Ginger (джен)

Билл

Впервые он увидел ее, когда ему было тринадцать. Билл вообще редко обращал внимание на девчонок. Ему вполне хватало тех сладких минут Хогсмида, которые он проводил вместе с друзьями, вдали от учителей, холодных коридоров и огромных стопок домашней работы. Деревушка встречала их уютными, чуть кривыми домиками, сладким запахом карамели «Сладкого Королевства», духотой «Трех метел» и горячим огоньком камина у мадам Паддифут. Билл был третьекурсником, а это значило, что Хогсмид наконец (наконец!) распахнет для него свои двери.

И не разочаровался. В первый же визит Уизли полюбил сахарные перья, которых хватало на несколько часов, и уже к декабрю и думать не мог ни о чем другом. Второй поход в магическую деревушку: верные друзья под рукой, большой свитер с буквой «Б» посередине, присланный накануне мамой (это Рождество он решил провести в замке), теплая шапка-ушанка, ботинки с квадратным мысом — именно в таком виде он и предстал перед ней.

Дочь мадам Розмерты была объектом грез всех старшекурсников. Ей было девятнадцать лет, и Розмерта, стоя за барной стойкой, очень любила приговаривать, что дочь была самым большим ее разочарованием. Это, в принципе, понятно: Розмерта родила ее в семнадцать, не будучи даже замужем. «Самое большое разочарование» в «Трех метлах» практически не появлялось: наверное, именно поэтому Билл и не видел ее во время своего первого визита.

Снег падал крупными хлопьями, таял на кончике носа, и Билл собирался было потуже завязать шапку, взялся за ее шерстяные концы, а потом поднял взгляд… И утонул, окончательно и бесповоротно.

Она стояла на улице. Кажется, только вышла из ресторана матери. Вокруг падал снег, резко контрастируя с ее черными волосами. Тонкие плечи закрывала кожаная куртка. Стояла, смотрела на серое небо и едва заметно улыбалась. Поймала его взгляд и подмигнула.

Наверное, он так бы и стоял, глядя на нее, но тут Пит пихнул его под локоть и затащил в паб.

Впервые он заговорил с ней через год.

Это был теплый, хрустящий, как лист, сентябрь. Лето перед началом четвертого курса выдалось беспокойным: заболел отец. И, пока мама возилась с ним, на плечи Билла легла нелегкая задача — следить за младшими. А это было не так-то просто, учитывая, что малышке Джинни было всего четыре года, и она пыталась неотступно следовать всюду за мамой, а пятилетний Ронни пытался прорваться к болеющему папе. А тут еще и неугомонные близнецы. В общем, Билл устал за лето больше, чем за весь учебный год, и был невероятно счастлив вернуться в Хогвартс.

Школьные коридоры были залиты солнечным светом. Ничего не предвещало этой встречи: не было ни судьбоносных знаков, ни предсказаний. Просто он, увлеченный своими мыслями, случайно врезался в человека. Поднял подбородок, бормоча извинения. И замер на полуслове.

— Вы все тут изучаете только свои ботинки, или это мне так везет? — она скорчила рожицу, а потом потрепала его по волосам. — Я люблю рыжих, ты знаешь?

И помотать головой.

Она улыбнулась, показав ямочку на левой щеке, а потом наклонила голову вбок, перегоняя во рту леденец.

— Ким.

— Б-билл.

— Ну, Б-билл, не подскажешь, где тут у вас кабинет директора?

Кивок. Главное самому сейчас не забыть, где это место.

Ее глаза были серыми, похожими на дождливое небо.

— А вы не учились в Хогвартсе? — осторожно спрашивает Билл, пока они идут к лестнице, и тут же дает себе мысленный подзатыльник, как только замечает ее насмешливый взгляд.

— Пацан, я похожа на студентку?

Ее худые ноги в рваных джинсах, ботинки из драконьей кожи, проколотое в двух местах ухо, ехидная улыбка.

— Не совсем.

Смешок.

— Я бы прогнила среди этих правил. Жизнь слишком коротка, чтобы вечно находиться в гребанных рамках, понимаешь?

Проходящие мимо семикурсники смотрят на них так удивленно, что Билл и сам не знает, что лучше: прямо сейчас провалиться под землю (желательно вместе с Ким) или гордо расправить плечи — несмотря на свой пугающий образ, Ким всего ненамного выше его.

— Мама учила меня дома. Ну, когда я не сбегала через окно, — продолжает девушка, явно не желая растягивать паузу. — Возможно, если бы у меня был отец, я бы и училась в этом замке: он, кажется, был выпускником Хогвартса.

— А кто он? — вперившись взглядом в ступеньки, подает он голос, но в ответ слышит лишь тихий вздох.

Какое-то время они идут молча.

— Это здесь, — Билл останавливается около горгульи, и, собрав всю свою смелость, смотрит ей прямо в глаза. Серые. Холодные.

Ким кивает ему.

— Спасибо, Веснушки.

От этого прозвища в груди разливается какое-то тепло.

Он уже почти заворачивает за угол, когда ему в спину ударяет ее голос.

— Я не знаю, кто мой отец, но я здесь, чтобы это узнать.

Впервые он коснулся ее еще через год.

Билл не забыл. Весь год он высматривал ее в Хогвартсе, в Хогсмиде — и не видел. Он потерял всякую надежду, но потом на втором этаже «Трех Метел» что-то громко разбилось, а потом она, лохматая, скатилась по лестнице.

Выхватила из рук Пита бутылку со сливочным пивом, сделала глоток и сплюнула на дощатый пол.

— Что же ты не пьешь чего покрепче, парень?

И тут ее взгляд остановился на нем.

— Привет, Веснушки.

Помнит? О Мерлин, она правда его помнит! Внезапно охватившая его радость появилась и угасла.

Билл про себя чертыхнулся. Опять она видит его в неудачный момент: когда на верхней губе вместо обычных усов расползись пенные, а глаза слезятся от каминного дыма. Ким, похоже, это ни капельки не волновало: она хлопнула ладонью по столу и прищурилась. Глаза в глаза. А потом улыбнулась, только почему-то без ямочки.

— Идем, поможешь мне.

— Что-то случилось? — вежливо спрашивает он, когда они выходят на улицу. Ким не отвечает. Дует холодный осенний ветер, небо темное, а прохожие, едва выйдя на улицу, тут же заходят обратно. Билл закутывается в старое папино пальто и приподнимает воротник, недоверчиво смотря на девушку. Той, кажется, совсем не холодно: в одной тонкой кофте. Лишь присмотревшись Билл замечает, что она едва заметно дрожит.

Мама всегда учила его быть джентльменом. Но оценит ли она?..

Наплевав на здравый смысл, Билл стягивает с себя пальто и набрасывает ей на плечи. Ким усмехается, но ничего не говорит. Они молча проходят узенькую улочку и оказываются на пустыре, окруженном деревьями лимонного цвета. Это небольшая площадка, вымощенная крупным средневековым булыжником, футов пятьдесят на пятьдесят. Ким останавливается в самом ее центре и вскидывает тонкие руки, запрокидывая голову. Поначалу Билл не понимает, что происходит, а потом и сам поднимает голову.

Темно-серое небо нависает прямо над головой. Оно так близко, что кажется, протяни руку — коснешься мягких облаков. Сам не понимая, что он делает, Билл тоже вскидывает руки, и теперь они стоят друг напротив друга, глядя в небо. Где-то рождаются и умирают вселенные, а их медленно поглощает небо.

Ким судорожно выдыхает и опускает кисти. На ее пальцах мелькает множество маленьких колец.

— Я узнала, кто мой отец, — наконец произносит она. Билл открывает было рот, но она продолжает: — Но лучше бы не узнавала.

А потом происходит какой-то слом. Капкан. Щелчок.

Билл сам упускает момент, когда его руки внезапно обхватывают ее талию, а пальцы путаются в длинных, спадающих до пояса волосах. Осознание приходит позже. Он чувствует ее запах, странный, гвоздичный, и окунается в него с головой, ощущает, как горячие слезы скатываются по его шее — за этот год он обогнал ее по росту —, ее дыхание щекочет кончик его уха, и весь этот спектр испытываемых эмоций взрывается внутри него.

Казалось бы, что в этом такого? В свои пятнадцать у него был опыт утешения девушек, правда, Биллу казалось, что им он нужен только в качестве носового платка, но в этот раз он обнимал не просто девушку. Он обнимал ее.

Стоял и просто наслаждался моментом, когда Ким внезапно оттолкнула его, да так сильно, что он упал на булыжник.

— Чт…

— Ничего не было, — нехотя протянув ему ладонь, отрезает Ким, вытирая мокрые щеки рукавами его пальто. Билл встает без ее помощи, чувствуя, как внутри просыпается обида. Эти девчонки — что пятнадцатилетние, что двадцатилетние — одинаковые. Выплакались и бросили.

— А разве что-то было? — огрызается он и собирается было уйти, когда она удерживает его за локоть и утыкается носом между лопатками.

Билл инстинктивно сводит их вместе.

— Прости, — ее руки обхватывают его за пояс. — Я просто… не…

— Привыкла? — заканчивает за нее Билл.

— Да, — все еще в его спину отвечает Ким. — Понимаешь, не так много времени прошло с тех пор, как… Он ушел.

Тот-кого-нельзя-называть исчез в тот год, когда Билл поехал в Хогвартс. Ему часто говорили, как ему повезло: магическая Англия и правда начала оживать и расцветать, и теперь уже мало что напоминало о терроре магглорожденных и накатывающей панике. Но порой Билл все равно видел ужас в глазах людей. Развернувшись, он заглянул Ким в глаза.

В них не было ужаса или страха, только непонятное ему отчаяние.

— Пожиратели приходили в наш паб, и все остальные клиенты затихали. Порой они убивали людей. Порой пытались изнасиловать маму. И теперь выясняется, что мой отец — один из них! — ее голос срывается, и Ким поднимает голову, словно желая, чтобы слезы закатились обратно. — Я всю жизнь хотела встретиться с отцом. А он, все его семейство — прогнившие насквозь чистокровные крысы.

Билл прикрывает глаза.

— Ким, зачем я здесь? — вырывается у него против воли. Да. Невовремя.

Но она не обращает внимания. Он открывает глаза — Ким смотрит на него своими холодными серыми глазами, не моргая.

— Я не знаю, — тихо отвечает она. — Ты мне просто нравишься.

Наверное, именно так начинается их дружба — самая странная и непонятная из тех, что видел этот безумный мир. Ким напрочь отказывается говорить, кем был ее отец, а Билла это не так уж и интересует. Ему интересно многое другое, и вскоре он начинает получать ответы.

Ее полное имя — Кимберли, но она его ненавидит.

Ее любимое место — закуток небольшого рокерского магазина в маггловской деревне недалеко от Хогсмида: она приводит его туда в ноябре. На витрине там стоит байк из папье-маше, а внутри на узеньких полках пылятся кассеты и диски с маггловской музыкой. Владелец магазина всякий раз встречает их недоуменным взглядом: наверное, они смотрятся комично вместе, долговязый рыжий парень с юношеской щетиной и невысокая взрослая девушка с непокорной гривой иссиня-черных волос.

Между ними пропасть в семь лет и бесконечное число недомолвок.

Ким называет его «Веснушки», щекочет, отводит буквально за руку в салон, где ему прокалывают ухо, дарит ему свою серебряную сережку. И Билл никак не может отделаться от мысли, что он для нее — просто ребенок. Выше ее, сильнее, нелепей в тысячу раз. Совершенно не похожий на ее друзей: лохматых рокеров на огромных, устрашающих байках.

Но он ничего не говорит вслух. Потому что его странное детское восхищение перерастает, пуская свои жуткие корни прямо в сердце, во что-то новое. Билл уезжает на летние каникулы с одной целью: вернуться таким, какие ей нравятся. Он даже промывает отцу мозги маггловскими мотоциклами, но тот по непонятной причине увлекается автомобилями, и даже приобретает один, втихаря от жены колдуя над тем в гараже.

В начале июля Билл готов рвать на себе волосы: вместо крутого мотоцикла он получил «Форд», мама забраковала сережку в ухе и спрятала ее самый дальний комод под заклятие-пароль, а Чарли прознал про Ким и теперь донимал его своими расспросами.

А потом, по чистой случайности, он находит в гараже, где хранится «Форд», пару маггловских гантель, которые отец также прячет тут от мамы — та, кажется, давно велела их выбросить. «А почему бы и нет?» — думает Билл, вставая следующим утром на пробежку.

Неделя за неделей, и лето начинает медленно угасать, в то время как Билл замечает за собой изменения. Он растет, становится выше, мышцы наливаются силой от многочисленных тренировок. Билл даже разгадывает мамин пароль и вновь вставляет в ухо сережку, правда, только в поезде, подальше от ее внимательного взгляда.

Тут, в Хогвартс-экспрессе, и начинаются странности.

Девчонки, которые до этого замечали его лишь во время своих невзгод, и искали его для того, чтобы выплакаться, сейчас смотрят совсем по-другому. Так… Львы смотрят на мясо.

Билл проводит рукой по отросшим до плеч волосам и заваливается в знакомое купе, где уже сидит Пит и пара их однокурсниц.

Одна из них слегка причмокивает пухлыми губами и подсаживается к нему.

— Билл, привет.

Он заталкивает на багажную полку свой рюкзак и через плечо кивает ей.

— Привет, Линда.

— Ты изменился за лето, — улыбается она и одергивает юбку. — Стал словно… крепче.

К концу поездки он получает целых три приглашения «прогуляться у озера». Пит хлопает его по плечу и, словно с досадой, признает, что он стал «красавчиком», но Билла это совсем не волнует. Главное — что же скажет она.

Но Ким словно не замечает этих изменений. Приветливо улыбается ему и спешит навстречу. Обнимает.

— Ну что, Веснушки, как лето прошло? — это все, что он получает от нее. Идиотизм.

Ким не идет из головы. Днем. Ночью. Ким, Ким, Ким.

Он случайно подслушивает разговор семикурсников, и тут же цепляется за одно слово в их разговоре. Кимберли.

Похоже, в свои двадцать два она все еще тревожит не его одного. Только эти идиоты ничего о ней не знают, если зовут ее так.

— Как думаешь, может мне покрасить волосы? — задумчиво протягивает она, когда они сидят у Черного озера, спустив в него пальцы ног. Ким показала ему многие укромные места, в том числе и это: с одной стороны их скрывают от студентов высокие заросли, а от замка заслоняют огромные валуны.

— Зачем? — удивляется Билл и дергает ее за длинную вьющуюся прядку. Ему нравятся ее темные волосы.

— А может, мне надоел этот цвет. Всю жизнь с ним живу, пора бы попробовать что-то новое, — усмехается Ким и запрокидывает голову. — Вон то облако похоже на дракона.

— А мне кажется, на тебя.

— То есть я похожа на дракона? — уточняет Ким. Из ее глаз брызжет веселье.

— У тебя тоже есть крылья, — пожимает плечами Билл.

Ким ничего не отвечает. Он поворачивает голову и тут же подается назад — ее глаза оказываются совсем близко.

— Объясни, — просит она, а Билл усмехается.

— Ты сама говорила, что любишь свободу. А мне кажется, что ты и есть свобода, — ее глаза чуть раскрываются, — крылья… Они как символ, — заканчивает он свое путанное объяснение, а Ким фыркает и отстраняется.

— Много ты понимаешь, Веснушки.

Может, он не очень многое понимает, но уверен: Ким впервые целует его во сне.

Приходит к нему и садится на край кровати, как мама в детстве. Убирает с его лба волосы. А потом осторожно целует, едва касаясь губ. Билл просыпается среди ночи, и первые секунды сердце в груди стучит так, словно собирается пробить ребра.

В настоящем мире нет ласки. Ким — она и есть Ким, угловатая, саркастичная, но душераздирающе красивая Ким.

В реальности все совсем не так. Он целует ее впервые. Не она его.

— Твои волосы можно собирать в хвост, — замечает она одним мартовским вечером, когда они сидят в ее комнате, лениво смотря на огонь. Радиоприемник тихо шуршит на его коленях, но, когда Ким встает, чтобы поискать ему какую-нибудь ленточку, Билл неосознанно поворачивает колесико, и по комнате разливается приятный голос какого-то маггловского певца.

Он, как завороженный, смотрит, как Ким мягко кружится по комнате с черной лентой в руке. Очарование момента захватывает его, и он забывает, где он. Ким.

Потерявшая свои рокерские замашки, в обычном домашнем халате, похожим на платье, с кошачьей грациозностью передвигается по комнате. Садится на кровать за его спиной и собирает его волосы на затылке в хвост. Перевязывает тот ленточкой.

Билл сидит не шевелясь, затаив дыхание. Это был тот самый редкий момент, когда Ким позволяла себе что-то подобное. Когда дикая пантера превращалась в домашнюю кошку.

Певец в приемнике растягивает ноты, явно приближаясь к финалу. Ким перевязывает его волосы и плюхается рядом на пушистый белый ковер.

— Ну вот, теперь хоть лезть в глаза не будут, — довольно замечает она. Билл в ответ сдувает со лба пару коротких прядей.

Ким смеется. У нее очень красивая улыбка и ямочка на щеке.

Биллу требуется всего секунда на размышление. Он осторожно касается ее подбородка. Наклоняется и целует прямо в слегка приоткрытые губы. Целует неумело, но так, как может, не веря, что свой первый поцелуй он осуществил с той, с кем и не мечтал. За этими мыслями он забывает о главном — о том, что, собственно, происходит. Вспоминает, когда ему в плечи упираются ее ладони.

Он отрывается от нее, но лишь для того, чтобы увидеть в ее глазах непонимание. И это ударяет прямо в грудную клетку. Осознание того, что она не ответила.

— Who loves a woman like a little girl… — словно издеваясь, пропевает радио.

Билл выключает его. Воцаряется тишина, сбиваемая лишь его частым дыханием.

Ким смотрит на него. Просто смотрит. Словно принимает для себя какое-то важное решение.

— Билл, — начинает она, и ему тут же становится все ясно. Если она заговорила с ним, как со взрослым…

Он молча поднимается, ставя приемник на кровать, застеленную фиолетовым покрывалом. Развязывает ленточку на волосах. Собирается было протянуть ей, но почему-то кладет в карман. Ким ничего не говорит, просто наблюдая за ним. Биллу становится неприятно. Хоть плачь. Ну и чего он себе выдумал?

Когда он хлопает дверью, это даже не слышно, потому что внизу шумит музыка. Выходит на улицу, но в замок не идет. Пусть Филч хоть весь слюной изойдет, проклиная его, сегодня он не хочет туда. Билл сворачивает к «Кабаньей голове».

— Молодой человек, вы уже совершеннолетний? — спрашивает его ведьма за стойкой, но Билл бросает на нее такой взгляд, что та тут же осекается и предлагает ему выпить.

Ким находит его здесь через пару часов: впервые напившегося, позабывшего о своих обязанностях старосты, расстроенного и злого.

Когда она трогает его за плечо, Билл уже знает, кто это. Он чувствует ее.

Не возражает, когда она вливает в него антипохмельное. Молчит, когда она вытаскивает его на улицу. На перекрестке Билл останавливается.

— Ким, я все понял, — она также останавливается, словно эти слова ударили ее. Поворачивается. — Я понимаю, что я — просто несмышленый мальчишка. Понимаю, что ты хочешь забыть то, что сегодня произошло. Без проблем. Давай забудем.

— Давай забудем, — едва слышно повторяют ее губы, а потом она гордо вздергивает подбородок. — Да, давай забудем, что ты — единственный студент, который знает обо мне больше, чем я сама знаю! Давай забудем, что все минуты, проведенные с тобой, были самыми светлыми в моей жизни! Давай забудем, что ты — безмозглая скотина, которая не видит дальше своего носа! Давай забудем, что ты стал таким… таким… — Ким захлебывается в словах, но он в два прыжка оказывается около нее. Опять глаза в глаза.

— Давай забудем, что ты стал мне дороже всех, кого я знаю, — дрожащим голосом заканчивает она и разворачивается. Начинает быстро удаляться, словно боясь, что он нагонит ее.

Но он и правда нагоняет. Хватает за руку, дергает на себя и впивается в губы. А она — Мерлин, словно ждала, — отвечает, зарываясь пальцами в его волосы. Билл обхватывает ее покрепче, чувствуя, что она направляет его, и углубляет поцелуй, опять чувствуя сладкий аромат гвоздики. Ее волосы щекочут щеку — плевать, на все плевать! На них льется теплый свет фонаря, и губы Ким такие ледяные, что это обжигает, но все, чего он сейчас может, все, на что он способен — это прижать ее так крепко к себе, чтобы и не думала ускользать. Кажется, ей это и в голову не приходит — ее ладошки обнимают его плечи. Прячутся под теплый воротник, становясь ближе к его коже. Билл отрывается от нее, чтобы глотнуть воздуха.

Они смотрят друг на друга, а потом схлестываются опять. Ким приоткрывает губы, и ее язык мягко очерчивает его нижнюю губу. Билл покорно ждет, как ученик, беспорядочно водя руками по ее спине, предплечьям, сжимая талию, убеждаясь, что она тут, правда тут, и что это все не его очередной сон. Фантазия. Они целуются долго, сладко, и он чувствует, что согревает ее, когда на другом конце моста раздается долгий предупреждающий свисток.

Ким нехотя отрывается от него.

— Иди, — с улыбкой подталкивает его к мосту.

Мало.

Билл смотрит на мост, потом на нее, и опять прижимает ее к себе, раскрывая ее губы ртом.

Еще свисток.

— Я скоро приду, — кричит он, постепенно удаляясь.

Свисток.

— Я жду!

Наверное, никто и никогда не скрывался усерднее, чем они. Отношения студента и девушки, старше его на семь лет, вряд ли бы понравились школьной администрации. Та непременно доложила бы все родителям.

— Я закончу школу через год, — говорил Билл, когда видел, с какой тоской она смотрела в окно на счастливые пары. — Мне все равно, что скажут родители. Хочешь, уедем?

Однажды Ким с хохотом перебралась на кровать, чуть не сломав ему ногу, и улеглась рядом, повернувшись к нему лицом.

— И куда мы поедем?

— Не знаю… Какая разница? — спрашивает Билл, но потом замечает, что такой ответ ее не устроил. Краем глаза смотрит в окно за ее спиной и замечает гобелен с пирамидами в витрине. — Давай в Египет!

— Почему туда? — улыбается она.

Билл переворачивает ее, прижимая спиной к себе, обнимает и целует в шею.

— Потому что там мне никто не запретит сделать так…

Их первая большая ссора начинается по весьма глупой причине.

— А я считаю участие в гонках плохой затеей, — отрезает Билл.

Они в отношениях уже год с лишним, и за это время Ким не раз заикалась о своем желании участвовать в гонках. Он отмалчивался, думая, что пройдет. Нет, не прошло.

— Ты просто боишься, что я смогу выиграть и навсегда вырваться из этой дыры!

— Да я бы был счастлив, если бы ты вырвалась!

— Тогда в чем дело, Билл?!

— Да я за тебя боюсь, ненормальная!

— Ах, ненормальная! Значит, строить отношения с ненормальной ты можешь, а поболеть за нее — нет?

— Ким, это опасно!

— По улице ходить тоже опасно! — она захлопывает дверь прямо перед его носом. Он даже рот открыть не успевает.

Ким игнорирует его две недели. Две долгих, долгих недели.

Билл даже появляется на этих ее гонках, но не находит ее там. Точнее, находит, но не в списке участников.

Ким сидит на выступе перед финишем, болтая ногами в ботинках из драконьей кожи.

— Пришел все-таки, — усмехается она, когда он садится рядом.

— Почему ты не участвуешь? — спрашивает он, приобнимая ее за плечи.

— Потому что ты запретил.

Пара секунд молчания.

— Это правда для тебя важно?

— Ты не представляешь, как, — отвечает Ким. Билл цокает языком.

— Почему?

— Потому что хочу убедиться, что во мне и правда нет ничего от моего отца. Это… — она спотыкается на словах и надавливает на веки пальцами, — Орион, Билл. Орион Блэк мой отец. Видимо, не попав к своей элитной проститутке, он счел забавным переспать с моей матерью.

— Орион Блэк? Но он же…

— Умер, да. Не ты один читаешь заголовки, — огрызается Ким. Под ними проносятся байки тех, кто тренируется перед заездом.

Билл молча протягивает ей шлем.

— Не пойму, то ты ангел, то ты демон, — фыркает он, когда Ким повисает у него на шее.

— Для ангела я недостаточно хороша.

— Ну, по сути, демоны — те же ангелы. Они просто ошиблись выбором.

И он делает это. Совершает ту самую ошибку, когда отпускает ее на трассу.

Финиш. Ее черный байк. Первый. А потом — визг тормозов, крик, словно не его, кровь на асфальте и темнота. И только одно-единственное четкое воспоминание: ее дрожащая ладонь, протягивающая ему свой кулон, простой волчий клык на обычном шнурке.

* * *

Солнце, словно насмехаясь, светило так ярко, что это резало глаза. По воскресеньям на кладбище Хогсмида бывает много народа. Тут похоронены павшие в битве за Хогвартс, погибшие при налете Пожирателей в 1997, простые маги, жившие здесь и умершие от старости. Около ограды стоит небольшой памятник. Он зарос, покрылся зеленью, и теперь уже непонятно, что там изображено.

Местный деревенский парень, навещающий вместе с бабушкой могилу предков, пройдет по узенькой тропинке, ведущей к ограде. Случайно заметит поблекшие позолоченные буквы на каменной плите.

— Бабуль, а тут смотри какое имя! Ким… Кимберли!

А взрослый, незаметный мужчина с морковными волосами, прикрытыми шляпой, сидящий на скамейке напротив, поднимет голову и вздохнет:

— Ее звали Ким.

https://vk.com/wall-148441573_17