Полукровка (джен)

Девочка лет десяти сидела на подоконнике, прижавшись носом к красному стеклу и печально разглядывая вид, лежащий за окном. Пейзаж ничуть не менялся, и был знаком до боли — она могла бы нарисовать его по памяти в мельчайших деталях, если бы умела. Но это было одним из немногих доступных развлечений, так что маленькая Найтария не отводила взгляда. Правда, удовольствия ей это почти не доставляло — на душе лежала тяжесть, и привычный вид, переливающийся всеми оттенками красного, казался ребенку серым, как и вся жизнь.

«Я уже забыла, какого цвета мир там, на улице, — подумала Найтария. — Когда я видела его в последний раз не из окна?». Она попала в дом своего отца еще совсем маленькой и больше никогда его не покидала. Из прошлой жизни девочка мало что помнила, только женщину с теплыми руками, зелеными глазами, совсем такими же, как у нее самой, и красивым сильным голосом. Да еще дом, из которого тоже нельзя было выходить. Но там было гораздо веселее… Женщина — мама — часто пела ей песни, перебирая струны какого-то музыкального инструмента. Потом Найтария дергала за струны сама, пытаясь извлечь такую же мелодию, а мама смеялась, осторожно направляя руки дочери. Куда теперь улетела та музыка?

Госпожа Рана никогда не пела, хотя ее голос тоже был красивым. И никогда не смеялась, больше того — хмурилась, когда смеялась Найтария. «Норкейн не пристало так открыто выражать чувства, — строго наставляла та, кто заменила ей теперь мать. — Так делают только люди, и это слабость. По твоему лицу никто не должен видеть, что ты думаешь и чувствуешь». Девочка научилась «делать лицо каменным», как она это называла. Но сердце ее оставалось человеческим, пусть и наполовину, и из него прогнать чувства у ребенка не получалось никак, не в пример госпоже Ране. Когда Найтария была младше, она думала, что мачеха ненавидит ее, и потому всегда ходит с бесстрастным лицом. Повзрослев, девочка поняла, что это совсем не так — Рана по-своему привязалась к дочери мужа, не имея родных детей, и была добра к ней, как только может темная эльфийка-мать, но понятия о доброте к детям у людей и Норкейн различались сильно. Рана воспитывала девочку строго, не допуская баловства и поблажек, как когда-то воспитывали ее саму, подготавливая к роли жены высокородного аристократа и хозяйки дома. Теперь Найтария понимала это, и тоже тепло относилась к мачехе и была ей благодарна… но Рана не сумела по-настоящему заменить девочке мать. Ласка и любовь были единственной роскошью, недоступной дочери Крэйга Ун’Шаллаха — если не считать свободы.

Хоть бы папа поскорее вернулся… Недавно ей удалось подслушать беседу госпожи Раны и одного из тайных сторонников Крэйга, из которой стало ясно, что отец скоро придет домой. Но дни шли за днями, а он все не появлялся. Радость в душе полукровки сменилась тревожным ожиданием, которое было тем тяжелей, что его нельзя было показывать — мачеха не сказала Найтарие ничего, значит, нужно было изображать полнейшее незнание… Не признаваться же, что она подслушивала!

«Нор Молчащий, сделай так, чтобы с папой ничего не случилось, и он удачно вернулся домой» — мысленно взмолилась девочка, но без особой надежды на успех: станет ли Нор слушать молитву полукровки? К тому же она прекрасно знала, что отцу опасно находиться в Ларе, если что-то пойдет не так, то его ожидает смерть. При одной мысли об этом у Найтарии болело сердце — нет, пусть уж лучше она никогда больше не увидит папу, только бы он остался жив... В ее маленьком мирке Крэйг был тем камнем Аонира, что хранит Эо от разрушения. Найтария обожала отца безмерно, и он отвечал своей дочери тем же — с того самого дня, как они впервые увидели друг друга. Эта встреча на удивление ясно и отчетливо запечатлелась в ее памяти...

Тогда еще совсем маленькая Найтария не знала, что у нее должен быть отец — с другими детьми она не общалась, а мама ничего не говорила об этом. Но когда порог их дома перешагнул высокий мрачный мужчина, девочка почему-то не испугалась. Полукровка вышла ему навстречу, с любопытством рассматривая странного гостя. Тот же, в свою очередь, пристально изучал ее, опустившись перед девочкой на одно колено, чтобы быть одного роста с ней. Найтария тогда сильно заинтересовалась длинными острыми ушами посетителя — точно такими, как у нее самой! У мамы и у тех немногих людей, что девочке доводилось видеть, были другие, круглые... Она смутно подозревала, что в этом есть какой-то глубокий смысл.

Найтария протянула руку — незнакомец замер, больше походя на статую, чем на живое существо, только глаза его еще больше потемнели — и осторожно коснулась кончика его уха. Казалось, в этот момент он забыл, как дышать, боясь отпугнуть ребенка... Их взгляды встретились, и полукровке почудилось, что она знает этого человека уже очень, очень давно. Из глубины его черных задумчивых глаз к ней тянулась родная душа.

— Кто ты? — наконец спросила Найтария. Мама не разрешала ей ни с кем разговаривать, но сейчас девочка забыла о запрете.

— Я твой отец, — эти слова были как будто высечены из мрамора, так тяжело и медленно их произнес мужчина.

— Отец? — нерешительно произнесла девочка, словно пробуя новое слово на вкус. А потом кивнула, соглашаясь и принимая это как должное.

Следующее отчетливое воспоминание: отец вез ее куда-то, прижимая к себе всю дорогу, еще более бледный и молчаливый, чем обычно. Девочка жалась к нему, не издавая ни звука — эта серьезность передалась и ей. Она чувствовала — произошло нечто страшное, то, после чего их жизни никогда не станут прежними. Путешествие было долгим, и, наверное, тяжелым для маленького ребенка, но Найтария не помнила ничего, только стук отцовского сердца...

А потом она оказалась заперта здесь, в столице Норкейн, на попечении Раны. Вспомнив о мачехе, полукровка тяжело вздохнула, устраиваясь поудобнее — скоро она вернется, и мгновение свободы закончится... Мнимой свободы, конечно же, но это лучше, чем ничего — можно сидеть на подоконнике, несмотря на строгий запрет, смотреть в окно и думать о своем. И не заботиться о том, чтоб по лицу не было видно чувств. Словно в знак протеста, девочка закусила нижнюю губу — Ране стоило больших трудов отучить воспитанницу от этой привычки. Интересно, что бы она сказала, узнав, что эти труды так и не увенчались успехом на самом деле? Хотя и так ясно — как всегда, ничего, свои наставления Рана повторяла нечасто. Наказанием Найтарие служил укоряющий взор темной эльфийки, в котором порой слишком явно плескалось снисхождение к человеческой половине девочки. Это было хуже любых побоев и криков — временами ей хотелось вывести Рану из себя какой-нибудь совсем дикой выходкой, чтобы сорвать эту маску безразличия, но разум — наследие Норкейн — обуздывал чувства. В конце концов, мачеха заботится о ней и желает только добра. Да и отец был бы сильно огорчен, узнав о том, что его дочь плохо себя ведет...

Но как же порой все это было невыносимо! Эта холодность и суровость Норкейн, нерушимые традиции и запреты, черные каменные стены, давящие немилосердной тяжестью, как в темнице... Хотелось закричать, заплакать, сбежать ото всего — для начала хотя бы на улицу... Но Найтария знала — все это нужно вытерпеть, чтобы научиться жить среди темных эльфов, которые отныне являются ее народом, найти свое место в обществе... и стать достойной дочерью Крэйга Ун’Шаллаха. Последнее ей объяснила Рана. «У твоего отца нет наследников, кроме тебя, — тут голос мачехи впервые немного дрогнул, или девочке показалось? — Ты должна быть достойной его имени. Это большая ответственность, учитывая заслуги и высокое происхождение Крэйга... ». Найтария усвоила этот урок лучше, чем все остальные, и старалась изо всех сил нести эту ответственность — ради отца. Втайне полукровка мечтала, что, когда вырастет, станет носить два меча и тяжелый черный доспех, как отец, и тоже пойдет странствовать, и, конечно, совершит множество подвигов... И тогда Крэйг сможет гордиться дочерью, а остальные темные эльфы наконец признают, что она ничуть не хуже них!

И в то же время девочка осознавала, что это всего лишь мечты. Хоть Найтария и жила замкнуто, не выходя из дома и общаясь только с отцом и его женой, иногда она встречалась и с другими Норкейн, приходящими в дом Крэйга по делу. В первый раз такое случилось, когда она еще не прожила и года среди темных эльфов... Папа ушел в очередное странствие, и девочка, еще не умея скрывать свои чувства, горько плакала по ночам от тоски по нему и утраченной навеки прошлой жизни, а днем напряженно ждала возвращения единственного родного существа, оставшегося у нее. Увидев из окна фигуру мужчины, движущуюся по направлению к их дому, Найтария со всех ног бросилась к дверям, даже не разглядев толком, кто это; Рана, не ожидавшая подобного, не успела ее задержать... Конечно же, пришел не Крэйг, а один из его соратников — обсудить с госпожой Раной какой-то вопрос. На выбежавшую девочку он, казалось, не обратил ни малейшего внимания, скользнув по ней взглядом, словно по пустому месту. Тогда Найтария не придала этому значения — слишком сильно было разочарование, и безропотно позволила служанке себя увести... Тогда она еще не понимала, что значит слово «полукровка», брошенное тем норканом. Все стало ясно позднее, когда девочка подросла и еще несколько раз столкнулась с таким отношением. Норкейн смотрели сквозь нее даже в присутствии отца, хоть и не дерзали выказывать презрение явно. Дочь Крэйга была достаточно умна, чтоб понимать — заслужить их уважение будет очень сложно, практически невозможно...

От тяжелых мыслей ее отвлекли звуки шагов — человек бы не услышал их, но слух полукровки был острее, и она даже различила знакомую походку. Сердце девочки было готово вырваться на свободу из груди, так оно билось... Найтария молниеносно соскочила с занимаемого поста на подоконнике и метнулась к двери. Неужели?..

— Найтария! — послышался глубокий мужской голос. Дверь распахнулась, и порог комнаты переступил...

— Папа! — девочка, едва увидев Крэйга, тут же повисла на нем, по-человечески не скрывая своих чувств. С их последней встречи прошло не меньше года, а для маленькой Найтарии, запертой в пределах дома, этот год тянулся дольше столетия. Серые тона исчезли, мир вновь стал ярким и красочным...

Норкан легко подхватил дочь на руки — он иногда еще делал так, несмотря на то, что Найтария вышла из возраста, когда подобное допустимо. Но в эту минуту девочка забыла о том, что ей уже целых десять лет, и даже не подумала высвободиться, крепче обняв отца за шею.

— Я скучала, — прошептала Найтария, уткнувшись в плечо темного эльфа.

— Я тоже, дитя мое, — девочка не видела лица Крэйга, но знала, что сейчас оно лучится счастьем, как и ее собственное. Отец был так же холоден и бесстрастен, как остальные Норкейн, но только не наедине с дочерью. И это была их маленькая тайна...

— Разве так следует приветствовать отца, Найтария? — шелестя юбками, вошла Рана. — Где твои манеры?

Девочка послушно выскользнула из объятий Крэйга, отступила назад на пару шагов и низко поклонилась:

— Добро пожаловать домой, господин.

— Очень хорошо, Найтария, — лицо норкана стало непроницаемым при появлении жены, но глаза по-прежнему светились любовью к дочери. — Я вижу, ты многое усвоила за время моего отсутствия...

Полукровка в данный момент опровергала это утверждение, сияя, как луна в священный час Нора. Ее радость не омрачало даже присутствие Раны, девочка напрочь позабыла все наставления мачехи. Сейчас она не могла и не хотела «делать лицо каменным». Нор все же услышал ее молитву — отец вернулся домой, и все снова стало хорошо...