Тайна Рейкйахлида (джен)

Эта история началась в солнечное московское утро в середине лета. Рассветные лучи приветливо заглядывали сквозь окна, даруя сонным и утомлённым трудовой неделей горожанам обещание тепла и радости. В это утро меня разбудил звонок от старого друга, Жени Кедрова.

Впрочем, следует уточнить, что всё началось не с этого неожиданного звонка: он стал началом лишь для меня. Истоки описанных далее событий лежат в эпохах, относящихся к заре человеческой истории, временам Древнего Египта и Междуречья, правда, относясь к иным землям, не принадлежавшим фараонам и шумерским царям. Те земли населяли лишь дикие племена, едва перешедшие к оседлости.

То, что я вживую встретился с теми, память о ком на Земле сохранилась лишь в искажённом виде, в мифах и легендах народов Севера — стало для меня потрясением.

Произошедшие события сильно отразились на мне — жизнь разделилась на «до» и «после». Немногим за такой короткий срок приходится полностью менять взгляд на мир и свое место в нём. Я стал совсем другим, или точнее стал тем, кем, не понимая того, являлся всегда. В этом мне помогли те, в чьё существование я ни за что бы не поверил еще совсем недавно. В определенный момент заражённый неудивительной для представителя нашей цивилизации склонностью к враждебному недоверию, я поддался страху неизвестного. Я чуть не отверг руку помощи только из-за того, что она не принадлежала человеку. К счастью, оставшись без прежних заблуждений, я нашел силы по-новому взглянуть на мир и обрёл новую надежду, основанную уже не на иллюзиях невежества, а на настоящем понимании.

* * *

Женя Кедров — мой друг детства. Познакомились мы ещё в пятом классе, когда вместе учились в одной из московских школ Северо-Западного округа. Возможно, мы прониклись взаимной симпатией из-за того, что оба не входили ни в одну из крупных компаний, которые заправляли в классе, и чувствовали себя одинаково потерянными в недружелюбной школьной среде. Несомненно, свою роль сыграло и то, что у нас сформировался более широкий круг интересов, чем у подавляющего большинства одноклассников. В девятом классе наши пути разошлись — он пошел в школу с углубленным изучением английского и французского языков, а я — в физико-математический лицей при НИЯУ МИФИ*. Тем не менее мы продолжили общаться. На наших встречах мы порой обсуждали темы и идеи, о которых не распространялись больше ни перед кем, вполне справедливо ожидая насмешек и непонимания. Одной из наших любимых тем были инопланетные цивилизации и возможные контакты с ними — следствие нашего общего увлечения космической фантастикой. Моего друга более всего увлекала идея палеоконтакта — контакта с внеземной цивилизацией, произошедшего в далеком прошлом человечества. Палеоконтакт в искаженном виде оставил память о себе в мифах и легендах разных народов. Именно тогда Женя высказал, на первый взгляд, совершенно нелепую и несерьёзную мысль о возможном инопланетном влиянии на некоторые языки в отдаленные эпохи. Если предположить, что в далёком прошлом значительное количество людей взаимодействовало с инопланетянами, то в языках наверняка остались какие-то отголоски чужеземцев. Значит, тщательно исследуя языки разных эпох и их изменения, можно вычислить время и место, когда произошел предполагаемый контакт. Тогда эта идея была просто еще одной темой для беседы. А темы мы могли менять десятками за час совместной прогулки. Впоследствии для Жени высказанная между прочим гипотеза стала гораздо большим, чем темой для досужей болтовни.

После того, как мы закончили школу, наши встречи стали очень редки из-за вечной нехватки свободного времени и появления множества новых знакомых и приятелей. Мы оба решили стать учеными — но если я решил податься в физику, то Женя выбрал филологию.

Сейчас, с высоты прошедшего времени, нельзя не признать с некоторым стыдом, что Женя всегда был намного более целеустремленным и энергичным человеком. Он целиком отдавался своему занятию, в то время как я и учился и работал, пусть неплохо, пусть без серьезных нареканий в свой адрес, но и без настоящего энтузиазма и увлечения. Да и любые неурядицы выбивали меня из колеи гораздо сильнее.

Защитив дипломную работу по теме: «Аномальная ономастика в языках уральской семьи», Женя с головой ушел в исследования, достаточно неоднозначно воспринятые его коллегами. Впрочем, наверное, не последнюю роль в конфликте сыграл нетерпеливый и вспыльчивый характер моего друга. Разругавшись со своим научным руководителем и покинув Московский Государственный Университет, он, как казалось со стороны, бросил занятия наукой и жил, зарабатывая на жизнь репетиторством. Правда, он часто связывался со своими бывшими коллегами, спрашивая о том, где можно найти какую-нибудь редкую книгу, отсутствующую в Интернете, или желая выяснить подробности чьей-нибудь работы. В ответ его иногда посылали почти открытым текстом. Я не знаю полностью всех деталей конфликта, но, судя по всему, он умудрился серьёзно обидеть немало людей. Хотя, впрочем, часть бывших коллег ему сочувствовало и помогало.

Со мной в тот период общался куда чаще, чем в студенческие годы. Я чувствовал, что друг нуждается в поддержке как никогда, и старался по возможности помогать ему. Порой возникало впечатление, что научные занятия продолжаются. Слишком часто он читал мне целые лекции про историко-сравнительный метод, уральские языки, белые пятна в знаниях об их корнях и многом другом. Слишком часто он сетовал на нехватку прозорливости. Женя производил впечатление человека, который нащупал осколки какой-то невероятно важной и волнующей истины, но никак не может собрать мозаику вместе. Ему мешал страх быть осмеянным и непонятым, страх того, что он занимается чем-то, что в глазах большинства коллег выглядит сущей ерундой. Даже со мной до того судьбоносного утра он не решался на полную откровенность. Увольнение с кафедры воспринималось им очень болезненно.

Затем Женя не на шутку увлёкся изучением народных легенд и совершил ряд весьма неожиданных путешествий, которые вначале безуспешно попытался скрыть от меня. Об «экспедициях» друга я узнал после того, как он однажды не выходил на связь три недели, а после обратился с просьбой одолжить немного денег — путешествия истощили и без того скудные сбережения Жени.

Как оказалось, он ездил по самым глухим уголкам российского Крайнего Севера, два раза был на Урале, и, кроме того, посетил Норвегию и Финляндию, с большим старанием, но достаточно неумело изучая местный фольклор, желая найти свидетельства чего-то, чем стал буквально одержим последние годы. Конечно, в основном он пользовался доступными в Интернете материалами, которых изучил просто небывалое количество. Он проштудировал колоссальный массив ирландских и скандинавских легенд, а также легенд малых народов русского Севера и Урала. Особенно его интересовали сказочные истории о человекоподобном «скрытом народе», многие из которых практически не известны за пределами небольших областей и имеют яркие самобытные черты. Их Женя исследовал с особенной тщательностью и, как правило, старался раздобыть вариант на языке оригинала, что было непросто, так как часто язык оказывался практически вымершим. В таких случаях ему иногда приходилось отправляться в те края лично и беседовать с немногочисленными носителями языка, ища тех, кто, может быть, помнит интересующую легенду. Часто поиски оказывались безуспешны. Один раз его чуть не схватили полицейские, приняв за беглого заключенного. К счастью, всё обошлось. Женя старался убедить родных и друзей, что путешествует исключительно в туристических целях. Это первое время работало, но спустя какое-то время стало ясно, что опальный лингвист взялся за старое, причем в куда более эксцентричной форме.

Как-то раз, при встрече, в ответ на попытку уговорить рассказать о своих таинственных исследованиях, он признался мне, что все чаще сомневается в своих силах и правоте. Евгений продолжил, что иногда, смотря на себя со стороны, видит полоумного, одержимого бредовой идеей фанатика, чья молодость утекает в погоне за миражом. Видимо, тогда он начал потихоньку терять надежду на то, что в его безумной гипотезе есть что-то кроме вымысла и безрассудной фантазии.

Я с болью наблюдал, как с каждым годом друг детства становился все более и более отчуждённым от общества, уходя от нас в неизвестные дали. Его ровесники работали, создавали семьи — Женя же все глубже погружался в безумный

поиск, а его исследовательское рвение все больше напоминало манию. Он осунулся, похудел и выглядел на несколько лет старше, чем ему было на самом деле. Среди соседей он прослыл чудаком. Кое-кто подозревал в нём наркомана.

Впрочем, к тому времени и у меня начались определенные проблемы. Мой брак с бывшей однокурсницей развалился, будто карточный домик, под грузом накопившихся взаимных претензий. Когда прошла влюбленность и вызванная ей кратковременная эйфория, выяснилось, что мы — люди совершенно разного характера и несхожих взглядов, слишком отличные друг от друга, чтобы быть вместе. Вдобавок ко всему этому, у меня появились психические проблемы.

Меня начали донимать неопределённые тревожные мысли. Нередко посещало неуютное чувство, что рядом находится что-то непостижимое и необъятное. Словно я задремал на берегу бушующего океана, и брызги ледяной воды летят за шиворот, а волны подбираются всё ближе. Когда дневная суета отвлекала меня, это ощущение таилось где-то на границе сознания. Но в одиночестве и тишине оно накрывало с головой. Хуже всего приходилось ночью в темноте: когда зрение бездействует, наш разум становится восприимчивым к вещам, обычно не замечаемым. Дошло до того, что я начал оставлять свет на ночь. Но это не помогало: уснуть не получалось, а бессонница лишь усугубляла состояние.

Затем даже на улице, среди городского шума, меня стали посещать странные образы и мысли. Я слышал странные звуки. Иногда я осмеливался прислушиваться к ним вместо того, чтобы стараться не обращать на них внимания. В результате в отдельных случаях удавалось вычленить нечто, напоминающее приглушённую мелодию, бесплотный голос или просто гул ветра. Это переносилось просто ужасно. Я пришел к выводу, что, видимо, заболеваю некой формой шизофрении. Я старался не прислушиваться к своему новому необычайному чувству, иногда это получалось. Но чудовищная какофония все чаще и чаще прорывалась в мой измученный мозг. Чем больше я переживал по поводу происходящего, тем хуже я контролировал себя. Пытаясь отвлечься, я то до беспамятства пьянствовал с друзьями, то с головой уходил в работу. Это давало облегчение на несколько дней, но потом все возвращалось на круги своя. Большой дискомфорт стали причинять ситуации, когда долго не удавалось найти способ отвлечь внимание. Включённый аудиоплеер стал моим постоянным спутником. Дома всё время работал телевизор. Редко когда получалось хорошо расслабиться и отдохнуть.

Как апофеоз, за два месяца до судьбоносного звонка начали сниться очень необычные сны. Меня и раньше по ночам посещали образы, слишком причудливые даже для снов — но редко. В такие ночи я чувствовал, как плыву или лечу, лишённый всех привычных телесных ощущений, а вокруг — лишь бессвязные глухие отголоски неописуемых звуков.

Самым пугающим во всех этих проблемах ощущалось даже не полное непонимание происходящего, не всё усиливающийся страх надвигающегося сумасшествия, а впечатление, что события происходят помимо моей воли.

Благодаря силе воли мне удавалось продолжать нормальную жизнь. Никто, кроме близких друзей и родных, не замечал во мне никаких перемен. Тем не менее, я стал желчным, раздражительным и вечно усталым человеком, хотя изо всех сил старался не снимать маски прежних жизнелюбия и приветливости.