховных лордов дунэдайн, кроме Королей из Рода Эльроса, — и, помолчав, прибавил: — Если что, я спустил бы флаг раньше, не дожидаясь, пока... — и он умолк, чувствуя, что его лицо сводит судорогой.

Капитан галеона склонил голову, принимая этот ответ, а потом повернулся к остальным пленным.

— Теперь слово за каждым из вас. Согласны ли вы принести вассальную присягу Верховному лорду и тем самым сохранить себе жизнь?

— Служить Вонючке? Сами служите! — отозвался стоявший рядом с капитаном Гритнир.

Человек за его спиной оскалился и потянул меч из ножен, но капитан галеона вскинул ладонь, и тот нехотя убрал руку с эфеса. Капитан галеона указал подбородком на следующего.

— Ты?

— Я следую за своим капитаном, — был ответ.

— Ты не обязан... — начали оба капитана одновременно — один на адунайском, другой на синдарине, — оба осеклись и посмотрели друг на друга.

— Нет, — и матрос покачал головой. — Я сам знаю, кому и чем я обязан.

Капитан галеона сделал шаг к следующему.

— Ты?

— Я своими глазами видел Храм. Нет.

— Ты?

— Я не стану отрекаться от присяги. Нет.

Капитан галеона выпрямился и обвел взором всех пленных.

— Мне следовало бы повесить вас на ваших же реях как предателей, но вы доблестно сражались и тем самым обрели право на достойную смерть, — и добавил, обращаясь к своим: — Перекиньте доску через борт.

Пока морэдайн исполняли приказ своего командира, капитан брига, не отрываясь, смотрел в небо. Ему казалось, что где-то высоко над облаками кричит невидимая одинокая чайка. Странно, подумал он, так далеко от суши...

Капитан галеона взмахнул рукой, и он вздрогнул от неожиданности. Оглянувшись, он увидел, что за его спиной морэдайн выстроились коридором, в конце которого белеет доска, перекинутая через левый, обращенный к западу борт.

Капитан брига с трудом поднялся с колен, едва не оскользнувшись в луже крови, натекшей из глубокой раны сбоку над коленом, под краем кольчуги. И, не обращая внимания на людей в черных с золотом налатниках, двинулся к юту. Дойдя до второй мачты, капитан остановился, словно его ткнули в ребра древком строевого копья.

Убитых сложили в ряд. Старшина Хаталдир с серебряным рогом на груди, юнга Уртэль, седой Брандир, тоже с мечом в руке... Ронвэн. Длинные волосы рассыпались по палубе золотистым ореолом, из груди торчит обломок стального древка.

— Если бы мы знали, что в «вороньем гнезде» женщина, мы бы не стали в нее стрелять. Мы не воюем с женщинами, — раздался у него за спиной ровный голос капитана галеона.

Хромая, капитан брига подошел к Ронвэн и с трудом поднял ее на руки. Струйка крови, бежавшей изо рта, успела засохнуть, широко распахнутые глаза напряженно смотрят куда-то вдаль. От застывших зрачков медленно растекался серый цвет, гася морскую зелень радужки, но по стеклянной поверхности глаз бежали отблески небесной лазури.

И капитан брига вернулся туда, где его ждали люди в черном с золотом, люди в черном с серебром и перекинутая через борт доска — начало Квалванда, Пути Смерти.

Отправив за борт живых, победители оставили мертвецов на палубе: бриг получил слишком серьезные повреждения, чтобы продержаться на воде дольше часа после того, как суда расцепят.

Капитан галеона осматривал суденышко, доставшееся ему несоразмерно высокой ценой: десяток раненых, убито семеро, не считая того человека, который упал за борт и под тяжестью доспехов камнем пошел на дно. Пробоина — по счастью, над ватерлинией. И потерян флаг.

Капитан бросил косой взгляд на «воронье гнездо», где все еще покачивался наполовину полный колчан. И вспомнил, как кричала после боя чайка. Капитан галеона вздрогнул, но тут же покачал головой: нет, пустые предрассудки, откуда здесь взяться чайке?

— Нару ’нбалик, разрешите обратиться, — раздался голос у него за спиной.

— Да? — и капитан обернулся к старшему офицеру. — В чем дело?

Тот кашлянул в кулак, словно пытаясь скрыть смущение.

— Возникли кое-какие сложности. Позвольте, я провожу вас...

Несколько удивленный капитан кивнул, и офицер повел его к юту. Открыв дверь в каюту, офицер пропустил капитана вперед.

Тот сделал два шага по белому ковру с черно-красным узором и застыл на месте.

— Так это была не чайка, — неожиданно для себя произнес он вслух.

— Что, мой господин?

— Нет, ничего. Я говорю, значит, это ребенок плакал.

Малыш улыбнулся двум воинам в блестящих доспехах и в одеждах, расшитых ярким золотом. Слезы у него на щеках почти высохли.

— Вот, собственно... — офицер повел рукой. — Что делать будем?

Капитан молчал, разглядывая необычный трофей. У малыша были изящно-удлиненные черты лица, острый подбородок, тонкие светлые волосы и загадочно мерцающие серо-зеленые глаза матери. Он кокетливо засунул в рот деревянную игрушку, которую держал в руке.

— Она оставила драгоценности и золото — выкуп за жизнь ребенка. И вещи для него.

Капитан нагнулся и поднял с продырявленного шелка пустые ножны, украшенные пятиконечной звездой — знаком старшего мастера Гильдии Оружейников, покрутил их в руках.

— Хороший был кортик, — и отбросил ножны в сторону.

Офицер неподвижно стоял рядом, ожидая решения своего командира.

— Похоже, капитан этой посудины тоже знал, что делал: теперь нам волей-неволей придется вернуться на Мыс для ремонта, — заметил он.

— Но полторы недели пути... — капитан галеона приподнял темную бровь и отрицательно покачал головой.

Его спутник наклонился, подхватил ребенка под мышки и достал его из-за сетки.

— Мальчик крепкий. Он уже может обходиться без материнского молока. Но притом он еще слишком мал, чтобы помнить и мстить, — и добавил, внимательно глядя на капитана: — Каждая капля крови Запада — драгоценность в этих землях, мой господин. Когда в следующий раз из Темной Башни за нашими детьми приедут слуги Повелителя, твой сын останется дома.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Хорошо, — сказал капитан. — Забери драгоценности и золото. И... позаботься о ребенке. Бумаги тоже прихвати, какие найдешь.

Офицер покачал головой и указал на распахнутое окно:

— Я думаю, бумаги они выбросили.

Капитан пожал плечами и вышел из каюты, не заметив на полу клочка серебряной парчи и белой восковой печати с двенадцатью звездами в ромбе.

 

28 марта — 3 апреля 2001 года