Золотой ворон (джен)

Родовой герб царей Гредвела сверкал в свете трёх тысяч свечей, заставляя меркнуть всё на свете, одним лишь своим сиянием внушая ужас и благоговейный трепет. Когда-то давно — возможно, триста лет назад, ворон был сделан самым искусным мастером в царстве. Птица была золотой или просто покрытой золотом — этого не знал теперь никто. Герб был расположен над самым балдахином, под которым стояло два совершенно одинаковых резных трона. Любой, входящий в парадный зал дворца, видел эту странную золотую птицу, отчего-то внушавшую страх практически любому.

Впрочем, родовой герб сейчас был последней вещью, что беспокоило царевну Илину. Она видела этого ворона каждый раз, как приходила в тронный зал, а так же много раз на дню почти в любой из комнат дворца — там их герб был всё-таки поменьше и не везде раскрашен в геральдические цвета. Если видеть что-то — даже пугающее или торжественное — каждый день, оно теряет свою силу.

Во дворце было душно. Слишком душно и жарко, чтобы в голову не лезли постоянно мысли о том, как хорошо было бы выспаться, тогда как по ночам заснуть было совсем невозможно, оставалось только ворочаться на ставшей вдруг неудобной постели и ждать утра.

Парадный кафтан кажется жутко неудобным, шёлковый пояс постоянно норовит с него соскользнуть, а косы Илине заплели так туго, что девушка может быть уверена, что вечером обязательно сляжет с головной болью. Происходящее стало слишком обыденным, чтобы внушать хоть какие-то чувства, чтобы делать жизнь немного интереснее.

Наступала осень. Неотвратимая и хмурая, как и всё на этой мрачной земле. Небо, и без того всё лето затянутое тучами, темнело день ото дня. Дождь лил, словно из ведра. Для столицы царства Гредвел это не было чем-то необычным, тем более, в это время года, и всё же царевна Илина чувствует себя жутко раздосадованной тем фактом, что все её планы на вечерний досуг сорваны. Впрочем, вряд ли это сердило её по-настоящему — подобное вовсе не было серьёзной неприятностью. Природа предвещала суровую, холодную зиму, которую, пожалуй, только коренные гредфелльцы и были в силах пережить.

Когда-то давно — наверное, это было лет двадцать назад — Илина обожала зиму с её огромными сугробами, в которых она тогда увязала почти по плечи, с замёрзшей речкой, к которой они с братом убегали, приводя в отчаянье многочисленных нянюшек и мамушек, что никогда не могли с ними справиться. И благодаря возможным на морозе играм, которых и не сосчитать, долгие гредфелльские зимы были тогда только в радость. Илина часто забывала дома рукавицы, и потому на её руки после долгих прогулок, по словам тётки Надьи, что, на памяти девушки, могла ворчать много часов подряд, не уставая от собственного брюзжания, нельзя было посмотреть без слёз. Осень редко нравилась царевне и тогда, когда она была ещё ребёнком. Только тогда ей ещё не приходилось почти всё время проводить в дворцовых палатах.

Говорили, она во всём похожа на своего отца — и внешностью, и характером. Такие же тускло-рыжие волосы, что никогда не будут спрятаны под убрусом, холодные серые глаза и острый тонкий нос, слишком длинный, чтобы девушка могла кому-то показаться красивой, и такой же вспыльчивый и переменчивый, как у покойника-царя, норов. Только тётка Надья — тоже покойница теперь — могла справиться с Илиной и её неугомонным братцем. Возможно, когда у Стево появятся свои дети, сама Илина станет для них такой же строгой наставницей и столь неутомимой помощницей, какой была для них царевна Надья. Во всяком случае, девушке очень хочется на это надеяться.

Слушать каждый день по много часов скучные доклады вельмож под размеренный стук капель по стеклу было практически невыносимо. Илине бы куда больше хотелось принимать участие в сражениях, чем целые дни сидеть в тронном зале и угрюмо взирать на многочисленных советников, невыносимо пресных и однообразных. Новые законы, значительные происшествия в провинциях и колониях — всё это было так важно и так скучно, что порой Илине до смерти хотелось зевнуть и заснуть, развалившись на широком троне. Особенно осенью и весной, когда вставать ей обычно приходилось ещё за час до рассвета, чтобы успеть прочесть все донесения, и когда погода не позволяла ей вскочить на коня и снова почувствовать себя обычной девчонкой.

Лет десять назад она, должно быть, именно так и поступила — зевнула бы, даже не прикрывая рот рукой, и села бы на широкий подоконник, боком к многочисленным вельможам. Пожалуй, они в самом деле больше заслуживали такого пренебрежительного к себе отношения. Только вот теперь она не шестнадцатилетняя девчонка, которой многое может быть позволено только из-за нежного возраста и природного легкомыслия. Теперь же легкомыслие — непозволительная роскошь для царевны.

Царство Гредвел стремительно росло, вбирая в себя всё новые и новые земли — колоний и провинций становилось так много, что в столице едва ли осталось достаточно людей, которых можно было избрать наместником, исполнителем царской воли в завоёванных землях. А ведь нужно было столько средств и сил, чтобы улучшить жизнь в исконных землях царства!.. Стево воевал. У него неплохо получалось. Только вот он постоянно был так далеко, хотя и до безумия был нужен сестре здесь, в самом сердце Гредвела — в Орщене. Илина понимала. Понимала, что уже почти двести лет шла война, самая долгая и кровопролитная в истории. Только вот в столице она чувствовала себя порой такой одинокой...

Орщен был огромным городом, красивым и строгим, полным самых разнообразных дворцов и садов. Сохранились и старые деревянные терема, пусть их и осталось совсем немного. Илина особенно их любила — тётка Надья жила в одном из таких, построенном ужасно давно на острове Райфе, и в этом тереме прошло детство царевны, такое счастливое, что вспоминать его можно было лишь с улыбкой. Терем для девушки так и остался символом того беззаветного счастья, той размеренной радости, что никогда не покидала её в первые годы жизни.

Начинаются донесения о колониях, и Илина едва может удержаться от того, чтобы не зарычать от переполняющего её гнева. Проблем с захваченными территориями и должно было быть немало, только вот царевна чувствовала, что было так же здесь что-то не то. Существовало что-то такое, о чём никто ей не говорил. Все молчали, но явно знали о каком-то событии, которое пока что было для Илины совершенной загадкой. И с каждой секундой она начинала предполагать всё худший исход — Гредвел воевал с Жекренком, а король Жекренка считался очень опытным полководцем. Вряд ли у Стево было много преимуществ перед этим старым задирой. К тому же, скоро должна была наступить зима. Зимой лучше не воевать на чужой земле — это слишком опасно. Зимой лучше сидеть дома, восстанавливать силы и греться у печи, а не скитаться по другому королевству, теряя всё больше воинов не в битвах, а от голода, холода и мора.

— Петша — совершенно бестолковый наместник, не умеющий ни понравиться населению, ни собрать нужный налог, — презрительно кривит губы царевна, когда слышит отчёт одного из своих послов. — Какой дурак его поставил?

Наместника Магредии вряд ли кто-то жаловал — он не нравился ни высшей знати, ни простым людям. Он не обладал какими-либо связями, не был достаточно родовитым, не умел быть очаровательным и убедительным, был слишком прямолинеен и груб, не понимая, что таким образом лишь отталкивает от себя возможных союзников и наживает себе всё больше врагов... Единственным его достоинством была, пожалуй, собачья преданность. Но только вот одной преданности никогда не было достаточно, чтобы соответствовать такой высокой должности.

Вельможи молчат, и девушка тут же понимает, что назначить Петшу мог только Стево. Быть может, её братец и был великолепен на поле боя, но в государственных делах он ровным счётом ничего не смыслил. Пожалуй, очень удачно, что уже как тысячу лет править Гредвелом должны были два человека — брат и сестра. Стево — умён, очень умён, но только не в политике.

Царевна ужасно скучает по своему брату. Они всегда были очень близки, а в детстве были столь похожи, что только Надья и могла различить их — Стево был более замкнутым и гневливым, а Илина едва могла усидеть на одном месте дольше пары минут и куда лучше ладила с людьми. Они были частью целого с самого рождения, и с того самого момента, как их короновали.

Порой девушке хочется шептать «возвращайся, только поскорее возвращайся» и всхлипнуть, положив голову кому-нибудь на плечо, но гордость не позволяет, заставляя держать лицо перед многочисленными вельможами и слугами. Никто не должен знать, что она чувствует себя недостаточно уверенно, никто не должен знать, что она боится за жизнь единственного родного ей человека, потому что иначе могут начаться волнения — Надья всегда говорила, что правительнице стоит казаться хладнокровной в любой ситуации. Даже если душа замирает от тревоги. А Илина привыкла прислушиваться к своей тёте в таких серьёзных вещах.

— Пусть Петша возвращается в столицу — наместником я назначаю княжича Ионела, — говорит Илина как можно спокойнее и благодушнее.

Шёпота по залу не идёт — нужно сказать, так даже лучше. Не нужно пытаться кого-то успокоить, не стоит так внимательно смотреть недовольных этим решением — князь Ионел будет устраивать всех. Он подходящий человек для подобной должности при всех его недостатках. Пожалуй, все, кроме Стево, будут довольны подобным исходом — лучше и не придумаешь. А уж брата Илина как-нибудь да сумеет убедить в необходимости своего решения. Царевна поднимается с трона и, поблагодарив вельмож за их донесения, выходит из тронного зала, не без какого-то удовлетворения замечая, как те отвешивают ей поклоны, пусть и ставшие довольно привычным зрелищем за столько лет.

Она отправляется в свои покои. Они находятся в восточном крыле дворца — западное принадлежит Стево, а южное когда-нибудь снова станет покоями царицы. Илина никогда не видела, чтобы в южном крыле кто-то жил — мать её умерла при родах, и с тех пор эта часть царской резиденции пустовала.

Дождь так и не прекращается, и царевна со вздохом думает, что с подобной погодой она как-нибудь здесь зачахнет, занимаясь одними бумагами и слушая все сообщения о жизни за пределами Орщена. Быть может, столица и была прекрасна в своей стройности, в своей строгости и пышности одновременно, но и её стоило время от времени покидать, чтобы увидеть что-то другое, чтобы совершить что-то, что можно было бы назвать приключением, чтобы вернуться и снова восхищаться красотой.

Иногда даже в жизни царевен должно что-то происходить. Что-то, что заставит их улыбаться, радоваться и даже смеяться, что-то, что заставит сердце биться быстро-быстро, что-то, что может принести счастье. Ужасно несправедливо, что царство Гредвел устроено таким образом, как сейчас. Хотя, пожалуй, в других государствах её судьба сложилась бы гораздо хуже.

Порой чёрный и золотой цвета так надоедают, что хочется лезть на стену. Чёрные кафтаны с золотой отделкой, золотой ворон на чёрном фоне, обитые чёрным бархатом два трона и звон золотых монет, которых вряд ли когда-либо бывает слишком много. А ещё серый, много-много серого. Пурпурный и бордовый. Как будто в мире нет больше других цветов. Например, оранжевого. Илине нравится оранжевый, нравится куда больше, чем цвета её предков, пусть даже ей он совершенно не идёт. Она бы с удовольствием перекрасила все гербы в оранжевый и голубой.

В залах много зеркал. Илина никак не может узнать в девушке, которую она видит, себя — слишком худая и постаревшая. Словно бы ей не двадцать шесть лет, а все тридцать шесть. Три косы уложены слишком ровно, словно бы это и не её волосы, а кафтан слишком широк ей в груди и бёдрах. Царевне кажется, что кто-то пытается выпить из неё всю жизнь. И иногда она боится, что просто не доживёт до того дня, когда у Стево появятся наследники или хотя бы один из них.

Гредвел — слишком мрачное царство, чтобы быть чьей-то мечтой. Гредвел может восхищать, но вряд ли умеет завораживать и манить к себе. Илина любит его, искренне любит, потому что в первую очередь это её царство, её и её брата. Только вот иногда ей хочется топнуть ногой, как поступала она в детстве, не получая любимой игрушки, закричать так громко, насколько только хватит воздуха в лёгких, и убежать. Жить обычной жизнью — где-нибудь в маленьком домике в горах, где не будет такого количества советников, вельмож и дворян, что в любой момент могут заметить её слабость. Жаль только, что Илина не чувствует в себе сил, чтобы поступить таким образом. И вряд ли почувствует хоть когда-нибудь.

— Твой брат бывает слишком мрачен и суров, — тихо произносит кто-то за её спиной. — Ты пользуешься куда большей популярностью, чем он.

Это не голос, кажется ей в первую минуту. Это шелест листьев или обыкновенный шорох. Люди так не говорят. Голос слишком тихий, словно бы что-то мешает этому человеку говорить. И, всё-таки, девушке кажется, что интонации ей знакомы, что она разговаривала с ним раньше.

Илина тут же оборачивается, и едва может удержаться, чтобы не кинуться нежданному гостю на шею. Как рада она была его видеть — здесь, теперь, в такой час!.. С князем Фейном она часто играла в детстве. Слишком часто, чтобы оставаться к нему равнодушной теперь — он был её другом. И другом Стево тоже. И единственным человеком, которого, кроме собственного брата, она была рада видеть в стенах дворца.

Царевна улыбается — уж что-что, а это она может себе позволить. И всё-таки, плотный шарф настораживает её. Она кивком головы показывает Фейну, что ему следует последовать за ней. Он покорно идёт за ней, стараясь не обращать внимание на презрительные взгляды слуг. Князь никогда не выглядел похожим на знатного человека, а в пыльной дорожной одежде — тем более. Возможно, когда-то в далёком детстве его это сильно задевало и раздражало.

Личных комнат у царевны не так много, как было у её предшественницы. Илина очень рада этому. Во всяком случае, это избавляет от необходимости держать множество слуг, что будут следить за каждым её вздохом и знать все её секреты и слабости. Быть может, Надья и любила повышенное внимание к себе, но её племянница соткана совершенно иначе и терпеть не может чужого вмешательства в свою жизнь. Быть может, она и могла чувствовать себя сильной постоянно. Фейн едва поспевает за ней, это девушка понимает, когда уже стоит на пороге.

— Моему брату стоит жениться как можно скорее, — решительно произносит Илина, как только оказывается в своих комнатах. — Я когда-нибудь здесь с ума сойду!

Она опускается в кресло, забывая даже предложить гостю присесть рядом с ней. Это жутко невежливо, пожалуй, но царевне больше всего на свете хочется сейчас отдохнуть, расслабиться... Каждое заседание выматывает её, ослабляет — кажется, вот-вот, и не далёк тот день, когда она упадёт в обморок прямо в тронном зале.

Илина очень боится этого. Боится показаться слабой. Боится понять, что роль царевны совсем не для неё, пусть она и готовилась к своему царствию всё своё детство. Она боится оставлять брата, пока у него не будет наследников — у Стево и без того достаточно скверный нрав, чтобы наживать себе врагов. Если же Илина будет казаться слабой или потеряет хотя бы часть своего обычного очарования в глазах народа, Гредвел рискует лишиться части законной власти и погрузиться в хаос, её брат не замедлит выкинуть что-то совсем безумное. И пусть Стево обожает пользоваться сложившейся неразберихой на чужих землях — на своих хаос может привести только к гибели и падению. Удача слишком переменчивая вещь, чтобы полагаться лишь на неё.

В комнате почти темно — небо за окном серое, почти что чёрное, и помещение освещают только камин и одна-единственная свеча. Это не тронный зал, что всегда светел и торжественен. В своих личных покоях Илина иногда позволяет себе экономить на освещении. Тем более, что обычно она старается редко бывать там. Тем более, что от яркого света у неё начинает ещё больше болеть голова. Она даже солнце едва ли может долго терпеть.

Косы заплетены так туго, что кажется, что голова вот-вот расколется пополам. Царевна не выдерживает и начинает расплетать их, наплевав на то, что Фейн находится совсем рядом и всё это видит. У Надьи волосы не были такими густыми и такими непослушными, чтобы приходилось заплетать их столь старательно, чтобы ни одна прядь не выбивалась из причёски.

Рыжие кудри рассыпаются по плечам, Илина подносит пальцы к вискам и чуть-чуть надавливает, стараясь унять головную боль. Это немного помогает, и царевна забывает о присутствии постороннего человека в своих покоев, потому и вздрагивает от неожиданности, когда снова слышит его голос.

— Ему всего двадцать шесть! — говорит тихо Фейн, и девушке кажется, что она чувствует улыбку в его словах. — Ещё успеется.

Он-то, может, и успеет, хочется возразить Илине. Всё дело в том, что она сама жутко боится не дожить до рождения племянников — своих-то детей у неё никогда не будет. А при таком здоровье, что, кажется, ухудшается с каждым днём, и такой медлительности брата, вполне возможен и такой исход.

Фейн сильно изменился с тех самых пор, как покинул Орщен. Царевна едва ли может узнать его. Он совсем не похож на того мальчика, с которым она собирала малину в лесу и который умел придумывать самые лучшие игры. Стево тоже переменился с тех пор, возможно, ей стоит перестать видеть его мальчиком, что на целых полчаса младше её. Иногда Илине кажется, что она одна осталась всё той же, но при первом же взгляде в зеркало эта иллюзия рассеивается.

Они больше не дети, которым практически всё было позволено. Теперь в жизни куда больше забот.

Красные листья за окном кажутся царевне очень красивыми, и в груди просыпается странное чувство сожаления, что она никогда не замечала раньше этой красоты. Голова болеть не перестаёт, но Илина старается не обращать на это внимания. Лучше смотреть в окно — на клёны, рябины и яблони в саду, — а не думать о той пульсирующей сильной боли, что сжимает её голову.

— Не стоит относиться к этому легкомысленно, — хмурится царевна. — Наш отец был женат трижды, и лишь от третьего брака у него появились наследники — а ведь ему было уже за пятьдесят.

Арност умер через восемь лет после их рождения, оставив своих детей круглыми сиротами на попечении у своей сестры. Чудо ещё, что тётя смогла дотянуть до их семнадцатилетия. И Стево не стоит слишком долго тянуть с женитьбой, если он не хочет повторить судьбу собственного отца, тем более, что Илина вовсе не походит на пышущую здоровьем Надью.

От его удачного брака зависит не только его личное счастье — это, пожалуй, и вовсе не так важно. Он — царь, человек, которого ненавидят слишком многие за пределами царства. От его удачного брака зависит судьба Гредвела. И судьба Илины тоже, потому что их должно быть двое. Какая ей разница, будет ли счастлив её брак, если сама она отреклась от себя во благо Гредфела?..

— Я каждый день боюсь, что Стево погибнет в каком-нибудь из сражений, — вздыхает девушка. — Если бы у него были дети, мне было бы куда спокойнее.

Илина едва может держать тревогу в себе. Тем более — перед Фейном. Он всегда понимал её достаточно хорошо, чтобы знать наверняка, когда именно она лукавит и пытается что-то скрыть.

Он прекрасно видит, что с ней творится, думается Илине. Должно быть, для него это даже более заметно, чем для неё самой — он не видел её столь давно, что, пожалуй, помнит лишь ту улыбчивую девчонку, что всегда относилась к нему лучше, чем, возможно, ей стоило.

— Только ты до сих пор считаешь его безрассудным ребёнком! — замечает князь.

Царевна улыбается. А разве кто-то, кроме неё, имел на это право? В последние годы Стево старался внушать страх любому своему врагу. А разве разберёшь, кто именно станет другом или врагом?.. Только вот разве сможет Илина забыть, каким ребёнком он когда-то был? Теперь она прекрасно понимает Надью, что с улыбкой вспоминала о детстве своего брата, Арноста.

— Я был бы счастлив жениться на тебе, знаешь ли? — почти шепчет Фейн, подходя к самому окну.

Царевна вздрагивает от этого шёпота. Мурашки бегут по спине, и хочется спрятать лицо в руках и покраснеть от смущения. Как это могло бы случиться лет десять назад. Как это тогда случалось. Только вот теперь такое вряд ли будет ей к лицу.

Илина была бы счастлива очнуться шестнадцатилетней и выбрать его, а не собственный долг. Только вот вряд ли бы она и теперь выбрала для себя другую судьбу. Царевна, почти не лукавя, может сказать, что не жалеет, когда отказала ему, сказала, что ни за что на свете не убежит с ним.

Фейн не отходит от неё, продолжая стоять рядом. Он даже берёт её за руку. И Илина в который раз поражается, какие холодные у него руки. И, всё-таки, царевна не находит в себе сил отстраниться. Она чувствует себя настолько уставшей, что едва может стоять. Девушке даже кажется, что всё это происходит не с ней — разве могла она устать столь сильно, что жизнь теряет все краски? Какой бы серой ни была осень, такого с ней ещё ни разу не случалось.

— Царевны не выходят замуж и не рожают детей, — смеётся Илина, стараясь, чтобы её голос звучал как можно более бодро. — Их судьба управлять Гредвелом, а не искать собственное счастье.