Откуда берутся василиски (джен)

Неопрятный мужик с всклокоченной чёрной бородой дрожал от страха и потел так, что его за милю учуял бы любой, не то что опытный алхимик.

— Уверяю вас, господин, это яйцо снёс мой чёрный петух, всё, как я вам говорил, я для этого к вам в пеще... эээ... ре-ди-зенцию и шел, вам ведь пригодится, наверное, добрый г-господин...

Последние слова он договаривал, уже положив свою ношу на пол и пятясь к выходу из пещеры. А на пороге и вовсе повернулся задом и задал стрекача.

Парцелиус проводил его взглядом и презрительно фыркнул. Глупые людишки! Раз алхимик, значит, обязательно прячет несметные богатства и умеет превращать что угодно в золото. Что ни месяц, непременно кто-нибудь явится разведать, нельзя ли в его пещере чем поживиться. Боятся ведь, а все равно ходят. И ушел уже в горы на полдня пути от ближайшей деревни, так нет же, таскаются регулярно, как добрые католики на исповедь! И ладно бы несли что-то вменяемое, он бы на еде сэкономил. В прошлый раз, всего десять дней назад, притащили целый мешок жаб и лягушек. Ну вот зачем ему? Французишки по ту сторону Альп их, говорят, едят, но приличный итальянский алхимик до такого опускаться не собирался.

Он подобрал оставленное сбежавшим мужиком яйцо — действительно какое-то странное, оливковое и продолговатое. Ни на куриное, ни на утиное не похоже. Яйцо чёрного петуха, говорите... А из принесённых жаб ещё пара штук живы — вон, квакают в отгороженном углу...

Парцелиус растянул губы в мрачной ухмылке. В сказки выживших из ума старух он не верил. Он учёный, а не деревенский знахарь, у него за плечами Феррарский университет⁽¹⁾, и, если бы не излишнее внимание святой инквизиции, чёрта с два он бы убрался в горы. Но нападала иногда и на него тоска по бесшабашным студенческим гулянкам и мистификациям. Надо же и ему как-то развлекаться?

Вот и будет развлечение — докажем, что ни из какого яйца, даже высиженного жабой, мифический василиск не вылупится. Эмпирическим путём докажем, заметьте!

Он достал глубокую глиняную миску, аккуратно положил туда яйцо. Подпёр камнями, чтобы не перекатывалось. Выудил из отгородки полуживую жабу и шлёпнул сверху. Та слабо дрыгала лапками, но сбежать не порывалась. Вот и отлично. Хотя если жаба сдохнет, никакого развлечения не получится. Не идти же самому собирать новых!

Парцелиус критически оглядел полученную композицию: жаба явно собралась помирать. Нет, так не пойдёт… Обернувшись, взял со стола мензурку с позавчерашним укрепляющим эликсиром и плеснул на жабу. А-а, эликсир всё равно слабенький, даже простуженное горло вылечить до конца не хватило… Парцелиус махнул рукой и опрокинул мензурку в миску целиком, стараясь не думать, насколько по-идиотски выглядит со стороны. Мокрой теперь была не только жаба, но и выглядывавшие из-под неё камни, и стенки миски.

Всё-таки есть у одинокой жизни преимущества помимо спокойствия. Идиотом вот выглядишь только перед самим собой, например.

Впрочем, жаба явно приободрилась, но убегать всё равно не спешила. Сочтя свою задачу — по крайней мере, первый её этап — выполненной, Парцелиус прикрыл миску широким блюдом, чтобы очухавшаяся наседка не ускакала, и уселся работать. Итак, накаливать философскую ртуть, пока она не превратится в зелёного льва⁽²⁾…

Оторвался от тигля он много часов спустя. Наверняка уже стояла глубокая ночь, но выходить и проверять не хотелось.

Эксперимент с якобы петушиным яйцом шёл как полагается. То есть никак. Жаба всё так же валялась сверху, слабо дёргая лапами в ответ на тычки, на дне миски виднелись остатки эликсира. Часть, похоже, успела испариться: наливал он точно больше. На блюде конденсата нет, странно… Ну да и чёрт с ним.

Парцелиус снова водрузил блюдо обратно на экспериментальную миску и поплёлся спать.

Проснулся он оттого, что свет резал глаза. Опять проспал? Сегодня же диспут!

Только вскочив, он сообразил, что университет давно позади и опаздывать ему некуда. Пещера, знаете ли, не убежит.

А свет — розоватый и ярко пульсирующий — исходил от давешней миски и озарял почти всю его пещеру.

Первым побуждением было унестись подальше, сверкая пятками. «Подобное недостойно истинного учёного!» — мысленно пристыдил он сам себя, нашарил на полке молитвенник и с ним наперевес подкрался к сияющей миске. Хоть с божественным у него последние годы отношения были натянутые, но в такие моменты откуда что берётся…

— Домине Езу Кристе, — затянул Парцелиус дрожащим голосом, прихваченными в последний момент щипцами приподнимая служившее крышкой блюдо, — Фи…⁽³⁾

И осёкся.

Никакой чертовщины, которую он уже успел навоображать. Миска стоит как стояла. Жаба лежит как лежала. Яйцо под ней тоже лежит… наверное. Не видно же. А светятся капли эликсира на дне миски — или и яйцо тоже?

Алхимика пробрал ледяной пот. Чего-чего, а такого результата он от своего развлекательного эксперимента не ожидал. С чего вдруг эликсир — его личная разработка, между прочим, — начал светиться? В составе ведь нет ничего, что могло вызвать такую реакцию!

Может, выбросить это всё от греха подальше?

Он подхватил было миску под круглые бока, но тут же передумал. В конце концов, что такого произошло? Светится — ну и что, бывает. Эликсир ведь показался ему слабым, так, может быть, в процессе дистилляции что-то пошло не так. Не надо было оставлять перегонный куб, а самому уходить! Зато какой может быть эксперимент, если из яйца всё-таки что-то — то есть, разумеется, кто-то — вылупится… Уникальный! Даже если вылупится и не василиск. Да и миска хорошая, ещё пригодится.

Переведя дух и мысленно перекрестившись, Парцелиус снова прикрыл блюдом миску с яйцом и жабой и метнулся к столу — варить новую порцию эликсира. И записывать задним числом ход эксперимента, раз уж вчера не озаботился!

«Двадцатого числа сего месяца…»

Парцелиус отложил перо и повертел уставшим от писанины запястьем. «Развлечение» с выведением василиска несколько затянулось. Сияющая миска мирно стояла на столе вот уже третий месяц, но, кроме странного свечения, ничего не происходило.

Он исправно готовил всё новые и новые порции укрепляющего эликсира и поливал им содержимое миски. Неведомо каким чудом ещё живая жаба пластом лежала на яйце — ни пить, ни есть, ни испражняться ей, похоже, вовсе не требовалось, и поспособствовать этому мог только его эликсир. Кстати говоря, не желавший светиться нигде, помимо миски с жабой и яйцом. На всякий случай алхимик тщательно записал способ получения столь чудодейственной жидкости. В пяти экземплярах! И сам старательно пил его каждый день. Но то ли рецепт подходил только для жаб, то ли человеку нужна была бо́льшая доза — в общем, никакого особого эффекта у себя он не заметил.

Он снова взялся за перо. Каждодневные записи были до отвращения однообразны и сводились к «светится, налил эликсир, всё по-прежнему». Делал он их, пожалуй, на чистом упрямстве: чем больше проходило времени, тем ценнее казался этот случайный эксперимент, тем жальче было всё бросить.

«… искомое свечение в оном сосуде…»

И тут в миске, стоящей почти у него перед носом, что-то громко треснуло. От неожиданности Парцелиус подскочил чуть ли не до потолка пещеры. Колченогий табурет, на котором он сидел, отлетел куда-то назад. Мелькнула мысль отойти ко входу, но затёкшие ноги подкосились, и дальше алхимик наблюдал, стоя на коленях.

Служившее крышкой блюдо съехало в сторону. Свечение пульсировало всё ярче, в розовом свете появились алые проблески.

Парцелиус разрывался между благоговением, — ведь здесь, сейчас, в его пещере, на его глазах происходит, может быть, невиданное доселе чудо! — желанием спрятаться куда подальше и прозаическим, но оттого не менее мерзким колотьём в затёкших ногах.

Из миски резво выпрыгнула внезапно ожившая жаба. Парцелиус вытаращил глаза: только что лежала тряпкой! Жаба оскорблённо квакнула, спрыгнула со стола и шустро ускакала к выходу.

Треск повторился, на сей раз чуть тише, и свечение погасло. Всё затихло.

Выждав минут десять, алхимик с трудом поднялся и заглянул в миску. Там, на дне, из наполовину расколотого яйца пыталось выбраться нечто мелкое, чешуйчатое и светло-синее. И тихо-тихо жалобно попискивало.

Вот это вот — василиск? Парцелиус не верил собственным глазам. Где же царь пустынь, где знаменитое коронованное чудовище с петушиным телом, колючими крыльями и змеиным хвостом? Нечто перед ним гораздо больше напоминало летучую мышь — если бы на свете существовали голубые и чешуйчатые летучие мыши.

Мелкое создание всё возилось в скорлупках, пища и, похоже, пытаясь подняться на ноги. Опасным оно не выглядело, так что Парцелиус облегчённо выдохнул и потянулся за пинцетом — убрать прилипший к голове существа треугольничек скорлупы.

Стоило ему поддеть пинцетом осколок, как неизвестная науке мелочь подняла голову и уставилась прямо на него. Один глаз у неё оказался черным, другой — ярко-синим. Смотрелось, пожалуй, даже симпатично.

— Неужели ты и правда василиск? — пробормотал себе под нос Парцелиус, разглядывая мелкое создание.

Создание по-птичьи склонило головку набок и вдруг, широко открыв рот, закричало.

Ну то есть это уже позже Парцелиус понял, что случилось. А в тот момент его словно волной вынесло из пещеры, и опомнился он, только сидя в снегу на склоне, шагах в двадцати от входа, и пытаясь отдышаться и вытрясти из ушей остатки невыносимо высокого звука. Надо записать, кстати: с размаху задом в сугроб — отлично приводит в чувство!

Посидев минут с пять и насквозь промочив снегом штаны, Парцелиус потряс головой и кое-как поднялся. Вот сейчас он как доберётся до своей пещеры... Как свернёт шею этой мелкой дряни... Все равно же собирался препарировать на благо науки!

Но мелкая дрянь оказалась проворной и встретила его на пороге. Снова открыла рот...

Обратно в сугроб — ещё ладно, а если он таким макаром вообще со склона рухнет? В пропасть?!

— Тшшш! — в ужасе взмолился алхимик, сам не зная зачем прикладывая палец к губам.

И создание внезапно послушалось. Закрыло рот, подковыляло к нему и ткнулось в его башмак.

— Ты чего? — ошалело выдавил Парцелиус, глядя на попытки мелкого монстра влезть повыше.

Существо тихонько пискнуло, наконец забралось на башмак и целеустремлённо поползло вверх по брючине.

Ну нет уж! Собрав остатки смелости, он отодрал ползучую мелочь от собственных штанов. Мелочь не слишком протестовала, висела в его кулаке и попискивала. Хоть и чешуйчатая, на ощупь она оказалась мягкой и даже приятной — как старая кожаная перчатка.

Добравшись до стола, другой рукой Парцелиус вытряхнул из родильной миски прямо на столешницу остатки скорлупы.

— Сиди здесь, — наставительно выдал он, опуская пищащее существо в освободившуюся миску. — Только не ори, ради всего святого!

Легко сказать, не ори... Оно только что вылупилось. Младенцы вон тоже орут почём зря. А как затыкают младенцев?

Точно. Надо попробовать накормить эту пакость. Иначе он и ланцет не успеет достать, как она заорёт, — и что тогда? В пропасть? А он ещё даже толком разглядеть свой... результат эксперимента не успел!

— На, лопай, — Парцелиус поставил перед недовольно пищащим созданием кювету с накрошенной лепёшкой, размоченной простой водой. — Это ты будешь? Больше у меня всё равно ничего нет, кроме вяленого мяса. Я, знаешь ли, как-то не рассчитывал кормить ещё и тебя.

Лепёшка, судя по всему, понравилась, поскольку была всосана в момент. Пришлось крошить ещё одну. На половине второй кюветы существо отвалилось от еды, закрыло глазёнки и, похоже, прямо там и заснуло.

— Ну и что мне с тобой делать? — ворчал Парцелиус, вытаскивая кювету и вытряхивая остатки крошева. — Тебя ж даже не препарировать толком, слишком мелкий, меня такому не учили. Попробовать могу, но вдруг испорчу? Ты ж уникальное существо, твою шкуру небось любой университет с руками оторвёт. А я прославлюсь как создатель настоящего василиска. Настоящего, а не из этих побасёнок!

Он взглянул на мирно дрыхнущее создание. Вроде дрожит... или это только кажется? Плюнул и укрыл мелкое существо собственным шарфом.

— Нет уж. Сначала вырасти до вменяемых размеров, а тогда уже и послужишь на благо науки.

Неведомый зверь рос не по дням, а по часам. Как-то Парцелиус поймал себя на том, что называет его Василом — ну не василиском же звать! Так и прижилось.

Размоченные лепёшки быстро сменились вяленым мясом, а там и просто чем бог послал. Впрочем, Васил вообще оказался непривередливым и понятливым, ел что давали (главное, понемногу), вёл себя тихо, работать Парцелиусу не мешал. Как алхимик и предполагал с самого начала, его василиск оказался существом летающим, и насколько неуверенно ковылял по земле, настолько же свободно чувствовал себя в небе. Расправив крылья, он больше всего походил на большой синий ковёр с бахромой по краям, и только длинный костистый хвост не вписывался в образ.

Весной выяснились сразу две новости. Во-первых, оказалось, что Васил обожает гоняться за бабочками. Те были редкими гостьями в горах, но иногда всё же залетали на верхотуру, и тогда Васил сходил с ума от радости и носился за ними по склонам. А догоняя, мгновенно всасывал в рот. Очевидно, бабочки для него были особым лакомством. А во-вторых...

Это случилось в последний снежный день. Ещё вчера пригревало солнце и Васил охотился за своими любимыми бабочками, а сегодня поднялась пурга. У входа в их пещеру за ночь намело сугробы, и Парцелиус запретил Василу вылетать наружу. Ищи его потом! Лучше пусть в пещере сидит, в своём углу.

Сам же уселся за заброшенный было дневник наблюдений. Итак, basiliscus, молодая особь предположительно мужского пола...

По ушам ударило таким грохотом, что алхимик аж голову вжал в плечи. Потом, опомнившись, кинулся в Василов угол — грохотало оттуда.

Василиск лежал возле рухнувшего набок сундука, прикрыв голову крыльями. Весь в осколках от пробирок: те сушились на сундуке сверху.

— Ты что натворил? — завопил Парцелиус, увидев такое зрелище. — Ты зачем сундук своротил, чудовище???

И тут у него в ушах словно раздался шёпот: «Я больше не буду».

Парцелиус замер.

Не может быть.

— Васил? — медленно переспросил он. — Это ты?

«Я».

— Ты что, говорить умеешь?

В ответ раздалось почти человеческое фыркание. Ясно, вопрос был дурацкий.

— Ну так какого же дьявола ты тут устроил, если ты разумный, а не бессловесная тварь? — грозно вопросил Парцелиус.

«Скучно. Летать нельзя».

— Скучно ему! — взвился алхимик. — Скучно! А я тут при чём? Ты же мне половину пробирок разбил, чудовище! Я, что ли, метель тебе назло устроил?

«А кто?»

Парцелиус никогда не хотел учить — только учиться сам. Не собирался иметь детей. Но, похоже, от воспитания хотя бы одного разумного существа отвертеться всё-таки не удастся.

— Природа, — вздохнул он. — Я над ней не властен. — Не удержался и добавил: — Пока.

В разноцветных глазах Васила вспыхнуло такое любопытство… Пришлось на доступном ему языке объяснять, что такое алхимия, чем занимается лично Парцелиус, зачем ему постигать тайны природы и вмешиваться в естественный ход вещей.

После этого о препарировании Васила Парцелиус, понятно, и думать забыл. Ну василиск и василиск — мало ли что в легендах написано, если на самом деле всё совсем по-другому?

До тех пор пока не случилась катастрофа.

Солнечным летним утром Васил, как обычно, сразу после завтрака улетел размять крылья. Парцелиус же разжёг огонь под тиглем и только принялся растирать в порошок ингредиенты для недавно вычитанного опыта, как до него донеслись еле слышные голоса.

Алхимик прислушался. Потом погасил огонь, запер в сундук инструменты и подошёл к выходу.

Далеко внизу на тропе показалась процессия, с песнопениями и молитвами двигавшаяся прямо к его пещере. Ошибки быть не могло: других троп здесь не проходило.

Какого дьявола он им сдался? Неужели кто-то всё-таки увидел Васила? Да нет, не может быть, он же сначала сам прятал его, когда слышал, что кто-то взбирается в гору, а потом объяснил, что тому надо быть осторожным и прятаться самому.

Видимо, всё-таки недообъяснил.

Парцелиус перевёл взгляд на приблизившуюся процессию. Человек двадцать пять, не меньше. Впереди, в чёрной сутане, шагал деревенский священник, а сразу за ним шёл… Парцелиус прищурился, всматриваясь. Да, точно, тот самый мужик с чёрной бородой, который тогда принёс ему петушиное яйцо!

Не дойдя до пещеры каких-нибудь полсотни шагов, процессия остановилась. Священник шагнул вперёд.

— Мир тебе, сын мой, — нервно проблеял он.

Да он же сам его боится!

На Парцелиуса снизошло облегчение. Хватать и жечь его, похоже, пока не собираются — кишка тонка! Отболтается. Не впервой. Лишь бы Васил не вернулся, пока эти не уберутся восвояси.

— И тебе мир, падре, и вам, добрые люди, — отозвался он. — Что привело вас в мою скромную обитель?

— Это он, он! — вдруг завопил чернобородый, тыкая пальцем в Парцелиуса и аж подпрыгивая от возбуждения. — Это он у меня яйцо стащил!

Стащил?

Из воплей и размахивания руками получалось примерно следующее: больше полугода назад Парцелиус под покровом ночи спустился в деревню, забрался в курятник этого мужика и украл дьявольскую диковину — петушиное яйцо. В то время как рачительный хозяин собирался отнести яйцо вместе с петухом в церковь, чтобы достопочтенный падре разобрался с бесовской силой.

«Путём варки петуха, не иначе», — мысленно добавил Парцелиус. А вслух сказал:

— Святой отец и вы, добрые люди. Посудите сами, зачем же мне творить подобные бесчинства? Я не колдун, я добрый католик, — тут он достал из-под рубахи нательный крест, — и мирный философ. Я удалился в горы, дабы в молитвах и размышлении постигать богословие…

Спасибо родному университету: богословию там выучили даже его!

— Тогда, сын мой, скажи: видел ли ты невиданное чудовище, что вздумало летать над этими горами?

— Нет, падре, не видел. Я редко выхожу из пещеры, провожу время над книгами.

Священник не отставал:

— Эти добрые люди говорят, что чудовище прилетает как раз со стороны твоей пещеры, что оно синего цвета… — Тут он побледнел и потерянно добавил: — Вон как то…

Парцелиус обернулся. Из-за выступа скалы высовывалась наглая Василова морда.

Что делать?!

«Ой».

«Лети отсюда!» — мысленно взвыл Парцелиус.

«А почему они лежат?»

Алхимик крутанулся на каблуках. Вся процессия, только что сгрудившаяся на тропе, валялась вповалку и не шевелилась. Впереди всех, живописно раскинув руки и глядя в небо невидящими глазами, лежал достопочтенный падре.

— Ты что сделал, чудовище??? — простонал алхимик.

«Я на них посмотрел. А они упали».

Парцелиус так и застыл на месте. Убийственный для всех, кроме хозяина, взгляд василиска… Всё-таки не байки?

Потом отмер и кинулся в пещеру — собирать вещи. Быстрей, быстрей, главное — записи, книги и деньги, остальное можно купить, быстрей, подальше в Альпы!

А то ведь этого святая инквизиция ему точно не простит.

1) Феррара — один из культурных центров средневековой Италии, по значению сравнимый с Флоренцией, Венецией и Миланом. Наиболее известные выпускники Феррарского университета — Николай Коперник и Парацельс.

Вернуться к тексту

2) Начальные слова рецепта получения философского камня по Джорджу Рипли.

Вернуться к тексту

3) Иисусова молитва, прошение о помиловании, о помощи в испытаниях и о помощи в борьбе с искушениями. На латыни: Domine Iesu Christe, Fili Dei, miserere mei, peccatoris.

Вернуться к тексту