Пиковая дама (джен)

Настойчивый стук в дверь окончательно развеял и без того тревожный сон губернского секретаря Анисия Тюльпанова, чему тот, откровенно говоря, даже обрадовался — страх как надоело который день подряд просыпаться в холодном поту. Наспех набросив халат на худые плечи, он поспешил к двери, грозившей с минуты на минуту сорваться с петель. Утренний посетитель терпением явно не отличался. Стоило ключу в замке щелкнуть дважды, как облупленные створки распахнулись, осыпая пол белой крошкой, и на пороге возник невысокого роста азиат в длинном расписанном диковинными рисунками платье.

̶ Тюри-сан, гаспадзин завьёт, дево сгочная гаварить, — Масахиро Сибато, а по-простому — Маса, выглядел обеспокоенно, что крайне ему было несвойственно.

По своему опыту Анисий знал, что добиться от японца какого-либо вразумительного ответа в таком состоянии невозможно, а потому, не задавая лишних вопросов, выпроводил того за дверь и принялся одеваться. Натягивая портки, он размышлял о том, что за событие исключительной важности могло случиться, раз шеф послал за ним в такую рань. Впрочем, гадать было бессмысленно — Эраст Петрович умел удивлять. Так, например, не далее чем в прошлом месяце Анисий был приглашен отзавтракать во флигель, служивший временным местом квартирования шефа, однако, вместо хрустящих круассанов на столе его ждал сюрприз в виде чьих-то отсеченных пальцев. Дело о владельце ювелирной лавки, которому и принадлежали те самые обрубки, было раскрыто спустя всего два дня, а вот аппетит у Тюльпанова отсутствовал значительно дольше.

Завершив свой туалет, он заглянул в соседнюю комнату — Сонька, распластавшись по кровати всем своим большим телом, мирно спала. Вот и хорошо, можно было спокойно уходить — Сонька хоть и была малахольной, но по-своему любила брата и каждый раз, стоило увидеть, что её «Ниси» уходит, начинала плаксивым голосом ныть, чего он терпеть как не мог.

Квартирка, которую снимал Тюльпанов, находилась всего в десяти минутах ходьбы от дома шефа, а потому немалым было удивление, когда у подъезда обнаружилась двуколка, из которой выглядывал знакомый ёжик чёрных волос. Маса, ёрзая на сидении, пытался приладить на ноги плед, и всю дорогу бурчал что-то вроде «русска пагода хуже баба» и далее в том же духе, чем немало позабавил Анисия.

До флигеля домчались мигом. Спрыгнув на землю, Анисий зябко поёжился от холодного весеннего ветра и направился к калитке. Под ногами хлюпали лужи, убивая последнюю надежду сохранить на сапогах блеск, стоивший Тюльпанову гривенника, оставленного накануне у сапожника. День обещал стать премерзким.

Маса, опередив своего спутника, распахнул тяжелую дубовую дверь и остановился, загородив собой проём. Грозный взгляд маленьких черных глаз не обещал ничего хорошего. Вспомнив странности японца, гость поспешил снять обувь, и только тогда был допущен в апартаменты. Стоило ему пройти в гостиную, как стало очевидно: в доме происходит что-то необычное. На столе против обыкновения были разбросаны исписанные красивым ровным почерком шефа бумаги вперемешку с газетными обрывками, а пол усеян книгами. Обложка одной из них гласила «Византийские древности. Д. О. Беляев». Опять всю ночь работал, догадался Анисий и покачал головой. Вот уже больше недели шеф пытался разобраться с делом о хищении нескольких антикварных вещиц, изводя при этом и себя и Тюльпанова, которому приходилось целыми днями пропадать в трущобах Хитровки, где воры, скорее всего, и попытались бы перепродать свою добычу. Беспокойство шефа, впрочем, было понятно. Эраст Петрович Фандорин состоял при московском генерал-губернаторе чиновником для особых поручений, то бишь секретных заданий, и, несмотря на свои молодые годы, слыл одним из лучших сыскных агентов в империи. И тут на тебе! Вроде бы простое воровство, которое наверняка бы поручили расследовать жандармерии, если бы не высокий ранг понесшей ущерб особы, а найти пропажу всё ещё не удалось. Более того, не было даже зацепок, что и волновало шефа, с каждым днём делавшегося всё мрачнее.

Анисий негромко кашлянул, сообщая о своём прибытии.

̶ Д-доброе утро, — Эраст Петрович, до этого задумчиво стоявший напротив догорающего камина, обернулся и слегка кивнул в знак приветствия, — п-прошу прощения, что пришлось п-прервать ваш сон, но дело не терпит отлагательств, — легкое заикание — следствие давней контузии — было слышно сильнее обычного.

Фандорин, на ходу накидывая пальто, обитое по вороту мехом горностая, направился к выходу, попутно отдавая распоряжения Масе. В силу незнания японского, понять, о чем они говорят, Анисий не мог, однако догадался, что речь идёт точно не о завтраке. Тяжело вздохнув, он отбросил все мечты об утренней чашечке ароматного горячего кофею, что обычно подавали во флигеле, и последовал за шефом.

Спустя двадцать минут, всё та же двуколка подъехала к воротам усадьбы московского генерал-губернатора князя Долгорукого. Анисий, так и не привыкший за время служения у Фандорина к тому, что он — Тюльпанов, простой мелкий чиновник, сын деревенского дьячка, вхож в покои великого князя, оробел и всем своим тощим телом вжался в бархатное сиденье. Впрочем, увидев, как шеф быстрым шагом направляется к встречавшему их Фролу Григорьевичу, личному камердинеру Долгорукого, взял себя в руки и, гордо подняв голову, последовал примеру начальства.

В приемной было темно. Тяжелые гардины, по раннему времени запахнутые, света не пропускали, а недавно зажженные свечи ещё толком не разгорелись, наполняя комнату запахом копоти. Дальняя дверь, ничем не отличимая от деревянных панелей, коими были обшиты стены, с тихим скрипом открылась.

̶ Эраст Петрович, миленький, — генерал-губернатор, для своих восьмидесяти лет обычно державшийся молодцом, сегодня был явно не в форме: удалые усы повисли, парик съехал чуть в сторону, а под глазами виднелись темные круги. — Да вы садитесь, чего стоять-то, в ногах правды нет, — указав на расположенные посреди залы кресла, князь сам устало опустился в одно из них.

̶ Благодарю, ваше сиятельство, — Фандорин с присущей ему грацией занял предложенное место и, выдержав требуемую этикетом паузу, продолжил, — Фрол Григорьевич просили прибыть как можно скорее…

̶ Да-да, кое-что случилось этой ночью, — Долгорукий понизил голос, — как продвигается ваше дело о пропавших безделушках графа Никитина?

Такой вопрос, как заметил сидевший чуть поодаль Анисий, явно застал Фандорина врасплох.

̶ Дело обставили умело, — чуть помедлив, начал тот, — улик почти нет, но я уверен, ваше сиятельство, что преступник не сможет долго отсиживаться с такой добычей и скоро нам удастся изловить его, — он замолк и испытующе посмотрел на генерал-губернатора.

Тонкое бледное лицо, разбившее сердце не одной прекрасной даме, угольно-черные волосы, выбеленные на висках сединой, прямой взгляд голубых глаз, казавшихся при таком освещении почти прозрачными — Анисий невольно залюбовался шефом. Вот бы и ему в тридцать лет, а до этого осталось не так уж и много — всего десять зим, сидеть так спокойно беседовать с самим генерал-губернатором с глазу на глаз (себя Анисий не принимал в расчет). Тяжело вздохнув, он отмел прочь подсовываемые разгулявшимся воображением картины будущего, и сосредоточился на разговоре.

̶ Ну, похоже, он и не стал отсиживаться, во всяком случае, таково моё мнение, — князь Долгорукий откинулся в кресле и позволил подошедшему Фролу влить ему в горло травяную настойку.

̶ Ещё одно ограбление? — Фандорин напрягся и быстро кивнул помощнику, чтобы тот приготовился записывать.

̶ Нет, голубчик, всё намного серьезнее. Сегодня около трёх утра граф Никитин был найден мертвым. Обер-полицеймейстер уверен, что это роковая случайность — налицо все признаки сердечного приступа, а учитывая возраст графа да место, где он был найден… — Долгорукий многозначительно посмотрел на присутствующих, — такое несчастье вполне могло случиться, да вот только не верю я в случайности.

̶ И позвольте поинтересоваться, где же это произошло? — судя по всему, Фандорин в случайности так же не верил.

̶ Эраст Петрович, я вызвал вас не только потому, что это происшествие кажется мне связанным с вашим делом, но и ввиду некоторой деликатности сложившейся ситуации, — генерал-губернатор покинул кресло и нервно зашагал по комнате. — Граф Никитин, как вы сами знаете, был очень известной личностью, и мне бы не хотелось, чтобы об обстоятельствах его смерти стало известно в широких кругах. Именно поэтому я попросил Юровского прекратить расследование жандармерией и передать все материалы вам, а также принять меры для сохранения секретности.

Фандорин неподвижно сидел, сцепив длинные тонкие пальцы в замок и ожидая, когда князь продолжит.

̶ Тело было найдено на улице, у самого входа в заведенье мадам Аннабель…

Анисий тихо охнул. Мадам Аннабель не знал в Москве разве что глухой слепец. Она была истинным цветком — прекрасным, ярким, чарующим, чем, не стесняясь, и пользовалась. Когда юной Аннабель, в ту пору звавшейся Анной Сапожниковой, исполнилось двадцать один, она устроилась прислугой в дом купчины, который спустя год скоропостижно скончался. Ко всеобщему удивлению, позднее переросшему в настоящий скандал, старый купец завещал все свое состояние сиротке Анне. Состояние было не так чтобы большим, но девица оказалась сообразительной и удачно вложила его в собственное дело. Открыв бордель, любви высокородных дам она не приобрела, зато деньги зарабатывала немаленькие и своей участью была явно довольна. Теперь Анисию стало понятно, отчего князь Долгорукий так переживал за секретность. Девки в борделях бывали всякие, но лишнего никогда не болтали, а привлеки к расследованию жандармерию, и сразу вся Москва узнает, что женатый уважаемый человек, отец трёх прекрасных детей, лицо российской аристократии, испустил дух чуть ли не на пике любовных утех в борделе. Вот стыда-то тогда будет!

̶ Все подробности можете узнать у Юровского, он вроде бы сразу от меня направился в управление, — голос генерал-губернатора вырвал Анисия из размышлений. — Только, Эраст Петрович, голубчик, вы уж разберитесь с этим как можно скорее. Похороны уж завтра, наверное, будут, негоже мертвых на этой земле задерживать, да и подозрения начнутся, слухи поползут, коль вовремя не схороним. Так что помозгуйте хорошенько, мне-то и самому спокойнее было бы, коль Никитин и в самом деле от сердца скончался, да вот только как-то не верится.

̶ Ваше сиятельство, — тот встал и слегка поклонился, — приложу все усилия. Был ли граф умертвлен или почил сам, постараемся определить сегодня же, так что с погребением проблем быть не должно, а дальше посмотрим, как сложится.

Распрощавшись и раскланявшись с генерал-губернатором, они отправились прямиком в жандармское управление, где их уже поджидал обер-полицеймейстер Юровский. По всему было видно, что видеть он их был совсем не рад. Оно и понятно — не доверяет жандармерии генерал-губернатор, дело велел отдать да и сидеть помалкивать. Кому же такое понравится? Да и вообще недолюбливал обер-полицеймейстер Фандорина, считал выскочкой, да ничего не поделаешь — выскочка выскочкой, а за десять лет сыскной деятельности только один промах и то в далеком прошлом.

̶ Так вы говорите, Никитин покинул то заведение около полуночи? — Фандорин медленно листал переданный ему отчёт.

̶ Так точно. Девица Дроздова,— Юровский замялся на секунду, а затем продолжил, — общавшаяся с графом тем вечером, дала показания, согласно которым он покинул нумер в пять минут пополуночи.

̶ А тело было найдено в три?

̶ Совершенно верно, как и написано в моём отчете, — обер-полицеймейстер выглядел раздраженным. — Нашел его пьянчужка, клянчивший денег у посетителей того заведения. Больше никто ничего не видел. Кошелек на месте, золотые карманные часы тоже — никаких признаков ограбления.

̶ Вскрытие что показало?

̶ Да какое вскрытие, помилуйте, Эраст Петрович! — Юровский развёл руками. — Следов удушья нет, на отравление тоже не похоже, зато губы и пальцы под ногтями синюшные, что только при сердечном приступе и бывает. Я понимаю беспокойство его светлости, но поверьте моему опыту, здесь всё чисто, просто настало его время, вот и преставился.

Фандорин закрыл папку и передал её помощнику.

̶ Что думаете, Тюльпанов? — спросил он, когда они вышли из кабинета вконец разбушевавшегося Юровского.

̶ Думаю, что всяк может быть, — Анисий всегда терялся, когда шеф вот так вот сходу начинал анализировать ситуацию, мучая при этом вопросами, ответы на которые он знать никак не мог.

̶ И вправду, всяк, — Фандорин задумчиво шел по узкому коридору, перебирая рукой в кармане любимые чётки (был слышен тихий звук стукающихся друг об друга камешков). — Только думается мне, что всё не так-то просто. А давайте-ка наведаемся в морг, чего время терять? — хлопнув в ладоши, он продемонстрировал идеальную белоснежную улыбку, и ускорил шаг.

Анисий терпеть не мог морг, а еще более трупы, от которых так несло смрадом, что слезы наворачивались на глаза, но деваться было некуда.

В трупной, а именно так он называл морг, их встретил пребывавший вечно в хорошем настроении Егор Виллемович Захаров — судебно-медицинский эксперт. Показав труп Никитина, от вида которого губернскому секретарю слегка подурнело, Егор Виллемович зачитал результаты внешнего осмотра, гласившие, что смерть настала, вероятнее всего от сердечного приступа. Когда Эраст Петрович настоял на вскрытии, эксперт выглядел будто даже обрадованно, что в очередной раз навело Анисия на мысль, что такая работа вредна для душевного здоровья.

Спустя двадцать минут, когда грудина трупа была уже вскрыта и растопырена огромными щипцами, а кожистый фартук Егор Виллемовича от крови окрасился из коричневого в багряный, эксперт тихо ахнул.

̶ Что-то нашли? — Фандорин, всё это время державшийся шагах в десяти от трупа, подошел поближе, прижимая к лицу платок, позволявший хотя бы частично избавиться от запаха гниения.

̶ Да, пожалуй… Смерть похоже действительно наступила от сердечного приступа — все признаки налицо, вот только складывается ощущение, что покойничек наш преставился не семь часов назад, когда его в последний раз видели живым, а все двадцать, — эксперт явно был озадачен.

̶ Двадцать? — переспросил Эраст Петрович и подошел почти вплотную к столу, на котором лежал труп.

̶ Во всяком случае, не меньше. Вот видите здесь? — послышался мерзкий чавкающий звук, когда скальпель коснулся чего-то внутри тела. — Я не придал особого значения тому, что трупное окоченение началось так рано — мало ли, может, болел чем при жизни, но то, что внутренние органы начали уже разлагаться — такое возможно, только если он был мертв, как минимум, еще вчера днём.

Анисий уже в который раз за это короткое утро вздохнул — день и вправду оказался премерзкий.