Пиковая дама (джен)

Настойчивый стук в дверь окончательно развеял и без того тревожный сон губернского секретаря Анисия Тюльпанова, чему тот, откровенно говоря, даже обрадовался — страх как надоело который день подряд просыпаться в холодном поту. Наспех набросив халат на худые плечи, он поспешил к двери, грозившей с минуты на минуту сорваться с петель. Утренний посетитель терпением явно не отличался. Стоило ключу в замке щелкнуть дважды, как облупленные створки распахнулись, осыпая пол белой крошкой, и на пороге возник невысокого роста азиат в длинном расписанном диковинными рисунками платье.

̶ Тюри-сан, гаспадзин завьёт, дево сгочная гаварить, — Масахиро Сибато, а по-простому — Маса, выглядел обеспокоенно, что крайне ему было несвойственно.

По своему опыту Анисий знал, что добиться от японца какого-либо вразумительного ответа в таком состоянии невозможно, а потому, не задавая лишних вопросов, выпроводил того за дверь и принялся одеваться. Натягивая портки, он размышлял о том, что за событие исключительной важности могло случиться, раз шеф послал за ним в такую рань. Впрочем, гадать было бессмысленно — Эраст Петрович умел удивлять. Так, например, не далее чем в прошлом месяце Анисий был приглашен отзавтракать во флигель, служивший временным местом квартирования шефа, однако, вместо хрустящих круассанов на столе его ждал сюрприз в виде чьих-то отсеченных пальцев. Дело о владельце ювелирной лавки, которому и принадлежали те самые обрубки, было раскрыто спустя всего два дня, а вот аппетит у Тюльпанова отсутствовал значительно дольше.

Завершив свой туалет, он заглянул в соседнюю комнату — Сонька, распластавшись по кровати всем своим большим телом, мирно спала. Вот и хорошо, можно было спокойно уходить — Сонька хоть и была малахольной, но по-своему любила брата и каждый раз, стоило увидеть, что её «Ниси» уходит, начинала плаксивым голосом ныть, чего он терпеть как не мог.

Квартирка, которую снимал Тюльпанов, находилась всего в десяти минутах ходьбы от дома шефа, а потому немалым было удивление, когда у подъезда обнаружилась двуколка, из которой выглядывал знакомый ёжик чёрных волос. Маса, ёрзая на сидении, пытался приладить на ноги плед, и всю дорогу бурчал что-то вроде «русска пагода хуже баба» и далее в том же духе, чем немало позабавил Анисия.

До флигеля домчались мигом. Спрыгнув на землю, Анисий зябко поёжился от холодного весеннего ветра и направился к калитке. Под ногами хлюпали лужи, убивая последнюю надежду сохранить на сапогах блеск, стоивший Тюльпанову гривенника, оставленного накануне у сапожника. День обещал стать премерзким.

Маса, опередив своего спутника, распахнул тяжелую дубовую дверь и остановился, загородив собой проём. Грозный взгляд маленьких черных глаз не обещал ничего хорошего. Вспомнив странности японца, гость поспешил снять обувь, и только тогда был допущен в апартаменты. Стоило ему пройти в гостиную, как стало очевидно: в доме происходит что-то необычное. На столе против обыкновения были разбросаны исписанные красивым ровным почерком шефа бумаги вперемешку с газетными обрывками, а пол усеян книгами. Обложка одной из них гласила «Византийские древности. Д. О. Беляев». Опять всю ночь работал, догадался Анисий и покачал головой. Вот уже больше недели шеф пытался разобраться с делом о хищении нескольких антикварных вещиц, изводя при этом и себя и Тюльпанова, которому приходилось целыми днями пропадать в трущобах Хитровки, где воры, скорее всего, и попытались бы перепродать свою добычу. Беспокойство шефа, впрочем, было понятно. Эраст Петрович Фандорин состоял при московском генерал-губернаторе чиновником для особых поручений, то бишь секретных заданий, и, несмотря на свои молодые годы, слыл одним из лучших сыскных агентов в империи. И тут на тебе! Вроде бы простое воровство, которое наверняка бы поручили расследовать жандармерии, если бы не высокий ранг понесшей ущерб особы, а найти пропажу всё ещё не удалось. Более того, не было даже зацепок, что и волновало шефа, с каждым днём делавшегося всё мрачнее.

Анисий негромко кашлянул, сообщая о своём прибытии.

̶ Д-доброе утро, — Эраст Петрович, до этого задумчиво стоявший напротив догорающего камина, обернулся и слегка кивнул в знак приветствия, — п-прошу прощения, что пришлось п-прервать ваш сон, но дело не терпит отлагательств, — легкое заикание — следствие давней контузии — было слышно сильнее обычного.

Фандорин, на ходу накидывая пальто, обитое по вороту мехом горностая, направился к выходу, попутно отдавая распоряжения Масе. В силу незнания японского, понять, о чем они говорят, Анисий не мог, однако догадался, что речь идёт точно не о завтраке. Тяжело вздохнув, он отбросил все мечты об утренней чашечке ароматного горячего кофею, что обычно подавали во флигеле, и последовал за шефом.

Спустя двадцать минут, всё та же двуколка подъехала к воротам усадьбы московского генерал-губернатора князя Долгорукого. Анисий, так и не привыкший за время служения у Фандорина к тому, что он — Тюльпанов, простой мелкий чиновник, сын деревенского дьячка, вхож в покои великого князя, оробел и всем своим тощим телом вжался в бархатное сиденье. Впрочем, увидев, как шеф быстрым шагом направляется к встречавшему их Фролу Григорьевичу, личному камердинеру Долгорукого, взял себя в руки и, гордо подняв голову, последовал примеру начальства.

В приемной было темно. Тяжелые гардины, по раннему времени запахнутые, света не пропускали, а недавно зажженные свечи ещё толком не разгорелись, наполняя комнату запахом копоти. Дальняя дверь, ничем не отличимая от деревянных панелей, коими были обшиты стены, с тихим скрипом открылась.

̶ Эраст Петрович, миленький, — генерал-губернатор, для своих восьмидесяти лет обычно державшийся молодцом, сегодня был явно не в форме: удалые усы повисли, парик съехал чуть в сторону, а под глазами виднелись темные круги. — Да вы садитесь, чего стоять-то, в ногах правды нет, — указав на расположенные посреди залы кресла, князь сам устало опустился в одно из них.

̶ Благодарю, ваше сиятельство, — Фандорин с присущей ему грацией занял предложенное место и, выдержав требуемую этикетом паузу, продолжил, — Фрол Григорьевич просили прибыть как можно скорее…

̶ Да-да, кое-что случилось этой ночью, — Долгорукий понизил голос, — как продвигается ваше дело о пропавших безделушках графа Никитина?

Такой вопрос, как заметил сидевший чуть поодаль Анисий, явно застал Фандорина врасплох.

̶ Дело обставили умело, — чуть помедлив, начал тот, — улик почти нет, но я уверен, ваше сиятельство, что преступник не сможет долго отсиживаться с такой добычей и скоро нам удастся изловить его, — он замолк и испытующе посмотрел на генерал-губернатора.

Тонкое бледное лицо, разбившее сердце не одной прекрасной даме, угольно-черные волосы, выбеленные на висках сединой, прямой взгляд голубых глаз, казавшихся при таком освещении почти прозрачными — Анисий невольно залюбовался шефом. Вот бы и ему в тридцать лет, а до этого осталось не так уж и много — всего десять зим, сидеть так спокойно беседовать с самим генерал-губернатором с глазу на глаз (себя Анисий не принимал в расчет). Тяжело вздохнув, он отмел прочь подсовываемые разгулявшимся воображением картины будущего, и сосредоточился на разговоре.

̶ Ну, похоже, он и не стал отсиживаться, во всяком случае, таково моё мнение, — князь Долгорукий откинулся в кресле и позволил подошедшему Фролу влить ему в горло травяную настойку.

̶ Ещё одно ограбление? — Фандорин напрягся и быстро кивнул помощнику, чтобы тот приготовился записывать.

̶ Нет, голубчик, всё намного серьезнее. Сегодня около трёх утра граф Никитин был найден мертвым. Обер-полицеймейстер уверен, что это роковая случайность — налицо все признаки сердечного приступа, а учитывая возраст графа да место, где он был найден… — Долгорукий многозначительно посмотрел на присутствующих, — такое несчастье вполне могло случиться, да вот только не верю я в случайности.

̶ И позвольте поинтересоваться, где же это произошло? — судя по всему, Фандорин в случайности так же не верил.

̶ Эраст Петрович, я вызвал вас не только потому, что это происшествие кажется мне связанным с вашим делом, но и ввиду некоторой деликатности сложившейся ситуации, — генерал-губернатор покинул кресло и нервно зашагал по комнате. — Граф Никитин, как вы сами знаете, был очень известной личностью, и мне бы не хотелось, чтобы об обстоятельствах его смерти стало известно в широких кругах. Именно поэтому я попросил Юровского прекратить расследование жандармерией и передать все материалы вам, а также принять меры для сохранения секретности.

Фандорин неподвижно сидел, сцепив длинные тонкие пальцы в замок и ожидая, когда князь продолжит.

̶ Тело было найдено на улице, у самого входа в заведенье мадам Аннабель…

Анисий тихо охнул. Мадам Аннабель не знал в Москве разве что глухой слепец. Она была истинным цветком — прекрасным, ярким, чарующим, чем, не стесняясь, и пользовалась. Когда юной Аннабель, в ту пору звавшейся Анной Сапожниковой, исполнилось двадцать один, она устроилась прислугой в дом купчины, который спустя год скоропостижно скончался. Ко всеобщему удивлению, позднее переросшему в настоящий скандал, старый купец завещал все свое состояние сиротке Анне. Состояние было не так чтобы большим, но девица оказалась сообразительной и удачно вложила его в собственное дело. Открыв бордель, любви высокородных дам она не приобрела, зато деньги зарабатывала немаленькие и своей участью была явно довольна. Теперь Анисию стало понятно, отчего князь Долгорукий так переживал за секретность. Девки в борделях бывали всякие, но лишнего никогда не болтали, а привлеки к расследованию жандармерию, и сразу вся Москва узнает, что женатый уважаемый человек, отец трёх прекрасных детей, лицо российской аристократии, испустил дух чуть ли не на пике любовных утех в борделе. Вот стыда-то тогда будет!

̶ Все подробности можете узнать у Юровского, он вроде бы сразу от меня направился в управление, — голос генерал-губернатора вырвал Анисия из размышлений. — Только, Эраст Петрович, голубчик, вы уж разберитесь с этим как можно скорее. Похороны уж завтра, наверное, будут, негоже мертвых на этой земле задерживать, да и подозрения начнутся, слухи поползут, коль вовремя не схороним. Так что помозгуйте хорошенько, мне-то и самому спокойнее было бы, коль Никитин и в самом деле от сердца скончался, да вот только как-то не верится.

̶ Ваше сиятельство, — тот встал и слегка поклонился, — приложу все усилия. Был ли граф умертвлен или почил сам, постараемся определить сегодня же, так что с погребением проблем быть не должно, а дальше посмотрим, как сложится.

Распрощавшись и раскланявшись с генерал-губернатором, они отправились прямиком в жандармское управление, где их уже поджидал обер-полицеймейстер Юровский. По всему было видно, что видеть он их был совсем не рад. Оно и понятно — не доверяет жандармерии генерал-губернатор, дело велел отдать да и сидеть помалкивать. Кому же такое понравится? Да и вообще недолюбливал обер-полицеймейстер Фандорина, считал выскочкой, да ничего не поделаешь — выскочка выскочкой, а за десять лет сыскной деятельности только один промах и то в далеком прошлом.

̶ Так вы говорите, Никитин покинул то заведение около полуночи? — Фандорин медленно листал переданный ему отчёт.

̶ Так точно. Девица Дроздова,— Юровский замялся на секунду, а затем продолжил, — общавшаяся с графом тем вечером, дала показания, согласно которым он покинул нумер в пять минут пополуночи.

̶ А тело было найдено в три?

̶ Совершенно верно, как и написано в моём отчете, — обер-полицеймейстер выглядел раздраженным. — Нашел его пьянчужка, клянчивший денег у посетителей того заведения. Больше никто ничего не видел. Кошелек на месте, золотые карманные часы тоже — никаких признаков ограбления.

̶ Вскрытие что показало?

̶ Да какое вскрытие, помилуйте, Эраст Петрович! — Юровский развёл руками. — Следов удушья нет, на отравление тоже не похоже, зато губы и пальцы под ногтями синюшные, что только при сердечном приступе и бывает. Я понимаю беспокойство его светлости, но поверьте моему опыту, здесь всё чисто, просто настало его время, вот и преставился.

Фандорин закрыл папку и передал её помощнику.

̶ Что думаете, Тюльпанов? — спросил он, когда они вышли из кабинета вконец разбушевавшегося Юровского.

̶ Думаю, что всяк может быть, — Анисий всегда терялся, когда шеф вот так вот сходу начинал анализировать ситуацию, мучая при этом вопросами, ответы на которые он знать никак не мог.

̶ И вправду, всяк, — Фандорин задумчиво шел по узкому коридору, перебирая рукой в кармане любимые чётки (был слышен тихий звук стукающихся друг об друга камешков). — Только думается мне, что всё не так-то просто. А давайте-ка наведаемся в морг, чего время терять? — хлопнув в ладоши, он продемонстрировал идеальную белоснежную улыбку, и ускорил шаг.

Анисий терпеть не мог морг, а еще более трупы, от которых так несло смрадом, что слезы наворачивались на глаза, но деваться было некуда.

В трупной, а именно так он называл морг, их встретил пребывавший вечно в хорошем настроении Егор Виллемович Захаров — судебно-медицинский эксперт. Показав труп Никитина, от вида которого губернскому секретарю слегка подурнело, Егор Виллемович зачитал результаты внешнего осмотра, гласившие, что смерть настала, вероятнее всего от сердечного приступа. Когда Эраст Петрович настоял на вскрытии, эксперт выглядел будто даже обрадованно, что в очередной раз навело Анисия на мысль, что такая работа вредна для душевного здоровья.

Спустя двадцать минут, когда грудина трупа была уже вскрыта и растопырена огромными щипцами, а кожистый фартук Егор Виллемовича от крови окрасился из коричневого в багряный, эксперт тихо ахнул.

̶ Что-то нашли? — Фандорин, всё это время державшийся шагах в десяти от трупа, подошел поближе, прижимая к лицу платок, позволявший хотя бы частично избавиться от запаха гниения.

̶ Да, пожалуй… Смерть похоже действительно наступила от сердечного приступа — все признаки налицо, вот только складывается ощущение, что покойничек наш преставился не семь часов назад, когда его в последний раз видели живым, а все двадцать, — эксперт явно был озадачен.

̶ Двадцать? — переспросил Эраст Петрович и подошел почти вплотную к столу, на котором лежал труп.

̶ Во всяком случае, не меньше. Вот видите здесь? — послышался мерзкий чавкающий звук, когда скальпель коснулся чего-то внутри тела. — Я не придал особого значения тому, что трупное окоченение началось так рано — мало ли, может, болел чем при жизни, но то, что внутренние органы начали уже разлагаться — такое возможно, только если он был мертв, как минимум, еще вчера днём.

Анисий уже в который раз за это короткое утро вздохнул — день и вправду оказался премерзкий.

Итак, что мы имеем, — начал Фандорин, когда они добрались до спасительного тепла флигеля. — Никитин был убит — это раз, — четки звонко щелкнули, — убийство как-то связано с похищенными из дома графа манускриптом и чашей — это два, — еще щелчок, — ну и наконец мы ищем совсем не там, где надо — это три.

Анисий, обеими руками сжав чашку с желтой водицей, называемой Масой зеленым чаем, удивленно уставился на шефа.

̶ Убийство? Как не там? А где? — несмотря на то, что смерть Никитина выглядела на фоне недавних событий действительно подозрительно, он всё же считал произошедшее не более чем злым роком судьбы — какой же убийца оставит у мертвеца золотые часы стоимостью больше, чем его, Анисия, годовая зарплата?

̶ Несомненно. Другой вопрос: как было совершено убийство. Ни ран, ни признаков отравления или сопротивления, да ещё и непонятное время смерти — всё это выглядит очень странно, — Фандорин задумчиво потёр лоб.

̶ А почему ищем-то не там? — всё не успокаивался Анисий, который конечно был рад, что по всей видимости ему больше не придётся рисковать своей тюльпановской душонкой на Хитровке, но понять логику шефа не мог.

̶ Тюльпанов, Тюльпанов, — тот укоризненно покачал головой, — вы сами подумайте, когда проще продать краденый товар? Если покупатель уверен, что просто приобретает очередную безделицу для своей коллекции, или подозревает, что его, как и предыдущего владельца, могут из-за неё убить? То-то же. Нет, Тюльпанов, убийца явно рассчитывал оставить краденое у себя. Искать у перекупщиков смысла нет.

̶ Ну а зачем было убивать Никитина, раз он даже не подозревал, кто мог его обокрасть? — Анисий вспомнил, как они ездили к графу и тот заверил, что у него нет даже малейшего предположений на этот счет.

̶ В том-то и вопрос… Зачитайте еще раз результаты осмотра дома Никитиных.

Фандорин уселся на голый пол и, перекрестив ноги по-турецки, закрыл глаза. По словам шефа, научившегося этой премудрости во время своего длительного пребывания на востоке, так было легче сосредоточиться, хотя Анисий предполагал, что это скорее верный способ заработать насморк. Открыв блокнот, он поискал нужную запись и прокашлявшись начал читать.

̶ Двадцать пятое февраля года тысяча восемьсот восемьдесят седьмого. Произведен осмотр дома за нумером пятнадцать, расположенного по улице Петровка. Согласно показаниям пострадавшего, графа Никитина Александра Сергеевича, из дома было похищено два предмета старины…

Далее по указанию шефа он пропустил подробное описание манускрипта и медной чаши эпохи Юстиниана и продолжил с момента описания самого места преступления:

̶ При обнаружении пропажи комната была заперта на ключ, хранившийся под личным присмотром пострадавшего. Единственное окно, выходящее на Петровку, разбито. Замок от витрины, в которой хранились похищенные предметы, взломан. Предположительно, преступник воспользовался отмычкой, о чем свидетельствуют неглубокие царапины вокруг самого замка…

̶ Достаточно, — Фандорин вскочил и быстро зашагал по комнате. — Ограбление было совершено днём, так? — Анисий кивнул. — И преступник предположительно проник через окно? — Еще кивок. — И тут мы сталкиваемся с первой странностью в этом деле — как получилось, что никто его не видел, хотя Петровка днём просто кишит народом? Зачем было тратить время на то, чтобы аккуратно открыть витрину, если её можно было так же легко разбить, как и окно — это быстрее и безопаснее.

̶ Может опасался, что в доме услышат?

̶ Вряд ли, иначе не стал бы рисковать с окном. И потом, с каких это пор дома грабят средь бела дня? Разве что он совершенно точно знал, что в это время никого из хозяев не будет, а прислуга ничего не услышит.

̶ Ну так и не удивительно, прислуга живет в противоположном крыле — оттуда даже пальни кто из пистолета никто не услышит, — пожал плечами Тюльпанов, глотнув уже остывший чай.

̶ В том то и дело. Преступник был слишком хорошо осведомлен и даже если предположить, что он тщательно готовился к задуманному, то все равно остается открытым вопрос, почему он не забрал ничего другого из той комнаты? В коллекции графа были старинные золотые монеты, за которые можно было бы выручить не одну сотню алтынов, но они остались нетронутыми. Да и потом, если убийство и ограбление связаны, а интуиция мне подсказывает, что это так, то зачем было ждать так долго прежде чем покончить с самим Никитиным — разве ни странно?

̶ Конечно же странно, — согласился Анисий, продолжая уплетать одну за другой поданные булочки с яблоком.

̶ Вы не понимаете, Тюльпанов, тут явно что-то не так, мы что-то упускаем из вида, вот только…

В этот момент с кухни раздался звон разбившегося стекла, а через секунду в гостиную весь красный от возмущения ворвался Маса. Размахивая руками он что-то твердил о «гадкий магчишка» и «выпустить кишки», то и дело переходя на японский. Как оказалось, один из дворовых посчитал забавным запустить в него камнем, да только не заметил, что окно, перед которым Маса и стоял, когда случилась неприятность, было не открыто, а просто дочиста вымыто. В принципе, никто кроме самого японца удивлен произошедшим не был — рано или поздно что-то подобное должно было случиться, учитывая то, что вежливым и обходительным тот бывал только с хозяином да миловидными барышнями, до которых очень уж был охоч. Уйдя вместе со слугой на кухню, чтобы оценить нанесенный ущерб, Эраст Петрович вернулся в гостиную весь бледный.

̶ Осколки, Тюльпанов, вот что мы упустили — осколки, — сказал он и, налив себе из хрустального графина коньяку, залпом осушил бокал.

̶ А что с ними?

̶ В той комнате их нет, а значит либо там прибрались до нашего прихода (по показаниям прислуги Анисий помнил, что это не так), либо окно было разбито изнутри. В любом случае попасть туда мог только Никитин.

̶ Вы хотите сказать, что он обокрал самого себя?

̶ Совершенно верно, и надо было быть глупцом, чтобы сразу не понять этого, — Фандорин зло ударил кулаком по столу, отчего одна из булочек сползла с тарелки и упала, рассыпая крошки, на полированную поверхность.

̶ Но зачем было это делать? Да к тому же придавать такой широкой огласке — все газеты писали о пропаже, а граф даже назначил нехилую компенсацию за помощь в поимке грабителя.

̶ По всей видимости, он хотел, чтобы кто-то думал, что этих предметов у него больше нет, — задумчиво произнес Фандорин и невидящим взглядом посмотрел куда-то в стену.

Всё это представлялось крайне загадочным. Кому могли понадобиться рассыпающийся в руках древний свиток и позеленевшая от старости чаша? А самое главное, почему сам граф Никитин, одна из влиятельнейших персон в московском обществе, остерегался этих людей, да так, что пришлось имитировать ограбление? Ну и в довершение — где теперь находились якобы похищенные предметы?

К тому моменту, когда Маса подал обед из сырой рыбы и вареного риса, ответов на вопросы не прибавилось, а потому было решено нанести визит Зинаиде Петровне — жене, а ныне вдове Никитина. Анисий считал такой визит крайне неуместным и, как минимум, неделикатным, учитывая то, что бедная женщина лишь утром узнала о кончине супруга, но деваться было некуда. Посему ровно в три часа пополудни они стояли на крыльце дома Никитиных. На звонок двери отворила прехорошенькая, как успел отметить Тюльпанов, горничная, с головы до ног облаченная в чёрное. Хозяйка дома спускаться к гостям отказалась — по словам горничной та слегла сразу же, как только утром пришли новости о кончине хозяина, но всё же дала разрешение осмотреть кабинет Никитина еще раз.

В комнате, размером больше чем вся квартирка губернского секретаря, ставни на окнах были закрыты, а зеркала по традиции затянуты тканью. За прошедшую неделю здесь почти ничего не изменилось, разве что в стеклянной витрине, стоявшей в дальнем углу комнаты, на опустевших после ограбления полках появился изящный чайный сервиз — по словам Фандорина, работы самого Фаберже. Из таких чашечек как эти — тончайшей слоновой кости и серебра — Анисию казалось, он мог бы пить чай вечно.

̶ К-как интересно, — он обернулся на голос шефа и увидел, что тот держит в руках револьвер, — при прошлом осмотре его не было. Граф определенно кого-то опасался — оружие почищено и заряжено, вот только почему не взял его с собой? В любом случае, теперь мы знаем, что в убийстве, как и в ограблении, замешаны по меньшей мере трое.

Анисий оглядывался вокруг себя в попытке увидеть следы ног или еще чего, что могло натолкнуть шефа на такие мысли, но решительно ничего не видел.

̶ Револьвер, судя по рукоятке, совсем новый, а значит был приобретен Никитиным в связи с последними событиями. Скорострельный, на шесть патронов, из чего следует, что если он и собирался им стрелять в кого-то, то ждал не меньше троих гостей одновременно, по одной пуле в запасе на случай промашки. Если бы ему угрожал только один человек, то, полагаю, граф не стал бы приобретать новое оружие, а воспользовался бы своим старым, — из ящика стола Фандорин достал однозарядный Ремингтон, — легче, проще, точнее, но он даже не заряжен.

Тюльпанов хотел было подойти поближе, чтобы рассмотреть оружие, как споткнулся о ножку секретера, отчего стоявший на нем поднос для корреспонденции со звоном упал на паркетный пол. Виновато взглянув на шефа, он бросился собирать рассыпавшиеся письма, ругая себя за неуклюжесть.

̶ Постойте, — Эраст Петрович, в три шага преодолев разделявшее их расстояние, перехватил из его рук последний конверт — идеально чистый, без адреса или хотя бы печати отправителя.

Повертев его и так и эдак, к великому удивлению своего помощника, считавшего шефа особой крайне высоких моральных принципов, Фандорин быстро распечатал конверт. Изъяв содержимое, которое Анисий видеть никак не мог, так как всё ещё стоял на четвереньках на полу, он замер. Дело принимало совсем другой оборот, не предвещавший ничего хорошего.

Большие напольные часы отбили семь ударов, отчего Анисий разнервничался ещё сильнее. Да и как прикажете не волноваться, когда меньше, чем через час, придётся предстать перед высшим светом. Роль ему отводилась небольшая, но важная — весь вечер предстояло строить из себя лакея, да не абы какого, а наилучшего. Французским Тюльпанов владел вполне себе сносно, а с выкрашенными в черный цвет и уложенными по последней моде волосами, да в новой ливрее и вовсе был неотличим от лакеев высокородных господ. В роли же высокородного господина выступал Эраст Петрович Фандорин, который, впрочем, в целях конспирации также несколько приукрасил свою и без того примечательную внешность. Седина на висках исчезла, нос приобрел характерную горбинку, а небольшая бородка и вовсе изменила черты лица до неузнаваемости. Представлять его следовало как князя Ставрыгина, только что вернувшегося с более чем десятилетней дипломатической службы в Турции, в доказательство чего на груди новоявленного князя красовался орден меджидие, выданный самим великим визирем ат-Туниси Ибрахим Эдхем-пашой, за особые заслуги при установлении мирных отношений. Справедливости ради стоит сказать, что орден был настоящим, вот только получил его не Ставрыгин, с которым Фандорину посчастливилось служить во времена русско-турецкой войны, а он сам.

Причиной для сего маскарада послужили события вчерашнего вечера, а точнее говоря, найденная по счастливой случайности, или скорее даже по неосторожности Анисия, улика. В конверте, обнаруженном накануне в кабинете Никитина, оказалось не что иное, как игральная карта. Вот только не банальная там семерка или ещё какая мелочь, а дама, да к тому же самой что ни на есть коварной масти — пиковой. И ладно бы, коли всё дело было в «черной вдове», как её порой называли, так нет же, кто-то ещё и замазал ей глаза черными чернилами, отчего вид у рисованной барышни, откровенно говоря, был пугающий. Как удалось узнать от прислуги графа Никитина, конверт был доставлен через пару часов после того, как он сам отправился якобы в клуб, где каждую среду собирался с друзьями на карточную игру. Очевидно, что тот далеко не всегда действительно проводил вечера за игрой, иначе как могло случиться, что его тело было найдено в заведении мадам Аннабель, но если где ещё и можно было найти ответы, то только в том самом клубе.

Именно туда они сейчас и собирались. Приглашение было получено благодаря стараниям генерал-губернатора, а для того, чтобы не пугать людей расспросами, Эраст Петрович и задумал все эти переодевания — его личность была уж больно хорошо известна и откровенничать с чиновником для особых поручений вряд ли бы кто согласился по доброй воле.

К тому моменту, когда они прибыли в игральный клуб, зала была уже почти полной. От царившей вокруг роскоши у губернского секретаря перехватило дыхание — огромные хрустальные люстры, свисавшие с расписного потолка, заливали зал мягким светом, то тут, то там поблескивали золоченые запонки, всюду сновала прислуга с подносами, заставленными бокалами с шампанским.

̶ Тюльпанов, прекратите пялиться и не забывайте, зачем мы здесь, — Анисий стряхнул с себя наваждение и последовал за шефом, который не колеблясь отправился к самому центральному столу.

Одного из сидевших за игральным столом он узнал сразу же. Его превосходительство генерал-лейтенант Корнеев частенько бывал у Долгорукого. Анисий, замерев от страха, что их конспирация вот-вот раскроется, быстро взглянул на шефа. Тот, как ни в чем не бывало, стоял у стола и внимательно наблюдал за игрой.

Шёл очередной тур в квинтич*, когда один из игроков, громко ругаясь, бросил карты на стол и, извинившись, направился к бару. Недолго думая, Фандорин опустился в ближайшее к нему кресло и представившись предложил себя на замену. Правила игры были просты, да и успех зависел исключительно от фортуны, а потому Анисий за шефа не волновался: был у того чудесный дар — азартные игры не любил, но всегда в них выигрывал.

Дождавшись, когда будет роздан первый круг, Фандорин кивнул напарнику, чтобы тот отправлялся. Был у них такой уговор — пока шеф расспрашивает высокопоставленных особ, второй наводит справки у служащих.

А спросить действительно было что. Швейцар, проникшись симпатией к вежливому пареньку (обычно лакеи знатных господ вели себя чуть ли не как эти самые господа — заносчиво и обращаясь свысока), рассказал, что на днях помер важный человек, бывший их постоянным клиентом — граф Никитин. Отзывался о нём тепло, как о человеке щедром, да жалел беднягу — только тот хворать перестал, а тут такое. Когда Анисий попытался уточнить, чем болел граф (никто из прислуги Никитина об этом не говорил), швейцар ответил, что не знает, но в последние пару месяцев тот был очень бледен, когда приходил в клуб и выздоровел лишь недавно — аккурат после ограбления. Отметив про себя этот интересный факт, Анисий отправился дальше и познакомился с прехорошенькой девушкой, разливавшей за барной стойкой вино. Очаровательницу звали Настенькой. Толку от неё по интересовавшему его делу не было, зато удалось заполучить адресок, где она проживала — уговорились встретиться на той неделе. У самого столика, за которым играл шеф, он споткнулся и едва не облил вином отходившего было господина. Пока Тюльпанов вспоминал, как на французском будет «простите меня великодушно» — а господин казался иностранцем — тот отвернулся и пошёл прочь, даже не удостоив его взглядом.

А меж тем, Эраст Петрович и вправду справлялся недурственно. Мало того, что фишек перед ним прибавилось, так ещё и разговор зашел в нужное русло, причём совершенно не по его инициативе. В очередной раз собрав выигрышную комбинацию карт, дававшую двадцать одно очко, он обратился к сидевшему напротив Корнееву, который так и не распознал в импозантном дипломате Фандорина:

̶ Так вы говорите, Петр Сергеевич должны были сегодня прийти? — обычный баритон детектива сейчас звучал ниже и с хрипотцой.

̶ Во всяком случае, он бывает здесь через день, как и я. Когда вы подошли, мы как раз ожидали его, чтобы отыграться — в прошлый раз разбил нас на голову, да, правда, выигрыш свой так и не забрал.

̶ Отчего же?

̶ Да кто же его знает. Сидели тут, играли спокойно, а как раздали по четвертому кругу, подскочил, словно привидение увидел, да бросился к дверям, даже карты свои не вернул. Может забыл чего сделать, а тут вспомнил… А утром стало известно, что ещё и Никитин отошёл в мир иной, земля ему пухом. То-то он наверное расстроился, друзьями они были, да что поделаешь, смерть на то не смотрит ведь.

Для виду и поднятия морального духа игроков, Эраст Петрович намеренно проиграл пару раз, и сославшись на дела, вышел из-за стола.

Усевшись в экипаж, Фандорин с Тюльпановым напрямую отправились к дому Петра Сергеевича Антошина, решив, что тот мог пролить свет на происходящие события, раз был ближе всех знаком с Никитиным. Шеф выглядел задумчиво и явно к разговорам расположен не был, а потому Анисий позволил себе немного расслабиться и помечтать о голубоглазой Настеньке. Достав конверт, на котором юная барышня написала свой адресок, он любовно посмотрел на неровные строчки, рисуя в воображении картины идиллического будущего с потенциальной госпожой Тюльпановой.

̶ Позвольте, — Эраст Петрович легко перехватил конверт у онемевшего от изумления помощника и, поднеся бумагу к носу, принюхался, — где вы это взяли? — наконец спросил он, тщательно изучая находку.

̶ Ну… — засмущался Анисий, предвкушая лекцию в духе «не за тем мы туда ходили», — была там одна барышня…

̶ Так это из клуба? — не обратив ни малейшего внимания на упоминание Настеньки, переспросил Фандорин.

̶ Ну да, на баре лежат, мало ли вдруг из клиентов кому срочно послание написать понадобится.

̶ Тюльпанов, Тюльпанов, — покачал головой шеф, — вы ничего не заметили? — увидев непонимающий взгляд Анисия, он продолжил, — конверт точь-в-точь такой же, как и тот, в котором прислали Никитину карту — та же бумага, тот же легкий аромат сирени, его определенно взяли из игрального дома. Возможно, это даже был Антошин, и его исчезновение накануне гибели Никитина может быть совсем не случайным.

Всю оставшуюся дорогу они проехали молча, каждый в своих думах.

Особняк Антошина находился на самой окраине Москвы, посреди бурно разросшейся сосновой рощи. На дверной звонок, сделанный по старинке — колокольчик с отходящим от него шнурком — открыл седой как лунь старик, одетый в богато вышитую ливрею. К хозяину не пускал, сказав, что не велено, но, увидев грамоту от самого Долгорукого, всё же отступил. Недовольно бурча, старик повел их по длинным коридорам, коротко отвечая на расспросы.

̶ Так Антошин не выходил в тот день больше из дома? — спросил Фандорин, имея в виду вечер, когда тот поспешно уехал из игрального дома.

̶ Не выходили. Да что тут говорить, с того дня его светлость вообще не покидали опочивальни.

̶ Как так? — удивился Анисий.

̶ Да как есть, — недовольно взглянув на чрезмерно любопытного посетителя, ответил старик, — а с утра и кушать отказались — вон и поднос с обеда нетронутым стоит, — кривым пальцем указал он на тележку, стоявшую перед дверью в конце коридора.

̶ Странно, — Фандорин метнулся к двери и тихо постучал, — вы сегодня с ним разговаривали? — обернулся он к лакею, когда из комнаты никто не ответил.

̶ Никак нет. Его светлость еще с вечера велели не беспокоить, — напыщенность старика словно ветром сдуло, и было видно, как он весь побледнел — видать и сам понял, что дело нечисто.

Поскольку Антошин не отозвался ни на второй, ни даже на третий раз, было решено двери открыть без его на то разрешения под ответственность Фандорина. Отойдя чуток в сторонку, Анисий наблюдал, как шеф под невнятное бормотание лакея, походившее вроде как на молитву, отпирает замок взявшимися неизвестно откуда отмычками. Когда тяжелая дверь скрипнула на петлях, все трое зашли в погруженную во мрак комнату, да так сразу и выскочили обратно — невероятное зловонье исходило от кровати, под одеялами которой угадывался человеческий силуэт.

̶ Да как же это! На что ты нас покинул, батюшка! — завывая не хуже деревенской бабы, рыдал в коридоре убитый горем старик.

Успокаивать Тюльпанов не умел, да и не больно-то хотелось, а потому, превозмогая тошноту, последовал за шефом, внимательно изучавшим тело. Широкое одутловатое лицо трупа, в котором лакей опознал хозяина, покрылось безобразными синюшными пятнами, и без того не маленький живот раздулся еще больше, руки и ноги задеревенели. По всему было видно, что Антошин лежал уж не первый день, хотя Степан Степаныч, а именно так звали старика, клялся и божился, что разговаривал с ним не далее, чем накануне вечером и даже когда под утро заходил поменять судно, тот ещё дышал.

Когда за телом спустя пару часов прибыли из жандармерии, картина была уже более-менее ясна.

Управление Эраст Петрович намеренно велел оповестить чуть позднее — мертвому оно бы уже никак не помогло, зато теперь было время собрать все улики, пока их не затоптали. Прибывший по личной просьбе Фандорина Егор Виллемович подтвердил, что как и в случае с Никитиным, Антошин скончался от сердца, что было странно для его довольно молодых лет. Что было ещё более странно, так это то, что время смерти опять же никак не совпадало с показаниями свидетеля — будто пропали куда целые сутки, за которые тело могло стать таким «несвежим», как выразился эксперт.

Интересной также оказалась и находка, обнаруженная в кармане ночного халата Антошина, валявшегося на соседствующим с кроватью кресле. Четыре измятые карты очевидно были прихвачены им с той самой последней партии, о которой Фандорину рассказывал Корнеев не далее, чем этим вечером. И наверняка Антошин обрадовался бы очередному выигрышу, ведь сумма карт давала заветное двадцать одно очко, если бы среди них не было пиковой дамы с черными дырами вместо глаз.

*Квинтич — азартная карточная игра, основной целью которой является собрать карты, сумма которых составляет 21 очко.

Ситуация складывалась, с какой стороны ни посмотри, прескверная. Душегуб гулял на свободе, спокойно верша свои тёмные делишки, а кроме зловещей карты, да пресловутого ароматного конверта зацепок не было. Во всяком случае, Тюльпанов думал именно так. И, как оказалось, зря.

За то время, что они с Фандориным провели в доме Антошина, дожидаясь, когда труп будет вывезен и все свидетельства запротоколированы, Эраст Петрович сделал несколько важных открытий. Допросив лакея и прочую челядь, которую пришлось ради такого дела разбудить, удалось выяснить, что не далее чем девять дней назад убитый пришёл домой немного не в себе — всё озирался по сторонам, да спрашивал, не искал ли его кто. С собой у него была увесистая на вид сумка, отдавать которую предложившей было помощь прислуге он категорически отказался. Не ужиная, Антошин в тот день сразу поднялся к себе, а наутро уже вёл себя как обычно, разве что был несколько бледен. Сумку, по словам горничной, она с тех пор не видела, да и сам Антошин из дома её не выносил. Из чего следовало, что она всё ещё была внутри дома, но надежно спрятана. Это было первое открытие.

Второй интересный факт заключался в том, что Антошин раз в месяц исчезал практически на всю ночь. Казалось бы, что такого, если молодой неженатый джентльмен не ночует дома, однако Анисий заметил, как шеф напрягся и сделал какую-то пометку в блокноте.

̶ А не замечали ли вы, — обратился Фандорин к пожилому камердинеру, — случалось ли так, что после этих ночных прогулок на одежде Антошина оставались какие-либо необычные следы?

Поймав непонимающий взгляд, он уточнил:

̶ Следы мела, например? Ну или перья?

̶ Нет-нет, ничего такого, — затараторил тот, выглядя явно смущенным, — его светлость были очень аккуратны, за все десять лет моей службы даже ни разу рукава в соусе не запачкали, но… — он вдруг замялся и весь покрылся пунцовыми пятнами.

̶ Что но? — не выдержал Анисий.

̶ Был этот ужасный запах горелой шерсти, — сказал он почти шёпотом, — едва различимый из-за парфюма его светлости, но всё же.

̶ Горелой шерсти? — Фандорин удивленно вскинул брови и помрачнел, — что же, тогда многое становится понятным. Пойдемте, Тюльпанов, надо ещё раз осмотреть комнату.

Простучав пол и стены спальни Антошина, очень скоро удалось найти полое пространство. Ещё минут тридцать ушло на то, чтобы обнаружить открывающий механизм, который был заключен в спинке кровати. Разобрать отдельные фрагменты на резном дереве было не так-то просто — несколько маленьких цветков блестели чуть меньше других, так, как если бы их чаще трогали, стирая при этом лак, что и послужило подсказкой. Стоило только надавить на них посильнее, как в стене что-то щелкнуло, и одна из деревянных панелей приоткрылась. За ней оказался тайник размером с небольшую комнату. На полках стояли старинные книги, исписанные странными знаками, бутыли с непонятной жидкостью, а в самом конце по центру, на возвышении — пропавшие из дома Никитина чаша и манускрипт.

̶ Ну что же, по крайней мере одно дело можно считать закрытым, — Фандорин аккуратно сложил находку в лежавшую на полу сумку — ту самую, в которой девять дней назад Никитин передал артефакты Антошину, пытаясь скрыть их от кого-то. — Собирайтесь, Тюльпанов, полнолуние через несколько дней, надо подготовиться. А вы, — повернулся он к ошарашенной прислуге, — без моего особого разрешения в дом никого не впускайте и про случившееся никому ни слова. С утра пришлю кого-нибудь из жандармерии, чтобы проследили.

̶ Но позвольте, ваше высокоблагородие… — было выбежал вперед давешний лакей, но Фандорин лишь отмахнулся и быстро пошел к дожидавшемуся их экипажу.

Не понимая, при чем тут полнолуние, Анисий всем видом пытался не показывать раздирающего его изнутри любопытства. Спросить шефа он не решался, а тот сам всю дорогу молчал, размеренно постукивая в кармане камешками четок.

К тому моменту, когда они подъехали к флигелю, солнце уже начало вставать, окрашивая небо в золотисто-розовый. Над крышей дома вился сизый дымок, а значит Маса уже проснулся и, возможно, их уже даже ждал на столе горячий кофий. От одной этой мысли у Анисия рот наполнился слюной, а желудок требовательно заурчал.

̶ Поезжайте домой, Тюльпанов, отоспитесь, — Эраст Петрович, даже не взглянув на расстроенного помощника, вышел из экипажа, — жду вас к пяти.

Посмотрев в последний раз на уютный дымок, Анисий тяжело вздохнул и велел кучеру трогаться. Его ждала дома такая же голодная, как и он сам, Сонька, хлеб с маслом, да горький чай. Это дело нравилось ему всё меньше и меньше.

Как и было уговорено, Тюльпанов явился во флигель ровно к пяти. Фандорин, несмотря на бессонную ночь, выглядел свежо и даже, можно сказать, бодро. Наспех подкрепившись сырой рыбой, поданной Масой с таким видом, будто то было настоящее произведение кулинарного искусства, они направились к генерал-губернатору.

Князь Долгорукий, в этот раз представший перед ними при полном параде — в военном мундире, при орденах и с саблей по левому боку — был явно не в духе.

̶ Нет, куда это годится, Эраст Петрович?! — кричал он, расхаживая по комнате, — Я поручил вам расследовать одно убийство и что получаю в итоге? Два. Нет, вы слышите, Фрол Григорьевич, — повернулся он к подошедшему камердинеру, — целых два трупа! И что прикажете делать, если это безобразие продолжится? Ведь мрут, как мухи!

̶ Ваше сиятельство… — начал было Фандорин, но генерал-губернатор его резко остановил.

̶ Ничего не хочу слышать! Просто найдите того, кто повинен во всем этом!

̶ Эраст Петрович, миленький, — смягчился Долгорукий, увидев непроницаемый взгляд детектива, — да вы же поймите, лучше вас у меня никого нет. Но что я скажу, когда вести дойдут до его Высочества? Нам же с вами обоим головы не сносить!

Беспокойство князя понять было можно — желающие занять его место следили за каждым шагом и при малейшей оплошности доносили в Первопрестольную. А чего князю хотелось меньше всего, так это на старости лет опозориться перед всей державой, оттого и нервничал он и требовал скорейшего разрешения дела. Как ни крути, а смерть двух известных лиц — это вам не шутки.

Заверив генерал-губернатора в том, что дело будет раскрыто в кратчайшие сроки, Эраст Петрович с Анисием удалились, оставив того с Фролом, пытавшимся споить князю успокаивающую настойку.

Фандорин ещё с утра запланировал заехать после аудиенции у генерал-губернатора в жандармерию и к эксперту Захарову — вдруг тем удалось узнать, отчего тела убитых так быстро попортились. Но когда они выходили от князя, курьер ждал их уже у экипажа с готовыми отчетами, а посему ехать больше никуда надобности не было, и решено было вернуться обратно домой. Из отчетов, прочитанных еще в пути, ничего нового не выяснилось, а вот дома ожидал презанимательный сюрприз.

Масахиро Сибато всегда был охоч до хорошеньких женщин, а русских баб и вовсе считал образцом женской красоты с их плавными округлыми изгибами и мягкими формами. А потому, когда после ухода хозяина в двери позвонила белокурая чаровница, не пригласить её домой погреться он просто не мог. Спрашивать, кто такая и зачем пришла, Маса не стал, а сразу пошёл в наступление. К его радости, девица японскую стряпню оценила, а там и до комнаты с мягкой кроватью было рукой подать. Впрочем, то ли от любопытства, то ли от природной стеснительности Катенька (а именно так её звали) попросилась сперва посмотреть барский дом, да так мило раскраснелась, когда Маса по величайшему секрету показал ей коллекцию самурайского снаряжения — доспехи и всякого рода оружие, что дальше всё пошло как-то само собой. И надо же было так случиться, что когда дело дошло уже до корсета, вернулся хозяин, которого Маса раньше, чем через пару часов, никак не ждал. Решив, что мужчина извиняться за природные инстинкты не должен, гордый японец накинул халат и смело вышел встречать хозяина, уверенно ведя за собой всё норовившую вырваться Катеньку. Сдержанно поприветствовав онемевших от удивления Фандорина и Тюльпанова, Маса поклонился побелевшей от ужаса прелестнице и проводил её за дверь.

̶ Ну надо же, точно такая же, как у того господина, — рассеянно бросил Анисий, стаскивая с себя промокший от дождя плащ.

̶ Вы о чем? — спросил Эраст Петрович скорее для поддержания разговора, нежели чем из действительного интереса.

̶ Да так, ничего, просто в игральном доме чуть было не сбил с ног господина с точно такой же родинкой и в том же самом месте, что и у этой барышни. Бывают же совпадения, — отмахнулся Анисий и прошёл в комнату.

Однако на этом разговор о родинках не закончился. Эраст Петрович, к величайшему удивлению Тюльпанова, начал спрашивать, что за родинка, да на каком таком месте, а затем позвал Масу. Выяснив, что юная гостья была впечатлена доспехами, Фандорин словно просиял.

̶ Ну что же, это нам даже на руку, — обнажив ровный ряд белоснежных зубов, он рассмеялся и расслаблено опустился на диван. — Тюльпанов, будьте любезны, съездите всё-таки к Захарову, да узнайте, не было ли у Никитина или Антошина — а скорее всего, найдется у обоих — на левой руке знака в виде глаза.

̶ Знака? — Анисий выглядел потрясенным.

̶ Совершенно верно. Это не родинка, а знак тайного общества, называемого Судом. То, что Антошин входил в некую организацию, я понял из рассказа об его отлучках, которые, готов поспорить, приходились на полнолуние, да и запах горелой шерсти говорит о проведении каких-то тёмных обрядов, но теперь мы точно знаем, о каком обществе идет речь и всё благодаря этим вашим родинкам! — Фандорин был явно воодушевлен. — А эта юная барышня, думается мне, оказалась сегодня здесь отнюдь не случайно. Вероятнее всего, господин, с которым вы вчера столкнулись, проследил за нами и видел, как я вынес из дома Антошина некую сумку. Эта милая барышня пришла убедиться, что пропавшие артефакты теперь у меня. Бедняга Маса, конечно же, не мог подумать, что кто-то взволнуется от вида старой чашки и непонятной бумаги, а потому приписал интерес нашей гостьи к самурайским доспехам, стоявшим поблизости. Так что теперь, когда им наверняка известно, что чаша с манускриптом у меня, полагаю, они сами явятся за ними и избавят нас от необходимости искать их.

̶ Но зачем это старье им понадобилось? И почему, если Никитин с Антошиным входили в это общество, их убили?

̶ Сложно сказать, но, думаю, это связано с ритуалом призыва богини Аммат. Во время расследования дела Азазель, — от воспоминаний о том, самом первом деле, в ходе которого погибла его юная невеста, а сам он получил контузию, Фандорин побледнел, — мне довелось изучить некоторые египетские культы, но я не провёл параллелей, так как похищенные чаша и манускрипт были из византийской культуры. И это сбило меня с толку. Но теперь очевидно, что эти предметы, вероятнее всего, были изначально наследием древнего Египта, а потом, каким-то образом оказались в Византии. Антошин погиб, скорее всего, из-за того, что по просьбе Никитина скрыл от общества, что артефакты находятся у него, а сам граф по какой-то причине отказался их отдавать, да к тому же сымитировал ограбление.

̶ Но почему?

̶ Тюльпанов, вы задаете вопросы, ответы на которые может знать только сам убийца. Я же склоняюсь к мнению, что граф Никитин придерживался основных взглядов общества, но когда дело дошло до призыва самой Аммат, изменил позицию, возможно, из-за того, что для ритуала помимо чаши и манускрипта требовалась человеческая жертва.

̶ Откуда вы знаете? — все эти ритуалы и тайные общества были для Анисия непостижимой загадкой, и он никак не мог понять, зачем знатные господа усложняют себе жизнь всякими странностями.

̶ Если память мне не изменяет, я сказал «склоняюсь к мнению», а не «знаю», — Фандорин достал из футляра тонкую сигарету и прикурил её, наполняя комнату терпким ароматом. — Богиня Аммат, согласно мифологии, поедала сердца грешников, поэтому я и сделал предположение о жертвоприношении. А наши с вами пиковые дамы, — кивнул он в сторону столика, на котором лежали пресловутые карты, — не что иное, как символическое изображение Аммат.

Поймав непонимающий взгляд Анисия, Эраст Петрович продолжил:

̶ Карты были изобретены не в Европе, как вы могли подумать, а пришли туда из Египта, куда в свою очередь попали из Персии. И изначально в египетской культуре место пиковой дамы отводилось богине загробного суда Аммат, отсюда и все эти суеверия про пиковую даму, дошедшие до наших дней. А теперь ступайте к Захарову, чем быстрее мы удостоверимся, что моя теория верна, тем быстрее сможем начать готовиться к гостям.

̶ Но, шеф, а если они и вас убьют? — вдруг испугался Анисий, уже стоя в дверях.

̶ Тюльпанов, мы представляем, почему были совершены эти убийства, но не забывайте, что мы всё ещё не знаем как. Свести в могилу человека, вызвав инфаркт не так-то просто, а проделать то же самое, когда он находится один в закрытой изнутри комнате, ещё сложнее. Но мы должны быть готовы, а потому поспешите.

Анисий за полгода службы у Фандорина уже привык, что предположения шефа чаще всего оправдываются, а потому не удивился, когда эксперт Захаров подтвердил, что на обоих трупах действительно были небольшие татуировки в форме глаза, больше походившие на родинки. Удовлетворившись ответом Егора Виллемовича, Тюльпанов поспешил удалиться.

Когда он вернулся во флигель, приготовления к встрече опасных гостей уже шли полным ходом. Манускрипт и чаша, послужившие причиной смерти уже двоих господ, были перенесены в спальню Фандорина. Вещи из большого платяного шкафа исчезли вместе с полками, оставив вместо себя пустое нутро, куда преспокойно могли бы вместиться трое мужчин. На случай, если всё пойдет не так, вокруг дома полагалось дежурить нескольким агентам, которых Анисий, впрочем, не заметил, хотя рослая барышня, продававшая цветы на углу, и впрямь показалась несколько странной.

Эраст Петрович, к великому удивлению уже слегка напуганного предстоящими событиями Тюльпанова, корячился посреди комнаты рядом с возвышавшимся над ним Масой (стоит признать, сия картина выглядела настолько комично, что не улыбнуться было просто невозможно). При более близком рассмотрении оказалось, что шеф со всей тщательностью подвязывает к слуге большие пластины, снятые, судя по всему, с доспехов самурая. Сам чиновник для особых поручений выглядел взволнованно и о чем-то постоянно переспрашивал японца. Анисий, совершенно не представлявший, зачем всё это было нужно, не сдержав любопытства, поинтересовался:

̶ Эраст Петрович, а что происходит?

̶ А, вот и вы! — обернулся тот, — Отлично! Что сказал Захаров?

̶ Всё верно, вы были правы на счет знака — у обоих на левой руке был точь-в-точь такой же, как у той барышни, — при упоминании Катеньки Маса весь как-то сжался и покраснел по самые кончики ушей.

̶ Помогите мне тут, — довольный ответом помощника, Фандорин кивнул на валяющиеся на полу металлические пластины. — Этот невыносимый упрямец поклялся, что сделает харакири, если я не позволю ему занять мое место этой ночью, — уже совершенно серьезно продолжил он.

̶ Хозяина не дожжен исковать своей жизня, Масахиро сам будит утка, — гордо подняв голову, Маса отвернулся, словно показывая, что обсуждать тут нечего.

̶ Утка? Какая утка?

̶ Он имеет в виду приманка, — фыркнул Фандорин и поднялся. — Мы не знаем, как были убиты Антошин с Никитиным, и это меня сильно беспокоит. Возможно какой-то яд, но Маса никого кроме той барышни сегодня в дом не допускал, а у неё не было возможности остаться одной и отравить что-либо. Да еще и этот казус со временем смерти… — в голосе чиновника словно скользнула тень сомнения, хотя Анисий допускал, что всё это ему могло показаться. — Поэтому нам стоит быть готовыми ко всему. Мы с вами, Тюльпанов, будем следить за комнатой из того шкафа. К сожалению, скрыться здесь больше негде, — добавил он, увидев ошарашенное лицо помощника. — Масахиро будет в кровати изображать меня, а так как оба убийства случились между двенадцатью и тремя часами ночи, то, полагаю, ждать нам осталось не долго.

Время действительно было уже позднее, но от волнения спать совершенно не хотелось. Фандорин выглядел сосредоточенным и спокойным, но напряжение не отпускало. Он снова и снова прокручивал в голове события прошедших дней, неизменно ощущая, как от него ускользает нечто важное или, вернее сказать, знакомое.

В одиннадцать часов пять минут в окнах флигеля погас последний огонек, возвещая о том, что жильцы легли спать. По крайней мере, со стороны всё должно было выглядеть именно так. На самом же деле, в доме происходило нечто весьма занимательное. В хозяйской кровати под огромным балдахином ворочался Маса, тихо сетуя на слишком мягкий матрас, и при этом громко шумя пластинами от доспехов, надетыми для защиты на случай стрельбы. Прихваченный под одеяло короткий кривой клинок — наследие прошедших лет, когда японец ещё был в рядах одной из самых опасных разбойных группировок Йокогамы — то и дело скатывался по шелковым простыням, вызывая очередной шквал обвинений в сторону непрактичных господ. Из шкафа, стоящего в дальнем углу комнаты, тоже время от времени доносились тихие шорохи, которые можно было принять за мышиную возню.

В половину первого ночи на улице заухал филин — агенты подали сигнал, что кто-то приближается — и все звуки в доме разом прекратились. Под окном спальни послышались шаги, а затем едва различимый металлический скрежет. Спустя пять минут зашуршали сухие листья, как если бы кто собирал их руками в кучу, и шаги стали медленно отдаляться. Ничего не происходило и Анисий уже было решил, что тревога была ложной, как на улице раздались звуки стрельбы.

Эраст Петрович совершенно не по-джентельменски выругавшись, выскочил из шкафа и бросился наружу. Жандармерии он никогда не доверял, считая их методы чрезмерно прямолинейными и оттого неэффективными, но без наблюдения обойтись было нельзя и он привлёк нескольких агентов со строгим указанием не вмешиваться в дело, пока он сам не подаст сигнал. Судя по тому, что сейчас происходило, было очевидно, что приказ Фандорина был проигнорирован, а точнее сказать, отменён — посреди кольца из десяти агентов стояли задержанный и обер-полицеймейстер Юровский.

̶ Господа? — в голосе детектива читалась ярость. — Насколько я помню, вы получили чёткое указание не вмешиваться.

̶ Вы собирались убийце дать уйти, о чём я незамедлительно сообщу его сиятельству, — Юровский был явно доволен тем, что не просто вернулся к делу, от которого его так бесцеремонно отодвинули, но и самолично задержал преступника.

̶ Что же, тогда я поеду с вами к его сиятельству. Кто-то же должен объяснить, зачем вы схватили пешку, которая могла бы привести нас к главарю всей этой шайки. Да и потом, не думаю, что вы сможете обвинить этого человека в убийстве — как видите, я жив, а у Антошина или Никитина его вряд ли кто видел.

К этому моменту к месту происшествия подоспел запыхавшийся Анисий, да так и обомлел.

̶ Да это же он!

̶ Кто он? — разом спросили обернувшиеся к нему Фандорин и Юровский.

̶ Тот господин, Эраст Петрович, которого я чуть не сшиб в игральном клубе. Он ещё стоял у вашего стола! Помните, я рассказывал?

̶ Ну что же, я думаю, всё очевидно, — едва сдерживая ухмылку, обер-полицеймейстер обвел всех присутствующих взглядом, — нет никакого главаря, этот, — тыкнул он в стоящего на коленях задержанного, — и есть убийца, а потому сгниет за свои дела на виселице. А вы, уважаемый, — обратился он к Фандорину, — не мешайте мне вести расследование.

̶ Ты уже труп, — сдавленный тихий смех прервал гневную речь обер-полицеймейстера. — Что же вы, князь, как будто привидение увидели, а? Он всегда получает то, что ему нужно. Аммат придет за тобой и сожрет твоё сердце, — задержанный снова рассмеялся, не сводя глаз с Фандорина, и внезапно стал задыхаться. Шея раздулась, покрываясь пурпурными пятнами и через минуту он был мертв.

Пустая капсула, выпав у покойника изо рта, с тихим звоном разбилась о каменную мостовую.

Ночь ещё только начиналась, а уже казалась Тюльпанову страшным сном. О чём болтал этот полоумный? Неужели успел как-то отравить шефа? Осторожно, так, чтобы тот не заметил, он проследил за движениями Эраста Петровича — уверенными и четкими. Нет, умирающие так не двигаются. Верно напугать решил перед смертью, решил Анисий и двинулся вслед за шефом, хлюпая ботинками по холодным лужам.

Добравшись до флигеля, собирались молча — надо было ехать в морг, а там и к генерал-губернатору. Фандорин не опасался отчитаться за случившееся, но то, что теперь вычислить главаря было практически невозможно, крайне раздражало — он не любил нераскрытых загадок. Генерал-губернатор вряд ли даст согласие на проверку всех горожан, чтобы выяснить, у кого есть татуировка в виде глаза на левой руке, а других зацепок не было.

̶ Эраст Петрович! — испуганный крик Анисия вырвал его из размышлений.

Обернувшись, он увидел, как на него, размахивая самурайским мечом, надвигается Маса. Быстрый взмах со свистом рассек воздух и лезвие, едва коснувшись волос, опустилось.

̶ Ты что это вытворяешь? — для одного дня нелогичного поведения людей с Фандорина было достаточно.

̶ Пахая жук. Нести смегть, — ответил Маса и тыкнул пальцем куда-то в пол.

Там, куда показывал японец, рассеченный надвое лежал небольшой паук.

̶ Не может быть… Но как? — Фандорин опустился на одно колено, чтобы рассмотреть тварь поближе. Ошибки быть не могло, вот только как здесь в Москве мог оказаться бразильский блуждающий паук?

̶ Ну что же, — наконец сказал он, — не знаю, где они его взяли, но теперь всё встало на свои места.

̶ В-вы о чем? — Анисий, едва передвигаясь на подкашивающихся от страха ногах (пауков он боялся даже больше змей, а уж такого огромного, что на пол ладони будет и вовсе), подошел к шефу.

̶ Одной капли яда этого паука хватает, чтобы убить с полсотни человек. Он парализует сердце жертвы, а затем ускоряет разложение, чтобы паук мог питаться соками. Укус практически незаметен, да и проникает он легко в любые более-менее широкие щели, так и получилось, что Антошин умер в запертой изнутри комнате.

̶ А теперь чуть не умерли и вы, — глаза щипало от слез, стоило представить, что шеф мог сейчас лежать на месте этого паука, — а почему именно вы? Мы тоже тут были, но он залез именно на вас…

̶ Думаю, наша гостья умудрилась-таки прихватить что-то из моих вещей, вот и научили его, на кого охотиться.

̶ Как собаку?

̶ Ну, не совсем, но в целом, Тюльпанов, вы правы. Этот паук не плетет сети, как другие, он находит жертву по запаху. А вы, я смотрю, не на шутку за меня переволновались, — Фандорин улыбнулся и ободряюще потеребил его по плечу, — выпейте чаю, да ступайте домой, перед генерал-губернатором я сам отчитаюсь.

̶ Спасибо, шеф, а то прям сердце болит, как вспомню, как эта нечисть по вам ползет, — Анисий устало опустился за стол, с наслаждением слушая звуки с кухни и радуясь, что Маса успел-таки вовремя разрубить ползучую тварь.

̶ Нечисть… Привидения… — медленно произнес Фандорин и вдруг подскочил, — Нет времени чаепитие устраивать, Тюльпанов, быстро за мной, иначе упустим его!

* * *

Пятничные газеты Анисий любил больше всего. Новости, обрастая за неделю новыми фактами, настоящими и надуманными, представлялись в них уже совсем в ином свете — красочными и увлекательными. Так получилось и сейчас. Смерть Никитина с позволения генерал-губернатора было решено выдать за естественную, чтобы облегчить семье его кончину, а вот про Антошина «убитого коварным злодеем из далеких заморских земель» писали так, что всё казалось еще куда более странным и пугающим, чем было на самом деле. Под злодеем подразумевался тот самый господин, которого Анисий помнил с игрального клуба, но настоящую правду газетчики не знали. А всё по той же причине, по которой это расследование и попало к Фандорину — во избежание скандала.

Русский народ по большей части был не сильно сведущ в разного рода пугающих явлениях, объяснить которые было невозможно, и списывал всё на проделки нечисти. Слово же «привидение» почти не употреблялось, а потому, когда Эраст Петрович услышал это второй раз за два дня, не связать двоих сказавших было просто невозможно. Чем больше он думал, тем становилось очевиднее, кто мог стоять за всеми этими преступлениями. Поверить было сложно, но факты говорили за себя. Кто обладал достаточной властью, чтобы собрать вокруг себя столь влиятельных людей, как Никитин и Антошин? Кто был достаточно силен, чтобы его мог бояться Никитин? У кого был доступ в игральный клуб? И, самое главное, кто в тот роковой день раздал пиковую даму Антошину? В день, когда Фандорин под видом князя Ставрыгина играл в клубе, карты раздавал банкир, но за многими другими столами игроки делали это сами. Что если в тот день не было никакого банкира? Генерал-лейтенант Корнеев не раз общался с чиновником для особых поручений и, будучи вхож к Долгорукому, прекрасно знал о способностях детектива к конспирации. Наверняка, он также знал, что расследование дела будет поручено именно Фандорину и, не найдя ни у Никитина, ни у Антошина манускрипт с чашей, просто дождался, когда это сделают за него. С чем Эраст Петрович прекрасно справился. Оставалось только убрать ненужного свидетеля.

Арест Корнеева был произведен под покровом ночи, по личному распоряжению князя Долгорукого, чтобы не поднимать шумиху. В газетах его исчезновение объяснили срочной службой за границей, а уточнять, где и почему, никто не стал. Дело о пиковой даме было закрыто.