Слишком хорошая девочка (джен)

Мика не помнит, когда впервые это услышала. Может, от отца? Когда он ласково потрепал её по голове и произнёс:

— Ты слишком хорошая девочка, Мика. А наш мир ещё недостаточно совершенен, чтобы такие чистые существа, как ты, могли жить в нём спокойно. Но Сибил мудра, дочка. Надо только соблюдать её правила. Помнишь их?

Мика кивает. Соблюдать правила. Это несложно. Оттенок должен быть чистым. Сибил справедлива. Сибил отмеряет каждому его долю, и их удел не роптать, но принять положенное со смирение. Так устроен этот мир.

Всё это Мике уже известно. Она верит в это со всей искренностью и самозабвенностью детской души. Она повторяет свою мантру каждый день и каждый вечер, чтобы папа был ею доволен. Запоминает же она совсем другое. «Ты слишком хорошая девочка». В одной фразе столько мёда и патоки, что можно захлебнуться. От сладости сводит челюсти и вяжет язык, а к горлу подкатывает тошнота. Мика ненавидит сладкое.

* * *

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — говорит учитель. Мике четырнадцать. У неё тоненькие ножки-спички, слабенькие ручки и хвост на самой макушке. В форменном платье она похожа на европейскую фарфоровую куклу из антикварных магазинов Японии-до-Сибил.

— Ты слишком хорошая девочка, Мика. Я не могу взять тебя на дополнительные занятия по литературе. Там проходят слишком тяжёлые произведения с неоднозначными и серьёзными проблемами. Эти книги не запрещены, вовсе нет, но Сибил не рекомендует преподавать их людям с чересчур тонкой душевной организацией. Таким, как ты. Кто знает, как отразится всё это на твоём оттенке?

Мика сжимает кулаки и на один-единственный момент ей становится плевать на все оттенки мира. Почему Сибил лишает её любимого занятия? Почему отказывает в праве изучать интересный предмет? Ведь она мудра и справедлива. Она строит идеальное общество, где все будут довольны и счастливы. Почему же Мика здесь и сейчас должна чувствовать себя несчастной? Обвинения рвутся наружу, подкрепляемые желанием отстоять своё право, но…. Ногти впиваются в ладони. Боль отрезвляет. Момент помутнения проходит. Нельзя нарушать правила. Сибил любит своих детей. Если она что-то запрещает, значит так надо и так правильно. Оттенок должен быть чистым.

— Я понимаю, — говорит Мика учителю и отворачивается.

* * *

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — говорит лучшая подруга, задумчиво качая головой. — Наверное, даже лучше нас. Чище. Всегда следуешь правилам. Больше подходишь этому обществу.

«А ты что, не подходишь?» — хочет спросить Мика. Но не спрашивает. Ответ на этот вопрос и искать не надо. Он — в записочках, тайком фланирующих по классу; в полулегальных книгах, которые читаются с замиранием сердца и сладким пониманием чего-то запретного; в переглядываниях и перешёптываниях; в история о латентных преступниках, которые раньше — до Сибил — жили бок о бок с нормальными людьми.

Девочки перерастут это. Детям надо иметь маленькие тайны от взрослых. Но у Мики нет тайн. Она слишком хорошая девочка для чего-то подобного. Она не понимает, как это — нарушать правила понарошку. Балансировать на грани «можно» и «нельзя». Мике шестнадцать, и она почти честна с собой. На самом деле ей просто страшно заглянуть через край.

* * *

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — говорит Орио Рикако, не отрывая глаз от холста. Мике почти семнадцать, и она начинает понимать, что за пределами школы есть целый мир. Удивительный мир. Поздновато, конечно, но когда тебя упаковывают в коробку и обкладывают со всех сторон ваткой, трудно увидеть, что там, за пределами полки. Мике тесно в коробке, и она не кукла. Она хочет жить. По-настоящему. Как в книгах.

Но это значит… отвернуться от Сибил. От той, что со строгой любовью приглядывала за Микой с самого детства, обеспечивала её всем необходимым, открывала перед ней неограниченные возможности. Все, кроме одной. Жить как вздумается. А когда тебе почти семнадцать, только этого и хочется больше всего.

Мика убеждает себя, что уже набралась смелости для того, чтобы сделать решительный шаг. Мике страшно. Мику кидает в ледяной пот. По ночам преследуют и будоражат странные, неправильные сны о жизни без надзора и контроля. О свободе во всём. Это не кошмары, но думать о таком плохо. Психоаналитик цокает языком, поджимает губы, стучит пальцем по портативному сканеру. Значение психопаспорта ухудшилось. Впервые за всю недолгую жизнь слишком хорошей девочки. Ненамного, но…

Мика поправляет платье. Стряхивает невидимую пылинку. Снова говорит себе: «Я счастлива, что родилась в этом мире. Мире без войн, насилия и страха. Сибил дала мне будущее, о каком нельзя было бы и мечтать. Я оправдываю надежды общества и Сибил». Мика — хорошая девочка. Даже слишком. Мика верит в то, о чём ей твердят с детства. И оттенок вновь светлеет. Но мысли о другой жизни — остаются.

Орио щурится, как кошка на солнцепёке. Отклоняется назад, придирчиво изучает картину. Она-то жить не боится. И тайн у неё, как у ящика фокусника: откроешь один, а там ещё и ещё. И в каждом не одно дно. Мика смотрит на Рикако и думает: «Смогу ли я вот так, с двойным дном?».

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — веско, подчёркивая каждое слово, произносит Орио. — Чего ты от меня хочешь?

Мика бы сказала ей: хочу жить — но без объяснений это звучит нелепо. А объяснить не выходит. Рикако расценивает молчание по-своему.

— Со всех сторон положительные люди всё равно, что пустышки, — говорит она хлёстко, точно отвешивает пощёчину. — Ничего интересного. Ничего значимого. Обыкновенная серость. Они как пластилин: бери и лепи, что захочешь. Твои подруги не такие.

Мике больно. Мике обидно. Мика убегает, с трудом сдерживая слёзы. Ссорится с подругами. Делает всё, чтобы не дать себе согласится с Рикако, в чьём исполнении знакомая фраза звучит как оскорбление.

* * *

— Ты слишком хорошая девочка, — говорит какая-то патрульная, мягко обнимая за плечи. И добавляет:

— Плачь, пока можно.

И Мика плачет. Не потому, что ей уже почти семнадцать, а для всех она всё ещё ребёнок, «слишком хорошая девочка», а потому, что жизнь — та самая, настоящая — оказалась какой-то… дерьмовой. Не как в книгах. В этой настоящей жизни задавака и зазнайка Рикако — убийца, а лучшие подруги мертвы, и не объяснить им теперь, что были они совершенно правы. Мика — слишком хорошая девочка. Она не для этой жизни-без-Сибил. Свобода — это обман. Возможность делать выбор — это обман. Путь в никуда. Одна только боль и страдания. В преступниках нет ничего романтичного, а в преступлениях — влекущего. Сибил права: общество от таких надо очистить.

Раньше Мике казалось, что «слишком хорошая девочка» — это оскорбление. Или снисхождение, что тоже обидно. Показатель того, что она дурочка и недостаточно взрослая к тому же. Теперь Мика ясно видит: это похвала. Признание заслуг. На самом деле её приводили в пример и делали образцом, на который стоит равняться. Сибил хочет этого. Сибил видит будущее именно таким и для таких. И она, Мика, образцовое детище этого общества поможет строгой, но справедливой матери навести порядок. Люди, подобные Орио Рикако, никогда не получат назад право ходить по улицам рядом с законопослушными гражданами, учиться в нормальных школах и работать на приличных работах.

Мика отстраняется от патрульной. Эта тоже испачкана в грязи. Замарана. Ей не место рядом с Микой и другими образцовыми японцами. Но Сибил патрульная для чего-то нужна и раз так, то пусть пока наслаждается возможностью приносить пользу нормальным людям. Сибил — мера и закон для всего. И этот закон надо защищать.

Мика утирает слёзы. Она твёрдо решает сделать всё, чтобы попасть на работу в Бюро общественной безопасности.

* * *

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — вздыхает инспектор Цунэмори. Рабочий день почти окончен, поэтому старший инспектор позволяет себе некоторую вольность. Во время операций, во время докладов, во время собраний госпожа Цунэмори неизменно собрана. Ответственно подходит к делам, поддерживает членов своей команды, в любое время дня и ночи проявляет феноменальную трудоспособность. Этакая несгибаемая леди со стальным стержнем внутри. Но когда день близится к концу, когда распутано ещё одно дело или наоборот — нет сил больше вглядываться в аналитику и улики, пытаясь нащупать нить, инспектор Цунэмори превращается в Аканэ. Аканэ может позволить себе чуть больше. Она говорит Мике «ты», обращается с ней мягко, как с ребёнком, и пытается помочь ей прижиться в Бюро. Аканэ не понимает, что Мике не нужна помощь. Инспектор Цунэмори не понимает тоже.

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — пытается донести свою мысль Аканэ. — Не для нашей работы. Зачем тебе это всё? Стресс, огромная ответственность, а порой ощущение собственного бессилия и понимание, что есть вещи, которые не починить и не исправить. Это тяжело. Это гнетёт и давит. У тебя такие хорошие отметки, ты могла пойти куда угодно.

Могла, думает Мика, а вслух спрашивает:

— Вас тоже гнетёт?

Аканэ молчит. Несгибаемая леди со стальным стержнем внутри. Такую поди сломай. Что помогает ей держаться? Мика не знает. Мике всё равно. У неё есть цель, и она идёт к этой цели. Сибил будет гордиться ею.

* * *

— Вы слишком хорошая, инспектор Шимоцуки, — однажды произносит патрульный Гиноза. «Хорошо хоть, девочкой не называет», — раздражённо думает Мика. И как Цунэмори находит с патрульными общий язык? Сама Мика никак не может понять, как ей вести себя с этими… с этими…. Она даже не знает, как их назвать. Замаранные грязью люди, выполняющие грязную работу. Нет, Мика согласна, что от них есть польза. И толк. И, в конце концов, не ей же, идеальной, образцовой гражданке, бросаться с доминатором в руках на преступников? Потому что что бы там ни говорили, а доминатор — это оружие. И мало ли как его использование отразиться на оттенке.

Да, Мика всё это понимает. Вот только патрульные — тоже преступники, как ни крути. И ей тошно находиться рядом с ними. Каждый вечер она лезет в душ и скоблит кожу, будто за день на неё могла осесть невидимая грязь. Цунэмори как-то ухитряется быть с ними в приятельских отношениях, говорить легко и весело, подшучивать иногда. Общается с ними так, словно они равные. И у старшего инспектора это выходит легко и без усилий. Мика не может так. Лицо каждого латентного преступника кажется ей лицом Рикако. «Ты слишком хорошая девочка», — шелестит насмешливый голос семнадцатилетней убийцы. Мика не хочет помнить о Рикако.

— Вы…, — начинает Гиноза, но Мика резко обрывает его:

— Хватит, патрульный. Решать, кто я и на что гожусь, имеет право лишь Сибил. Делай свою работу и избавь меня от своих глупых домыслов!

Наверное, Гиноза не хочет ей ничего плохого. Возможно даже, резкие слова обидят его. Не исключено, что сегодня вечером патрульные будут осуждать её на каких-нибудь своих посиделках. Мике всё равно. Цунэмори избаловала своих псов. Дала им почуять свободу, вседозволенность, им даже начало казаться, что у них столько же прав, сколько у чистых граждан. Это не так. И Мика напомнит им об этом.

Сибил справедлива. Сибил мудра. Сибил всем отмеряет свою долю. Каждый должен помнить своё место в обществе. В отличие от Аканэ, Мика понимает это.

* * *

— Вы чересчур правильная, инспектор Шимоцуки, — вскользь роняет Яёй. Это что-то новенькое. Мика на секунду даже забывает одёрнуть патрульную. Впрочем, Яёй всегда дозволяется чуть-чуть больше, чем всем остальным. Мика ещё помнит, как та утирала слёзы сопливой девчонке, внезапно увидевшей неприглядную реальность. Поэтому сейчас инспектор Шимоцуки молчит, выражая всё своё недовольство только взглядом. Яёй это не останавливает. Честно говоря, недовольство младшего инспектора вообще никого не останавливает.

— Быть слишком правильной тоже неправильно, — поясняет Яёй, глядя на экран своего компьютера.

Они вдвоём в офисе, доделывают отчёт по последнему раскрытому делу. При остальных Яёй, наверное, не стала бы высказываться.

— Некоторые правила…. Они не столько категоричны. Иногда их можно нарушать. Главное — хорошо понимать, когда наступает такой момент. Аканэ..., то есть инспектор Цунэмори, уже научилась чувствовать его. Поняла, что есть инструкции… нежизнеспособные. Вам бы на неё равняться, инспектор Шимоцуки.

Мика кривится. Нашла, на кого равняться! Некоторые правила, говоришь? Очень смешно! Аканэ нарушает все правила и все инструкции! Даже странно, что при всём при том она сохранила такой чистый оттенок. Ну, почему никто не видит и не понимает, сколько вреда обществу способна принести госпожа старший инспектор? Даже Сибил не замечает этого.

Мика сцепляет пальцы в замок и невидящим взглядом смотрит в стену. Есть законы, которые следует выполнять. И есть Бюро общественной безопасности, которое следит за тем, чтобы законы выполнялись. Ведь всё так просто, зачем усложнять? Неужели так трудно понять, что отклонения от инструкций обесценят, опошлят, растопчут устои общества? Во что превратится Бюро, если каждый в нём станет таким, как Цунэмори? А чем станет страна, если будет равняться на подобное Бюро? Ведь это только кажется, что если немножко нарушить правила — самую капельку — то никто ничего не заметит. И плохо тоже никому не будет. Это ложь. Самообман. Свободы и выбора не существует. Уж Мика-то знает. Этот путь ведёт к хаосу и разрухе. Могут даже вернутся времена-без-Сибил. Разве это не ужасно? Мику пугают подобные перспективы.

Она клялась защищать Сибил и сотворённое ею общество. От любого, кто осмелится на них посягнуть. Но Мика не была готова к тому, что врагом окажется тот, кого следовало считать другом и наставником. Она искоса смотрит на рабочий стол инспектора Цунэмори.

— Ты можешь идти, Яёй, я закончу работу сама.

Кажется, патрульная хочет возразить, но Мика жестом велит ей молчать.

— Иди.

По лицу Яёй видно, что она теряется в догадках, какая муха укусила младшего инспектора? Но молчит. Молча выключает компьютер. Молча встаёт. Молча идёт к дверям. Уже на пороге Мика останавливает её.

— Ещё одно, патрульная. Никогда, ни при каких обстоятельствах не говори мне о том, что можно нарушать инструкции и правила. Тебе ясно? И не приводи мне в пример инспектора Цунэмори.

Яёй уходит, так и не ответив.

Мика выжидает. Минута. Две. Пять. Десять. Никого. Она идёт и садится за компьютер Аканэ. «Ты хорошая девочка», — шепчет себе, пока экран проясняется.

Мика не была готова к тому, что ей придется сражаться с собственными коллегами. Но она справится. Сибил верит в неё.

* * *

Хинакава ничего не говорит. Он вообще предпочитает молчать, даже когда к нему обращаются другие патрульные или Аканэ. Его уютный мирок состоит из компьютера, таблеток и голограмм. Если б он ещё не смотрел на Мику так, цены ему не было. Но он смотрит. Исподлобья, немного печально, и в его взгляде Мика читает уже знакомое: «Ты слишком хорошая девочка, Мика». В Бюро эта фраза снова приобретает неприятный привкус снисходительной укоризны.

Временами ей кажется, что Хинакава знает о её маленьком расследовании. С этого тихони станется. Вечно засиживается допоздна, а по утрам пьёт самодельные лекарства горстями. Мика почти верит, что он шпионит за ней. Впрочем, в этом отделе у каждого столько странностей, что впору подозревать всех. Мика и подозревает: инспектора Цунэмори, Тоганэ, Гинозу. Почему бы не включить в этот список ещё и Хинакаву?

— Вам не кажется, что Вы чересчур увлеклись правосудием?.

Он говорит это всего один раз. Запинаясь на каждом слове, неуверенно и нерешительно, но говорит. Мика злится. Что он о себе возомнил, этот патрульный? Кто он такой, чтобы судить её? Разве это позволено хоть кому-то, кроме Сибил? Вдох-выдох. Спокойно. Оттенок должен быть чистым. Она не выходит за рамки дозволенного. Она просто делает свою работу. Единственная из всех. Слишком хорошая девочка для этого места.

Хинакава так и не дожидается ответа.

* * *

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — шеф Касей почти улыбается.

Мика права. Мика во всём права. Она заслуживает право называться следователем. Настоящим следователем. Куда там Цунэмори Аканэ, не видящей того, что твориться у неё под носом! Это она, Мика, узнала всю подноготную корпорации Тоганэ. Это она выяснила, кто такой Кирито Камуи и откуда он взялся. Это она открыла истинное лицо Тоганэ Сакуи, проклятого маньяка, наслаждающегося тем, что инспектора, под началом которых он служит, становятся латентными преступниками. Пусть ради всего этого Мике пришлось рыться в чужих вещах, лгать и изворачиваться. Главное — она выполнила свою работу. Раскрыла дело. Образцово-показательный инспектор. Слишком хорошая девочка.

Её петиция шефу Касей должна была стать идеальным завершением сложного дела. Она изложила всё логично, связно и доступно. Объяснила, что инспектор Цунэмори попала под влияние преступника Тоганэ и больше не способна выполнять свои должностные обязанности. Что в ближайшее время следует ожидать стремительного повышения её преступного коэффициента и вообще странно, что он до сих пор не вырос. Что по вине и халатности старшего инспектора гибнут сотрудники Бюро, а Кирито Камуи всё ещё на свободе и не похоже, чтобы деятельность по его поимке близилась к финалу. И, наконец, просьба удалить патрульного Тоганэ из Бюро и отстранить и лишить всех полномочий инспектора Цунэмори Аканэ.

Мика знает, что сделала всё правильно. Мика знает, что заслужила похвалу. Это дело должно было стать её триумфом. Почему оно внезапно обратилось кошмаром?

Когда шеф Касей говорит про «данные за открытой дверью», Мика ничего не понимает. Она всё ещё ждёт заслуженной награды, и слова про отщепенцев, которые суют свой нос, куда не просят, становятся для неё ушатом холодной воды. Мика пока не понимает, что шеф хочет сказать, но страх уже вползает в неё и ужом сворачивается в желудке.

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — говорит Касей и ставит подбородок на сцепленные пальцы. — А уж какой хороший следователь. Так быстро раскопать главную тайну системы «Сибил».

Мике не нужны тайны системы. Мика служит системе. Мика — образцовая гражданка своего общества. Она не хочет ничего слышать. Особенно про какую-то там природную асимптоматику преступлений.

— Что нам с тобой делать, хорошая девочка Мика? — мурлычет шеф Касей, и Мика начинает пятиться к двери. Такая начальница пугает её. Всё не так! Всё неправильно! Так быть не должно!

Шеф улыбается, пока Мика, спотыкаясь о собственные ноги, пытается добраться до двери. Улыбается, когда в затылок Мики утыкается доминатор.

— Ты слишком хорошая девочка, Мика, — смеется Тоганэ Сакуя за её спиной. — Столько раскопала, а оттенок ничуть не помутнел. За тобой интересно наблюдать. Может, отдашь её мне, мама?

Мика не понимает уже ничего. Почему латентный преступник, патрульный, маньяк называет шефа Касей матерью? Его мать умерла. Уже давно. Мика точно знает, она читала про это.

— Делай с ней, что хочешь, — отмахивается шеф, и сердце Мики ухает вниз. Её начинает тошнить. Колени слабнут и дрожат. Мика падает на колени, сжимает голову руками, кричит и плачет. За плотно сжатыми веками темнота, из которой загадочно улыбается Орио Рикако. В голове помимо воли всплывают жуткие слухи о смерти тех девочек, что попали в руки малолетней убийцы.

Тоганэ что-то говорит про чистоту Сибил. Тоганэ грубо хватает Мику за локоть и за волосы, дёргает больно, волочёт по полу. Мика рыдает и пытается зацепиться ногами за абсолютно гладкий пол. Почему это происходит с ней? Она хорошая девочка. Она образцовая гражданка. Она верная служительница Сибил, мудрой и справедливой. Она не заслуживает такой участи.

В живот больно впивается край стола, под щекой холодная поверхность столешницы. Мика уже не плачет, она почти воет. Захлёбываясь слезами, соплями, слюнями, она обещает забыть, всё забыть, никому ничего не рассказывать. Ей не нужны никакие тайны. Она любит Сибил. Она верит в Сибил. Она служит Сибил. Никогда и никто не услышит от неё ни одного дурного слова про создательницу современного общества.

— Ты и впрямь слишком хорошая девочка, — морщится шеф Касей и ласково проводит рукой по Микиным волосам. — Настолько хорошая, что даже скучно.

— Зато на ней можно проверить реакцию общества на правду, — пожимает плечами Тоганэ.

Мика почти не слышит этого. Всё, о чём она может думать в этот момент: меня сейчас убьют. Я умру сейчас. Всего три слова — но их достаточно, чтобы разделить жизнь на «до» и «после». Мика переполнена первобытным ужасом, парализована им, пригвождена к месту, раздавлена. Теперь она понимает, как это — помутнеть от страха. Она почти уверена, что сейчас её оттенок не светлее оттенка любого из патрульных.

И Мика начинает кричать.

* * *

Когда завеса тайны оказывается сдёрнута, а истинное лицо системы Сибил обнажено, Мика почти не удивляется. И не ужасается. И не пытается убежать. Она не делает ничего из того, что, наверное, должна была бы сделать на её месте другая девушка. Но Мика — не другая.

Она чувствует гордость. Образцовая гражданка. Пример для прочих. Хорошая девочка. Теперь в этом нет никаких сомнений. Теперь она недоумевает, почему так боялась несколько мгновений назад. «Гордись мною, папа. Твоя маленькая дочка заслужила высшую похвалу и высшее одобрение». Простому инспектору не доверили бы такое разрушительное оружие против самих основ общества. Простой инспектор не получил бы доступа в святая святых. Простой инспектор не оказался бы причастен к секрету Сибил.

Мика понимает, почему правду скрывают от остальных. Многие — и в первую очередь такие, как инспектор Цунэмори — не поймут смысла и логики системы. Они не прочувствуют, насколько умно устроена Сибил. Люди, находящиеся вне общества, стоящие над ним, являющиеся для него невидимками. Люди с асимптоматикой преступления. Кто может судить и управлять беспристрастнее, справедливее и мудрее? Кто лучше прочих знает изъяны и недостатки системы? Кому проще понять мысли и желания простых граждан? Разве не тем, кто в своё время бросил вызов стране и обществу? Из врагов получаются самые лучшие, самые верные и самые надёжные сторонники. Мика не помнит, кто это сказал, но правдивость высказывания прямо у неё перед глазами.

Инспектор Шимоцуки знает, что теперь перед ней стоит ещё более сложная задача, чем прежде. Система «Сибил» уязвимее, чем казалось раньше, и разрушить её так легко! И тогда вернётся весь тот кошмар и хаос, что творился до создания новой Японии. Если это случится, то Орио Рикако — тысячи тысяч Орио Рикако — снова выйдут на улицы. Города падут под натиском преступников, и грязь будет повсюду.

Мика не допустит этого. Она боготворит общество и верна ему. Любое желание Сибил будет исполнено, ибо это — будущее благополучие Японии.

— Ты действительно слишком хорошая девочка, Мика, — мягко, ласково шепчет шеф Касей. В одной фразе — столько мёда и патоки, что можно захлебнуться. Приторно-сладко до невозможного.

Но теперь Мика любит сладости.

* * *

Инспектор Цунэмори в отчаянии. Инспектора Цунэмори трясёт от боли. Горе инспектора Цунэмори висит в воздухе и оседает капельками измороси на щеках.

Мика не смотрит на Аканэ. Вообще ни на кого не смотрит. Её кидает то в жар, то в холод. Мика не знает, с кем ей страшнее встретиться взглядом: со старшим инспектором или с Тоганэ.

— Ты поможешь мне в одном деле, Мика. Я хочу окрасить Аканэ Цунэмори в чёрный цвет.

Мика думает, что если инспектор Цунэмори столько времени нарушает инструкции, дружески общается с патрульными, всякий раз лезет в самую гущу событий и при этом вообще не задумывается о психотерапии, добавках и лекарствах, то сомнительно, что её психопаспорт можно хоть чем-то испортить. Да и зачем вообще это делать? Надо просто отстранить некомпетентного сотрудника, подобрать ему — то есть ей — новую профессию и вернуться к своим делам. Но у Тоганэ на этот счёт иное мнение.

Когда Мика сообщает ему информацию о родственниках старшего инспектора, она успокаивает себя тем, что любимое дитя Сибил не может совершать дурных поступков. И этот поступок вовсе не продиктован воспоминаниями о недавно пережитом ужасе. Хорошей девочке Мике двадцать, и она уже научилась прекрасно лгать самой себе.

* * *

Она ни в чём не виновата. Нельзя ненавидеть саму себя. Правда ведь? Мика сидит на грязных ступеньках в заброшенной подземке.

Она ни в чём не виновата. Она не убийца. Она не убивала. Она даже не знает, каково это, когда под твоими пальцами угасает жизнь. Ей страшно даже представить нечто подобное. Мика зажмуривается и мотает головой с такой силой, что кажется, её голова, точно кукольная, провернётся на шарнирах и отвалится.

Она не убийца! Она даже ни разу не использовала доминатор! В глазах скапливаются слёзы, но Мика смахивает их. Она хорошая девочка. Образцовая гражданка. Всё, что она делает, она делает ради общества. Ради Сибил. Ради будущего.

В трясущихся руках — доминатор. Интересно, если направить его на саму себя, сработает ли он? Покажет ли коэффициент? Можно ли судить саму себя? Дуло упирается в форменную куртку. Голос, олицетворяющий бесстрастное правосудие, металлически и безразлично сообщает об ошибке. Мика выдыхает.

Всё верно. Нельзя ненавидеть себя. Нельзя себя судить, даже если ты ошиблась. Она ведь не по своей воле совершила ошибку. Её заставил Тоганэ, а этот патрульный — зверь в человеческом обличие. Настоящий жестокий хищник. Мика точно знает это. Она видела, как он смотрит.

Патрульные вот-вот закончат работу. Тогда они подойдут и спросят: «Что случилось?». Они вечно так делают. И произносят эти чёртовы слова таким тоном, словно у них есть на это право. А ещё глядят снисходительно и обеспокоено. Специальный взгляд, который взрослые приберегают для расшалившихся детей. А Мика — не ребёнок.

Писк коммуникатора. Тоганэ. И это любимое дитя Сибил? Как можно было так заблуждаться? Тоганэ хрипит и злится, ему совершенно точно больно и плохо. Мике всё равно. Она даже сама этому удивляется. Но этот Тоганэ страха не вызывает. Жалости, впрочем, тоже.

— Ты инспектор, дура! Найди меня и помоги!

Эти слова проясняют сознание. Она понимает, что должна делать.

Мика поднимается со ступеней. Удобнее перехватывает доминатор. Есть способ исправить все ошибки и очистить свой оттенок. Сибил будет довольна.

* * *

— Так ты пришла…. Хорошая девочка. — Тоганэ почти мертвец. Мика смотрит, как он умирает.

Вот он — человек, который во всём виноват. Психопат, лишающий будущего инспекторов. Маньяк, пытающийся подорвать устои общества. Преступник, убивший множество людей. Это из-за него погибла бабушка инспектора Цунэмори. Это из-за него сама инспектор кричала и выла как раненный зверь. Это всё из-за него. Мика ни при чём. Мика не виновата.

— Как ты можешь быть ребёнком Сибил? Ты чудовище.

Наверное, он рассмеялся бы, если мог. Мика не знает точно. Сейчас он хрипит и не смотрит на неё. Она поднимает доминатор. Всё, что нужно — нажать на спусковой крючок. Сибил сама осудит и покарает преступника. И Мика опять будет ни при чём. Она освободится. Её оттенок снова станет кристально-чистым, и последние несколько дней останутся в воспоминаниях лишь кошмарным сном.

— Значит, это твой новый раб, Сибил? Эта девочка? — спрашивает Тоганэ у пустоты, и Мика чувствует раздражение. Она не раб. Она просто верит в прекрасное общество и готова защищать его любой ценой. Разумеется, зверю, чудовищу, пректупнику, вроде него, этого не понять. Он не способен постичь всю мудрость и справедливость Сибил?

— Я должна это сделать, — шепчет Мика, пытаясь совладать с дрожащими руками. — Я должна. Пусть каждый, кто портит мой оттенок, каждый, кто замутняет наше общество, исчезнет.

И опускает доминатор.

— Я всё забуду, — шепчет она. — Всё будет, как прежде. И я осталась прежней. Не такой, как он. Как они. Я не убийца. Я всё ещё хорошая девочка. Я всё та же Мика. Я люблю Сибил. А Сибил любит меня.

Её голос дрожит. По щекам текут слёзы.

За её спиной умирает человек.

* * *

Когда всё заканчивается, Мика возвращается к себе в квартиру. Она идёт медленно и тяжело. Она не знает, что будет там, в конце её пути.

Портативный сканер преступного коэффициента лежит на столике. Мика гипнотизирует его взглядом, но не может заставить себя решиться на проверку. «Нельзя ненавидеть себя», — шепчет Мика, почти силком заставляя себя протянуть руку и взять сканер. «Я — это я, такая, какая есть», — напоминает она себе, чувствуя гладкость прибора под пальцами. «Сибил выбрала меня, посвятила в свою тайну, доверилась мне», — уговаривает она себя, ощущая тяжесть сканера в ладонях. «Ты слишком хорошая девочка, Мика», — говорит она, глядя на своё отражение в чёрном зеркале экрана.

Шимоцуки Мика, ваш коэффициент преступности составляет 35 единиц.

Сибил любит её. Сибил верит в неё. Сибил доверяет ей.

Мика улыбается.