О картах, чердаках и поцелуях (гет)

В ветреную погоду в камине и трубах на Гриммо что-то тихо завывало, призывая Гарри присоединиться.

Иногда ему казалось, что это дух Сириуса пытается выразить всё то, что его хозяин не успел сказать при жизни; иногда в этих звуках Гарри мерещилось жалобное причитание Добби, а если город накрывал дождь, в неравномерном постукивании капель Гарри слышались проклятия тех, кого он подвёл, не понял, не спас. Их было много, очень много — людей, готовых проклинать Гарри вечно — и пусть они находились по ту сторону яви, это не мешало ему представлять их земные несчастья и слышать тихие и громкие упрёки.

— Такое впечатление, что они все чего-то от меня хотят, — как-то пожаловался он Рону и Гермионе, с досадой потирая разболевшийся после ночи затылок.

Рон попытался всё свести к шутке, сказав, что это всего лишь ветер, раз он тоже может слышать эти мерзкие звуки, и пообещал привести знакомого мамы, «который шарит в трубах». Гермиона уже не в первый раз заявила, что Гарри нужно обратиться к «специалисту». Ему очень не понравилось её выражение лица: в нём проглядывало сочувствие пополам с бессилием.

— Мне не нужны мозгоправы, — отмахнулся Гарри, выдавливая из себя улыбку и сожалея, что высказал вслух свои глупые мысли. — А вот ремонт труб и правда не повредит. Туалет наверху спускает с таким грохотом, что я ночью боюсь разбудить соседей.

Он прекрасно знал, что соседи ничего не услышат, хоть он танцуй на рояле. И Рон с Гермионой тоже это знали и всё же улыбнулись его шутке.

— Может, поживёшь пока в Норе? — голос Рона прозвучал нарочито безразлично. — Поможешь нам кое в чём, да и веселее.

С тех пор, как схлынула волна эйфории от победы, закончились интервью для прессы и показания для Визенгамота, Гарри ощущал только одно: финальность. Он не совсем понимал, что это значит, но странное, горькое ощущение, что всё закончилось, росло в нём день ото дня. Несмотря на пережитые потери, к нему раньше никогда не приходило такое чёткое осознание непоправимости произошедшего. Всё закончилось, а что дальше — неясно. Раньше у него была цель — нет, миссия, которую нужно было выполнить любой ценой; теперь, по завершении миссии, уплаченная за неё цена стала казаться непомерной. Он проводил дни и ночи, обдумывая и переваривая свои ошибки, изобретая десятки правильных, разумных, логичных способов сделать всё по-другому. Он должен был давным-давно понять замысел Дамблдора и раскусить Снейпа. Он должен был меньше принимать на веру то, что говорили другие, он не должен был допустить Битвы. И, самое главное, как он мог не разглядеть в самом себе крестраж? Гарри казалось, что Рон с Гермионой негласно осуждают его именно за это — за слепоту, за тугодумство, за потерянное время, а ещё за Тонкс, Люпина, Фреда и всех остальных…

Но этими мыслями он ни с кем не собирался делиться.

— Нужно привести здесь всё в порядок, разобрать хлам, повыкидывать ненужное. И нет, — Гарри поднял руку в предупредительном жесте, — я сам! Вам хватает своих забот! Кстати, Гермиона, как твои родители?

Гермиона просияла и заговорщицки переглянулась с Роном.

— Представляешь, австралийское Министерство сообщило, у них всё в порядке. Я скоро к ним поеду.

— Здорово!

— Да, и… — Рон выразительно прокашлялся.

— Что? — нетерпеливо спросил Гарри.

— Понимаешь, мы тут хотели тебе кое-что сказать…

— Ну, я как бы не слепой и догадался, что вы спелись, — с кривой улыбкой ляпнул Гарри и тут же умолк, глядя на то, как у Гермионы вытягивается лицо. — Нет, подождите, а что именно?

— Ничего особенного. Просто Рон хочет помочь мне с родителями. Мы собираемся вместе поехать в Австралию, ненадолго, — она посмотрела на Гарри с таким виноватым видом, будто собиралась бросить на произвол судьбы больного щенка. — Это займёт всего пару дней, от силы неделю. Мы уже знаем адрес.

— Чудесно! — Гарри вскочил с потёртой кушетки и возбуждённо прошёлся по комнате. — Это же замечательно! А что вы будете делать? Вернёте им память? Сразу или… сначала пообщаетесь? А вы сами справитесь?

Гермиона вздохнула.

— Мы пока не решили, — ответил за неё Рон. — Будем действовать по обстановке. Можешь поехать с нами, если хочешь, — быстро добавил он, — хотя вряд ли там возникнут сложности.

— Нет, — Гарри уверенно покачал головой — он точно знал, что окажется третьим лишним. — Кингсли просил меня не отлучаться, в Министерстве есть неразрешённые дела. Я рад за тебя, Гермиона, это отличные новости! А когда вы едете?

— Отец заказал портключ на завтра, — Рон чуть подвинулся на диване и взял Гермиону за руку. Это выглядело так по-собственнически, что Гарри стало немного смешно.

— А как мы будем общаться? Вы что-нибудь придумали? Камин вряд ли сработает, он и с Норой-то еле соединяется…

— Конечно, мама и на день не хотела нас отпускать без надёжного канала связи, — Рон вытянул перед собой руку, которая не держала Гермиону, и добавил: — Вот, браслет. Загорается и пищит, если кто-то хочет передать сообщение, но только очень короткое, из трёх слов.

— У меня такой же, — сказала Гермиона, засовывая свободную руку в карман. — А этот мы взяли для тебя, — она протянула Гарри браслет. Он с интересом повертел его в руках и натянул на запястье: мягкий, кожаный, почти незаметный.

— Как работают чары?

— Направь палочку и скажи имя абонента, — пояснила Гермиона. — Вот так… Гарри Поттер!

Браслет Гарри засветился и издал смешной пикающий звук.

— Мы в порядке! — прозвучало сразу с двух сторон: изо рта Гермионы и из браслета, который тут же погас.

— Ясно, — закивал Гарри, доставая палочку и направляя её на свой браслет. — Гермиона Грейнджер! — браслет засветился. — Желаю вам удачи!

Все трое переглянулись и тихо рассмеялись.

— Дружище, ты же будешь в порядке? — спросил Рон, поднимаясь с дивана вслед за Гермионой и не выпуская её руку. — Нам ещё нужно у Гермионы дома прибраться.

— Конечно, уборка… Все будут заниматься уборкой, — уверенно сказал Гарри. — И я тоже.

— И возвращением к нормальной жизни, — добавила Гермиона, пристально глядя Гарри в глаза.

— Ну да, — он постарался улыбнуться беззаботно. — Если бы ещё знать, что это такое.

* * *

— Чёрт, да что ж это такое? Проклятье… Бородой тебе в тыл… — Джинни тихо выругалась, да так витиевато, что Гарри чуть не поперхнулся. Увлечённая делом, она явно не слышала, как он вошёл в комнату. В просторной рубашке и не по размеру больших брюках, предназначенных для уборки и специально зачарованных от грязи, она походила на участника спецотряда по избавлению от домашних вредителей.

— И что там? — спросил Гарри, задерживая взгляд на её длинных косичках, магически скреплённых внизу узелками.

— Не просто паутина, а паучьи гнёзда, — ответила Джинни как ни в чём не бывало, поворачиваясь к нему с милой улыбкой. — Ты сюда совсем не заходишь?

— Не-а, — он оперся спиной о дверной косяк и вздохнул. — Мне хватает одной спальни.

— Вот когда пауки совершат набег к тебе в спальню, ты поймёшь, о чём я. Хорошо, что здесь Рона нет, — Джинни по-деловому заткнула палочку за пояс и взялась двумя руками за дверцы шкафа. — Ну? Тут может храниться не только хлам, но и что-нибудь интересное, — заявила она, открывая обе створки. — Ай!

Из шкафа прямо на неё вылетело существо, похожее на летучую мышь. Джинни яростно замахала руками, существо захлопало крыльями и в панике вцепилось лапками ей в волосы. На несколько секунд уши Гарри заложило от визга, но не успел он перейти к активным действиям, как Джинни уже стояла с палочкой наперевес и выкрикивала заклинания.

— Эй, я не хочу тебя убивать, просто убирайся отсюда… — она перевела дух и наклонилась, чтобы рассмотреть упавшее существо получше. — Гарри, что ты об этом думаешь?

Он присел на корточки.

— Кажется, летучая мышеглазка?

— Точно, — подтвердила Джинни, левитируя двукрылое и двулапое существо, которое выглядело окаменевшим. Приоткрыв окно, она выпустила мышеглазку наружу, шепнула заклинание, и та спустя пару мгновений встрепенулась, захлопала крыльями и скрылась из виду. Джинни повернулась к Гарри и вопросительно изогнула одну бровь. — Какие ещё сюрпризы приготовил нам этот шкаф?

Они снова раскрыли створки и быстро просмотрели содержимое. Когда-то в поисках медальона Гарри обыскал эту комнату, но многие вещи в ней на тот момент остались без его внимания. Впрочем, и сейчас у него не было ни желания, ни сил рыться во всём этом старье.

— Наверное, лучше пока оставить всё как есть, — сказал он.

— Давай хотя бы избавимся от живности, — Джинни поднялась на цыпочки и прошлась палочкой по верхней полке. Там что-то пискнуло и зашуршало. — Сано Эскапо!

— Что за заклинание? «Смерть мышам»? — спросил Гарри, разглядывая вблизи растрепавшиеся косички Джинни. Мышеглазка вытянула из них несколько прядей, и они теперь торчали в разные стороны. Широкая в пройме рубашка сползла на бок, приоткрыв часть плеча, усыпанного веснушками.

— Нет, живность спустя время сама убирается. Мама научила. Ну что, перерыв? — Джинни захлопнула шкаф и повернулась к Гарри. — Проверим, что мама передала нам для перекуса?

— Вообще-то, Кричер обещал мне сегодня приличный ужин, — сказал Гарри. — Твоя мама, наверное, думает, что я голодаю.

— Нет, просто ей приятно тебя накормить. Она… я… мы… переживаем за тебя, — в её светло-карих глазах промелькнуло беспокойство. — Можешь не есть, но там мамин чесночный соус.

С чесночным соусом Гарри решил не спорить.

Они спустились в гостиную, Джинни достала из рюкзака два больших бутерброда с беконом и банку с соусом. Усевшись на диван, они стали с аппетитом поглощать еду, перекидываясь незначительными фразами.

— Может, свяжемся с Роном, — предложила Джинни, проглотив последний кусок. — Узнаем, как они там.

— Я бы с радостью, но они сегодня на связь не выходят. Я просто передал им через браслет, что у меня всё хорошо.

— А у меня даже браслета нет, их всего четыре, — Джинни вздохнула. — У нас есть повод волноваться?

— Вряд ли. Если бы Рон был один, тогда да, а так… Просто им не до болтовни. Если они сейчас с Грейнджерами, говорящий браслет может всё испортить.

— Надеюсь, они вечером свяжутся с мамой, иначе она отправится за ними в Австралию.

— Это был бы не самый приятный сюрприз, для всех троих, — Гарри проглотил последний кусок бутерброда и немного помешкал, прежде чем продолжить: — Спасибо за помощь, Джинни. И за соус, но… Мне не нужна нянька. Я так понимаю, Гермиона попросила тебя за мной присмотреть, да? Ей кажется, нас с Роном вечно придётся опекать.

Джинни бросила на него изумлённый взгляд.

— О чём ты?

Гарри неловко поёрзал на диване и добавил более решительно:

— Иногда людям нужно, чтобы их оставили в покое — неужели это так трудно понять? У меня есть эльф, который обо мне заботится, и я не умираю с голоду. Джинни, мне не нужна помощь.

— Ясно, — Джинни с пониманием кивнула и взяла свой рюкзак. — Чего ж тут непонятного? Ну ладно, я пойду, мышей и пауков мы прогнали, остальная живность скоро сама разбежится. Только вот… — она медленно встала с дивана, — тебе не приходило в голову, что это мне нужна твоя помощь?

— Прости? — он вскочил и удивлённо заморгал. Лицо Джинни немного побледнело, и на нём чётче проступили веснушки. — А что случилось?

Она закинула рюкзак на плечо и неуверенно покачала головой.

— Есть проблемы, о которых не расскажешь просто так, между делом. Как-нибудь в другой раз.

— Подожди, — Гарри схватил Джинни за локоть. — Что за таинственность? Это всё Гермиона… Она считает, что у меня в голове зажигается жёлтый сигнал спасателя, как только я узнаю о проблемах друзей. Это должно меня взбодрить и вдохновить на подвиги? Джинни, не води меня за нос, скажи прямо, что у тебя на уме?

— Нет, Гермиона не просила меня гонять мышей по тёмным углам Гриммо — я делаю это абсолютно добровольно! — Джинни высвободила локоть и подняла на Гарри сердитое лицо. — Ты скучаешь по ней, да? Не беспокойся, она скоро вернётся, только вот… твои проблемы на этом не закончатся. Кажется, она выбрала не того? Как тебе не повезло. Я бы тоже впала в хандру, Гарри. Я бы впала в отчаяние и никого не хотела видеть. И знаешь, что… — Джинни набрала побольше воздуха и выпалила: — Я думаю, она выбрала того, кого нужно. Их с Роном тянет друг к другу — в этом смысле, понимаешь? Она всегда будет защищать тебя — по-дружески — и заботиться о тебе, как о брате, но ей не захочется тебя… поцеловать. Конечно, это непросто пережить, я тебя понимаю.

— Что ты несёшь? — Гарри отстранился от Джинни, будто она могла заразить его своими странными идеями. — Я скучаю по ним обоим, потому что мы много времени проводили вместе, а за последний год вообще… словно приросли друг к другу. И я рад за них, Джинни — рад, я… Мерлин, какие глупости лезут тебе в голову. Я хочу, чтобы Гермиона вернула своих родителей, потому что слишком хорошо знаю, что значит их потерять — особенно если это случается по твоей вине. И мне спокойней оттого, что Рон вместе с ней в Австралии, — Гарри потёр лоб, нервно взъерошил волосы, — дело не в Гермионе… Совсем нет. Просто я не хочу, чтобы меня постоянно опекали.

— Хорошо, — тихо ответила Джинни. — Прости, я не хотела тебя расстроить. Ты просил сказать прямо, я сказала. Так я пойду?

Гарри не хотел, чтобы она уходила, но он молча кивнул и упрямо отвернулся к роялю. Если в этом доме и остались тени прошлого, он должен был прогнать их сам. Джинни вышла из гостиной, добралась до зоны аппарации в прихожей, и раздался еле слышный хлопок. В его голове осталась навязчивая мысль: Джинни нужна помощь. У неё что-то стряслось, что-то такое, о чём не расскажешь за чесночным соусом, а он, пытаясь отбиться от излишней опеки, думал только о себе. Теперь, когда она ушла, в большом, тёмном доме стало так тихо, что Гарри показалось, будто он слышит убегающих прочь пауков и тараканов.

Вскоре Кричер застучал посудой на кухне — до ужина оставалось несколько часов. Чтобы убить время, Гарри левитировал стопки валявшихся по углам газет и принялся сортировать их по важности. За время поиска крестражей произошло много такого, о чём Гарри понятия не имел, но чтение «Пророка» не прибавило ему ни радости, ни оптимизма. Гонения на полукровок, охота и аресты магглорождённых и их семей… Родные ищут друг друга, в Министерстве создают комитет помощи в розыске потерянных родственников… Он просмотрел несколько номеров, вышедших сразу после Битвы, которые уже читал раньше: имена, имена, имена… Участников с обеих сторон — и погибших. Далеко не все статьи восхваляли мальчика-который-выжил — некоторые задавали вопросы, на которые у Гарри не было ответов.

Отправив внушительную стопку газет в камин, Гарри запустил в них Инсендио и уставился на огонь. Если бы можно было так же просто избавиться от чувства вины и другого, более горького и опасного — чувства пустоты в душе, которую словно лишили её части. Крестраж. Гарри понял это совсем недавно — проклятый крестраж слишком долго был частью его души и что-то сделал с ней: изменил, заразил, ранил или отравил… Гарри не мог отделаться от этой мысли, и чем дольше думал на эту тему, тем вернее казалась ему печальная догадка: исчезнувший крестраж не освободил его душу, а что-то из неё вырвал — что-то очень важное, и теперь ему не будет покоя от мрачных мыслей.

В реальность Гарри вернул пропищавший на запястье браслет, из которого раздался такой громкий голос Рона, будто тот вживую пытался докричаться из Австралии: «Порядок, родителей нашли». Через несколько секунд Гермиона совершенно спокойно дополнила сообщение ещё тремя словами: «Задержимся на неделю». Гарри направил палочку на браслет, назвал имя Рона и проговорил самым радостным тоном, на который был способен: «Всё хорошо, удачи».

После ужина, состоявшего из пасты с креветками и яблочного пирога, Гарри отпустил Кричера спать, а сам спустился в коридор к портрету Вальбурги. Выдвинув из угла стул, Гарри уселся на него и пустил заклинание в портьеры — те раскрылись, и представление началось.

— Мерзкий полукровка! — завопила Вальбурга Блэк, щурясь от света. — Как ты смеешь хозяйничать в моём доме? Водишь сюда всякую шваль. Мерзавец, трус и убийца. Думаешь, если я безвылазно сижу здесь, то не в курсе происходящего? Финеас мне всё рассказывает. Ты погубил Сириуса, а теперь живёшь в этом доме. Убийца, мерзкий ублюдок… И остальных ты тоже погубил, глупый, неблагодарный мальчишка!

Гарри сидел, молча глядя на портрет, и слушал. Повторив несколько раз свои обвинения в самых разных формулировках, Вальбурга отпустила особенно изощрённые ругательства вроде «осквернителя дома моих великих предков», а затем устало повернулась к нему спиной и затихла.

Подобное шоу повторялось почти каждый вечер. Гарри понятия не имел, что заставляло его выслушивать подобные тирады, но часть слов Вальбурги определённо резонировала с его собственными мыслями.

В тот вечер Гарри лёг спать с мыслью о том, что Джинни нужна его помощь.

Он долго смотрел на тени на потолке, которые медленно перемещались, повинуясь свету луны, безучастно скользившей по оголённому небу. Растрёпанные косички Джинни и особенно её усыпанное веснушками плечо под сползшей рубашкой не давали ему покоя. Он думал о том, что у неё стряслось, представляя попеременно то её улыбающееся, то расстроенное лицо. Улыбка шла ей гораздо больше, но все, кто вольно или невольно оказывались с Гарри рядом, со временем теряли способность быть счастливыми. Они погибали или оказывались в смертельной опасности, будто на нём висело вечное проклятие. Его родители, тётя с семьёй, крёстный, Дамблдор и даже Снейп, виновный главным образом в том, что любил его маму. Лучшие друзья много лет ходили по грани, а семья, приютившая его как родного, потеряла сына. Гарри очень хотелось поверить увещеваниям Гермионы и обвинить во всём злой рок и Волдеморта, но почему-то не получалось.

Он сделал правильный выбор, когда отказался от Джинни на время поиска крестражей — возможно, это спасло ей жизнь, и всё же Гарри холодел от ужаса, представляя, что ей пришлось пережить за последний год в Хогвартсе. На её глазах унижали и пытали друзей, её тоже наказывали — один Мерлин ведает как… Гарри боялся спрашивать Джинни о подробностях и мучился мыслью, что её теперешние проблемы связаны с последним годом, проведённым в школе, которая стала для детей своего рода тюрьмой. Если бы он вовремя расспросил обо всём Дамблдора, если бы нашёл крестражи раньше, если бы поверил Снейпу, если бы… Он не хотел оставаться наедине с Джинни, боясь услышать правду о том, что творили в школе Кэрроу, и о том, как Молли, Артур, Джордж и остальные переживают потерю Фреда. У Джинни в рукаве было столько заслуженных обвинений, которые она могла бы бросить в его адрес, что Гарри выбрал расстояние. Они часто виделись, но почти никогда не оставались наедине.

Джинни пришла, потому что ей нужна помощь. Наверняка стряслось что-то серьёзное. Он её прогнал, и вряд ли она придёт снова.

Гарри был слишком одинок, чтобы не представлять её рядом — распущенные волосы, плечо без рубашки, поцелуи… Как там она сказала про Гермиону? «Их с Роном тянет друг к другу — в этом смысле, понимаешь?» Именно в этом смысле его тянуло к Джинни — он отдал бы что угодно, лишь бы она оказалась сейчас в его постели и за ночь не проронила ни слова.

* * *

Аппарировать в дом на Гриммо и из него можно было ограниченному кругу лиц.

Гарри, Рон и Гермиона расширили чары от крыльца до прихожей, но остальные части дома остались закрытыми для нежелательных визитёров. И не только потому, что после войны нашлось немало репортёров (да и просто любопытных), пытающихся поближе познакомиться с Гарри Поттером — были и назойливые поклонницы, и недоброжелатели. Зеваки до сих пор мелькали под окнами дома номер двенадцать, так что выйти на крыльцо и прогуляться по соседним улицам для Гарри было так же нереально, как прокатиться на денёк в Австралию. Та часть Лондона, в которой он жил, была для него чужой.

Иногда таким казался и сам дом — чужеродным, пропитанным насквозь несчастьями и разочарованиями — и всё же Гарри чувствовал с ним связь. Он не хотел жить в дорогой сердцу Норе, точно не собирался перебираться в Годрикову впадину (репортёры почему-то часто об этом спрашивали), а мысль о том, чтобы вернуться на Тисовую улицу, вызывала истерический смех. Гарри не мог определиться, где будет жить в будущем, но сейчас его устраивал дом, полученный в наследство от Сириуса. Правда, Сириус терпеть не мог своё «родовое гнездо», но он провёл в нём немало времени, и Гарри казалось, что именно здесь он сможет найти подсказку крёстного в ответе на мучающий его вопрос «что бывает, когда всё заканчивается и больше не за что бороться?».

Когда рано утром в прихожей раздался хлопок аппарации, Гарри насторожился: он никого не ждал и никого не хотел видеть. В субботу к нему вряд ли явился бы кто-то из Министерства (Кингсли в экстренных случаях всегда посылал говорящего Патронуса), а дружеские визиты в такую рань (на прикроватных часах стрелка едва перешагнула за девять) казались Гарри маловероятными. Он быстро натянул джинсы и футболку, нацепил очки и стал босиком спускаться по лестнице. Внизу звучали быстрые шаги.

— Гарри, прости, я тебя не разбудила?

Он перегнулся через перила и увидел поднимающуюся к нему навстречу Джинни. Они оба ненадолго замерли, а затем продолжили движение, встретившись на уровне гостиной.

— Привет, я как раз собирался проснуться, — пошутил Гарри, приглаживая взлохмаченные волосы. Он не успел заглянуть в зеркало и чувствовал себя неловко из-за босых ног и растрёпанной шевелюры. — Что-то случилось?

Джинни выглядела чудесно: бодрая, свежая и ни капельки не сонная. Она была одета в короткие джинсовые шорты и летнюю оранжевую футболку, её стройные икры прикрывали жёлтые гетры, в руке Джинни держала большую сумку.

— Я принесла сменную одежду для уборки. Ты ведь ещё не завтракал?

— Нет, в последнее время я завтракаю ближе к обеду, — усмехнулся Гарри. — А ты?

— Тоже нет, но у меня с собой круассаны. Чайник поставишь?

Через пять минут они с Джинни уже сидели на кухне и завтракали клубничными круассанами. На мрачной кухне Блэков Джинни казалась солнечным лучом в грозовой день. Или розой, расцветшей среди сорняков — Гарри не решил, какое сравнение будет более точным.

— Кажется, нас ждут жаркие выходные, — заметила Джинни, левитируя кружки. — Можем сходить куда-нибудь.

— Куда?

— Да хотя бы на пруд возле Норы. Папа расчистил его от тины, мама посадила новые лилии. Но если ты не хочешь никого видеть…

— Нет, я пойду, — быстро согласился Гарри.

Джинни просияла.

— Вот и договорились. А что у тебя сегодня по плану?

— В каком смысле?

— В смысле разбора завалов, — она сполоснула кружки и убрала крошки со стола.

— М-м-м… Чердак.

— Чердак?

— Да.

Гарри не знал, зачем ляпнул про чердак, на который не планировал заходить в ближайшие лет сто.

— Правильное решение! Я тоже считаю, — с загадочной улыбкой сказала Джинни, — что порядок надо наводить с чердака. Где мне переодеться?

Этот бытовой вопрос почему-то вызвал у Гарри нервный смех. Его так и подмывало сказать «прямо здесь», но он лишь махнул рукой в сторону гостиной. В остальных комнатах было по-прежнему не убрано.

* * *

На этот раз её экипировка была совсем другой — чёрные джинсы в обтяжку и тонкий голубой джемпер с длинным рукавом. Рабочей эту одежду можно было назвать с натяжкой, но Гарри она понравилась. Каждый раз, когда Джинни поворачивалась к нему спиной и наклонялась, чтобы проверить очередную коробку, он пялился на белую полоску спины между джинсами и джемпером, уговаривая себя сконцентрироваться на уборке. Он настолько удивился, увидев Джинни утром у себя дома, что полностью пошёл у неё на поводу, согласившись провести день, как ей будет угодно.

Альтернативой пыльному чердаку была долгая пробежка в Гайд-парке, обед хот-догом в каком-нибудь людном месте Лондона и вечерний просмотр старых «Пророков», от которых Гарри не успел избавиться накануне. Сеансы самокопания не в счёт. Вместо этого он энергично левитировал старые, большей частью испорченные насекомыми и мышами вещи нескольких поколений Блэков, беспечно доверяя Джинни решать, что следует выбросить, а что отложить до лучших времён. Они безжалостно бросали Эванеско на восточные халаты, расшитые шёлком и бисером, но буквально рассыпавшиеся у них в руках, гадая, кто и когда мог приобрести их для английского магического семейства. В коробках и сундуках не нашлось ни одной колдографии, будто Блэки не пожелали запечатлеть счастливые моменты своей жизни, и тому у Гарри было два объяснения: отсутствие таких моментов и суровый нрав последней хозяйки дома, которая вполне могла уничтожить не только лица на семейном гобелене, но и все их бумажные копии.

Расчистив чердак наполовину, Гарри и Джинни так устали, что еле дотащились до дивана в гостиной. О плавании в пруду не могло быть и речи. По очереди приняв душ, они переоделись и с аппетитом съели мясную запеканку, приготовленную недовольным Кричером.

— Всё ценное пропало, столько добра, столько красоты, — ворчал он себе под нос, унося посуду и всем своим видом выражая неодобрение расточительной уборке, проведённой на чердаке.

Гарри и Джинни лишь тихо посмеивались.

— Кричер, там осталось ещё много добра, а выбросили мы то, что и вещами-то назвать нельзя. Сколько лет всему этому хламу? — спросила Джинни.

— Кричер не знает. На чердаке вещи деда старого хозяина, отца хозяйки. Их строго-настрого запрещалось трогать.

— А почему?

— Потому что их никому нельзя видеть, — глубокомысленно заключил Кричер и скрылся с последней партией тарелок.

— Если хочешь, можем поиграть в карты, — предложил Гарри, опасаясь, что Джинни может уйти.

Она с сомнением пожала плечами.

— Если я не буду тебе надоедать.

Прихватив графин с тыквенным соком, они поднялись в гостиную, достали из книжного шкафа несколько игральных колод и расположились на диване.

— Ну что, криббидж? — спросил Гарри, протягивая Джинни стопку из пятидесяти двух карт.

— Нет, — она уверенно взяла колоду для «Прорвы» и, подмигнув Гарри, вытянула из неё карту для козыря с изображением дракона. Тот лениво пошевелился и пыхнул огнём. — Ну что, начинает огненная стихия!

Они играли больше часа и чуть не прожгли дырку в обивке дивана, когда браслет Гарри издал резкий писк и засветился.

— У нас получилось! — радостно завопил из браслета голос Рона.

Гарри и Джинни в недоумении переглянулись, но ситуацию, как всегда, прояснила Гермиона:

— Память восстановили, работаем.

— Интересно, над чем они работают? — спросила Джинни.

— Узнаем завтра. Эта дурацкая штука передаёт всего три слова в день — и кто её только придумал? — Гарри задумчиво почесал макушку. — Что мы им ответим?

Джинни покрутила левой косичкой и сказала:

— Ну, если всего три слова, тогда «играем, карты, Джинни».

— Нет, они не дотерпят до завтра, чтобы узнать, кто победил, — усмехнулся Гарри, направляя палочку на браслет. — Просто скажу, что я в порядке.

— Нет, это неинтересно, — выпалила она. — Лучше скажи, что привёл в порядок чердак.

— Рон Уизли! — проговорил Гарри, выходя на связь, а когда браслет замигал зелёным, добавил: — Мы расчистили чердак! — осознав странность и двусмысленность своего сообщения, Гарри усмехнулся и продолжил: — Гермиона Грейнджер! Мыши разбежались.

Джинни прыснула и одобрительно закивала.

— Теперь-то им ясно, что ты в порядке.

Они отложили карты, выпили по стакану сока и умолкли. Глядя на Джинни с её рыжими косичками, жёлтыми гетрами и оранжевой майкой, Гарри вдруг подумал, что без неё эта гостиная выглядела бы, как логово дементоров.

— Джинни, прости, я вчера… ну, нёс ерунду, — он первым нарушил молчание. — Я не хотел прогонять тебя.

— Но ты прогнал, — честно сказала она. — Я не обижаюсь. Ты имеешь право на одиночество, я понимаю. Просто… многим сейчас нелегко.

Гарри понял: настал удачный момент спросить о том, что её тревожит.

— Джинни, ты должна знать, что всегда можешь положиться на меня. Я постараюсь помочь. Пожалуйста, расскажи, что случилось.

Она неуверенно глянула на него, судорожно потёрла ладони, будто раздумывая, стоит ли откровенничать, и в конце концов сказала:

— В последнее время мне часто снится дневник.

— Что?

— Дневник Тома Риддла, — добавила она, изучая реакцию Гарри. — Мне снится, что я открываю страницу, пишу и всё время получаю один и тот же ответ.

— Какой?

— «Его больше нет».

— Что это значит? — спросил опешивший Гарри.

— Не знаю, — печально пробормотала Джинни. — Я пишу одно и тоже: «Где Гарри?», потом мои слова исчезают, и дневник отвечает: «Его больше нет».

— Это всего лишь сон, — сказал Гарри, с ужасом глядя на то, как глаза Джинни наполняются слезами. — Я есть, я никуда не делся. И никуда не собираюсь.

— Однажды я думала, что ты умер, и никогда не забуду это ощущение, — Джинни вытерла глаза о рукав футболки. — Мерзкий дневник… Он снова и снова напоминает мне об этом. Иногда мне кажется, что его владелец до сих пор сидит в моей голове и пытается всё испортить.

— Я уверен, что это пройдёт, — сказал Гарри, беря Джинни за руку. Он не ожидал ничего подобного и не сумел придумать для неё другого утешения. Против снов он был бессилен.

— А ещё… я тоскую, — она шмыгнула носом и сжала его ладонь.

— Конечно, — с пониманием кивнул Гарри, — Фреда не вернёшь, но… мы все тоскуем по нему. Джинни, поверь, не проходит и дня, чтобы я не думал о том, что Битвы могло бы не быть. Я постоянно прокручиваю в голове другое развитие событий, но это никого не вернёт. Прости меня.

Она удивлённо покачала головой.

— Не по Фреду. То есть… я тоскую по нему тоже, но…

— А по ком тогда?

— По тебе, — ответила Джинни, и Гарри почувствовал, как дрожат её пальцы. — Это был долгий год, такой долгий, что я много раз успела потерять надежду… Но ты пришёл в Хогвартс, Гарри, и ты всё сделал правильно! Мы дождались тебя, мы сражались как могли и победили. Но война закончилась, а тебя по-прежнему нет, и я… — голос Джинни тоже дрогнул, — я просыпаюсь каждое утро со страхом, что дневник пишет мне правду. И я тоскую целыми днями. Наверное, это глупо. Что ты подумаешь обо мне? Что я осталась всё той же маленькой влюблённой дурочкой? — она подняла голову и решительно глянула ему в глаза. — Это почти правда. Я выросла, но в остальном ничего не изменилось. С тех пор, как я тебя увидела — а может, даже с того момента, как услышала о тебе, — я думаю о тебе каждый день. Я говорю тебе доброе утро и желаю спокойной ночи, и я хочу, чтобы ты об этом знал, пусть даже это не имеет для тебя большого значения.

— Джинни, — Гарри притянул её к себе и осторожно обнял. Его сердце летело, как во время погони. — Пойми, сейчас я ужасная компания.

— Не прогоняй меня, прошу. Мы можем вместе убирать в доме и играть в карты, — прошептала она, утыкаясь носом ему в плечо. — Меня не нужно веселить или развлекать. Но если ты захочешь побыть один, я уйду.

— Не надо, не уходи, — пробормотал Гарри, сильней прижимая её к себе. — Но я… я жалок, Джинни, я чувствую это. Чем больше меня прославляют и называют героем, тем ужасней мне становится. Я не герой, я… всё то, что кричит мне Вальбурга перед сном! — Гарри понимал, что говорит сбивчиво, но не мог остановиться. — Мой шрам больше не болит, но сидевший во мне крестраж, он… оставил такую пустоту, что выть хочется. Как будто внутри меня осталось пустое место, которое нечем заполнить, и туда каждый вечер заползают чёрные мысли. Этот крестраж изменил меня.

Джинни погладила Гарри по спине и сказала, не отрывая щеки от его плеча:

— Я думаю, эта пустота заполнится, и непременно чем-то хорошим. Потому что ты замечательный, Гарри. И знаешь, если ты чувствуешь себя жалким, значит, кто-то должен тебя пожалеть.

— Я не хочу, чтобы меня жалели, — уверенно сказал он.

— Может, это неправильно, но я буду тебя жалеть. Во мне накопилось столько жалости, что, если она не выплеснется, я просто умру.

— И как ты собираешься меня жалеть? — Гарри бросил взгляд на рыжую макушку Джинни и почувствовал такой прилив нежности, что у него перехватило дыхание.

— Ой, я же принесла тебе радио! — вдруг воскликнула Джинни, отстраняясь и вскакивая с дивана. — Как же я забыла! Вот, — она покопалась в своей сумке и достала из неё новенькое магическое радио ярко-салатового цвета. Поставив его на крышку рояля, Джинни стала искать нужную волну. — Ты когда-нибудь слушал Толли и Вилли? — Гарри покачал головой. — Так я и думала. Местами пошловато, конечно, но мы с Гермионой угораем… Ага, нашла.

Из радио донеслись бодрые, молодые голоса, которые принялись наперебой рассказывать о том, как колдовать, если палочка во рту, ты не можешь толком ничего произнести, а руки связаны за спиной. Ярко-салатовый приёмник на рояле смотрелся невероятно нелепо... Джинни уменьшила громкость и повернулась к Гарри.

— А сейчас я сяду на диван, ты ляжешь рядом, положишь голову мне на колени, и мы будем слушать этих придурков, — она кивнула в сторону приёмника. — И я буду тебя жалеть.

Гарри тихо рассмеялся. Джинни села, и он, не говоря ни слова, покорно улегся на бок, положил голову ей на колени и позволил погладить себя по голове. У него было полное ощущение, будто это происходит с кем-то другим — или во сне. Джинни погладила его за ухом, как кота, и подняла вверх указательный палец. Радио сказало:

— А знаешь ли ты, Толли, что я настоящий герой?

— Ой-ёй, я тебе верю, только перестань стягивать с себя штаны… Нет, я не хочу это видеть! В чём дело, Вилли? Всё, я закрываю глаза…

— Да посмотри внимательней сюда!

— Уважаемые слушатели — клянусь, я закрыл глаза!

— И напрасно, Толли! Я не снял штаны, а приспустил, причём сзади. Открой глаза.

— Если бы ты был вейлой, я непременно бы это сделал, но твоя задница, Вилли, меня не вдохновит, я уверен…

— Да ладно, посмотри, какой у меня там шрам.

— Хм… Ну хорошо, скрепя сердце и превозмогая брезгливость, так и быть… Чёрт возьми, молния! И кто это тебя так?

— Жена пару дней назад неосторожно чиркнула палочкой… Ну как, по-твоему, я могу претендовать на звание героя?

— Вилли, надень штаны и забудь о славе — если только твоя жена не пыталась тебя убить и её не зовут Волдеморт!

По окончании этого диалога в эфире зазвучала лирическая мелодия. Гарри перевернулся на спину и внимательно посмотрел на Джинни, вопросительно подняв одну бровь. Она закусила губы, пожала плечами, тихо прыснула, и они дружно расхохотались. От души насмеявшись, они умолкли и уставились друг на друга.

— Хорошо, что мы можем над этим смеяться, — сказала Джинни, закидывая за спину косички и наклоняясь к лицу Гарри.

Её губы были тёплые и мягкие. Обхватив Джинни за шею, Гарри осторожно ответил на поцелуй, стараясь не особенно себя обнадёживать, но всего через минуту Джинни уже лежала сверху, его руки были у неё под майкой, а её руки — у него в волосах. Радио продолжало что-то петь и говорить, а они то целовались, покачиваясь в такт музыке, то размыкали рты, чтобы прокомментировать очередную шутку Вилли и Толли. Когда весёлая парочка распрощалась со слушателями, Джинни потянулась, подняла с пола палочку и выключила радио. Они с Гарри так и остались лежать живот к животу. Джинни положила голову ему на грудь и довольно вздохнула.

— Мне нравится, как ты меня жалеешь, — сказал Гарри после небольшой паузы.

Ничего не ответив, Джинни снова погладила его по голове, несколько раз ритмично качнулась на нём и затихла. От этих движений у Гарри перехватило дух — он вдруг почувствовал, как кровь бьётся в висках, как мысли все до одной вылетают из головы, и остаётся только желание — настолько сильное, что ему стало страшно. «Я животное, — с ужасом подумал Гарри, — я хочу её, как животное, и мне ничего сейчас не нужно, кроме одного… Мерлин, хоть бы она встала и ушла, потому что это неправильно. Она потом пожалеет, пожалеет…»

Но Джинни не встала — наоборот, она раздвинула ноги, обхватывая его колени своими, качнулась ещё раз, и ещё, и Гарри стал отвечать ей, подстраиваясь под её ритм, чувствуя, как сильно стучит и её сердце. Положив ладони чуть ниже её коротких джинсовых шорт, Гарри погладил прохладные, упругие ягодицы Джинни и прижал её к себе с новой силой. Её голова по-прежнему лежала у него на груди, но ему хотелось увидеть её лицо.

— Джинни, — тихо позвал он.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза, а затем схватила его за ворот футболки, призывая подняться. Не убирая рук с её ягодиц, Гарри быстро сел и, повернув Джинни к себе лицом, обнял её изо всех сил. Теперь их лица были на одном уровне.

— Джинни, Джинни, — как истукан повторял он ей в губы между поцелуями; они качались и целовались, и Гарри не покидала мысль, что это всего лишь сон. Вдруг Джинни закрыла глаза и тихо застонала — Гарри немного испугался, когда она задвигалась быстрее и задышала так часто, будто за ней кто-то гнался; потом Джинни дёрнулась, вцепившись ему в плечи, удивлённо вскрикнула и часто задрожала. Это длилось всего несколько секунд, за которые Гарри успел сообразить: вот оно! «Так сложно и так просто…» — пронеслось у него в голове. Он поцеловал Джинни в щёку и продолжил движение. Какое-то время они медленно тёрлись друг о друга, и Джинни была мягкая и податливая, словно тряпичная кукла, но потом она подняла голову, улыбнулась и, обняв Гарри за шею, стала целовать его с новой силой. Он чувствовал, как её грудь прижимается к его груди, и какие упругие у неё ягодицы, и какое сладкое дыхание; он убеждал себя, что не делает ничего дурного. Напряжение быстро росло, и мысли Гарри снова разлетелись, как испуганные вороны. «Джин-ни, Джин-ни», — ритмично отстукивало у него в ушах, когда пришёл пик удовольствия. Сдерживая стон, Гарри несколько раз дёрнулся и затих.

Реальность навалилась спустя всего несколько секунд: ему нужно было встать и привести себя в порядок, а потом что-то говорить, глядя Джинни в глаза. Им придётся обсудить то, что произошло, и теперь у них нет пути назад — они уже не смогут быть просто друзьями… Джинни, словно почувствовав его сомнения, ловко соскользнула с его колен и спросила:

— Ты не против, если я приготовлю чай?

Гарри с облегчением кивнул. Она как ни в чём не бывало улыбнулась и убежала на кухню.

Джинни любила чай покрепче. Гарри нашёл в буфете две банки джема, лимонного и сливового, и набросился на тосты.

— Кто делал лимонный джем? — спросила Джинни, облизывая средний палец. Гарри чуть не поперхнулся, увидев, как её язык слизывает джем. Раньше он не обратил бы на это внимания, но теперь, когда её язык побывал у него во рту, жест показался ему провокационным. «Мы не только не сможем быть друзьями, — подумал он, — но мы не сможем даже вместе есть без того, чтобы я не подумал о её губах, языке, пальцах и о том, что они могут со мной сделать, а ведь я даже не видел её голой…» — Гарри, ты слышишь? Джем делал Кричер?

— А? Нет, я купил его в ближайшем супермаркете.

— Ты ходишь в супермаркеты? — удивилась Джинни, ныряя ложкой в банку.

— Я часто бегаю в Гайд-парке, — признался Гарри, наливая себе чай, — иногда захожу в супермаркеты и просто гуляю по городу. Мне нравится быть там, где меня никто не знает.

— А я была в супермаркете всего пару раз, за компанию с Гермионой. Возьмёшь меня как-нибудь с собой? Если захочешь, конечно, — я не собираюсь навязываться.

— С удовольствием, — ответил Гарри. — Хочешь, мы сходим с тобой в кино или в театр? Или на концерт на большом стадионе? Прямо завтра!

Джинни не очень-то обрадовалась его предложению, и у Гарри ёкнуло сердце. Ему трудно было представить, что после чая Джинни уйдёт домой и они могут долгое время не увидеться.

— Завтра я занята, — заметив разочарование на его лице, она пояснила с заговорщицким видом: — У меня просмотр в «Холихедских Гарпиях», только это секрет! Мама хочет, чтобы я вернулась в школу, но этого не будет. Я не смогу, Гарри, понимаешь? — Гарри кивнул, и Джинни продолжила: — А мама не понимает. Ей кажется, что окончить школу совершенно необходимо. Чему меня там могут научить? Я больше не смогу писать сочинения и копать грядки, и вообще… Хогвартс так изменился, что я боюсь туда возвращаться. С ним связано слишком много ужасных воспоминаний.

Гарри с сочувствием посмотрел на Джинни. Когда-нибудь он непременно расспросит её о том, что происходило в стенах замках во время войны. Если она это пережила, переживёт и он.

— Мы с Роном тоже не будем возвращаться, а вот Гермиона… Она без учёбы не может.

— Ну, Гермиона, может, станет Министром Магии! А чтобы попасть в «Гарпии», необязательно оканчивать школу, — убеждённо сказала Джинни. — Их тренера это совсем не волнует. Но мама считает, что профессиональный спорт — это худшая из карьер, особенно для девушки. Ведь я скоро захочу остепениться, нарожать кучу детей, завести кур и засадить огород.

— А ты не захочешь? — пытаясь сдержать улыбку, спросил Гарри.

— Нет, точно нет! Прости, я хотела бы сказать «смотря с кем», но это будет неправдой. Я очень хочу играть.

— Хорошо. Джинни, у тебя получится! А я так просто спросил — должен же я знать о твоих планах на жизнь.

Гарри почувствовал, как стремительно улучшается его настроение из-за новости о том, что Джинни не вернётся в школу. У него будут тренировки в Аврорате, у неё — в команде. Они смогут видеться, сколько захотят, хоть каждый день. Он испытывал лёгкость и небывалый душевный подъём оттого, что жизнь предложила ему путь и указала на новую цель. Уставившись на чашку с чаем, он стал размышлять о том, что хотел бы сделать в ближайшие несколько дней. «Сводить её в кино, сходить с ней на отбор в «Гарпии», доубирать чердак, — Гарри поднял глаза на Джинни, доедающую лимонный джем. — Увидеть её грудь». Он закусил губы, чтобы не засмеяться. Она разденется, покрутится перед ним, подняв руки вверх и смущённо смеясь, и он сойдёт с ума от счастья.

— Всё в порядке? — спросила Джинни, поймав его пристальный взгляд. — Ты… не разочарован?

— Мне кажется, я тебя люблю, — сказал Гарри. Слова дались ему так легко, будто он произносил их уже сто раз.

— Для меня это большое облегчение, — ответила Джинни, отодвигая пустую банку из-под джема, — потому что мне это давно не кажется.

— А ты не сможешь сегодня остаться? — с надеждой в голосе спросил он.

— Ты хочешь, чтобы мама меня убила? Нет, — она решительно помотала головой. — Но я буду очень скучать. Всё вышло немного не так, как я хотела, но это было… неплохо.

— Восхитительно, — сказал Гарри. — И мне не верится, что я был таким дураком.

Они долго целовались в прихожей, а после того, как Джинни ушла, Гарри пошёл в гостиную и стал слушать магическое радио. В последний раз он слушал его во время войны, в палатке, когда Рон, сходя с ума от тревоги, пытался поймать волну, чтобы хоть что-то узнать о близких. Сейчас по радио несли всякую чушь об увеличивающих бюст лифчиках и утончающих ноги колготках, но Гарри был рад контрасту, который ждал его в эфире. Никаких сводок о пропавших без вести, никаких имён арестованных магглорождённых.

Перед сном у Гарри не возникло ни малейшего желания подойти к портрету — более того, сама мысль о том, чтобы выслушивать ругательства злобной старухи, теперь казалась ему дикой. И, самое удивительное, ощущения пустоты внутри больше не было. Она всего за день заполнилась чем-то, чему Гарри, ворочаясь в постели до утра, так и не смог найти подходящего словесного описания.