Из мини-цикла "Хроники Эмбер" (гет)

"Бесят эти позеры в джинсах с дырками на коленях. Никто не поверит, что вы так много молитесь, никто".

Хаус долго смотрит на картинку в социальной сети. Да, бывает так, что смешной прикол сделает тебе день, а рассказать — некому.

Хаус слегка усмехается. Он представляет, как вдруг вся его команда пришла на работу в модных джинсах с рваными коленками. И он каждому из них высказывает эту шутку, они по очереди подходят к нему за заданием, а он говорит им это в лицо.

"Кэмерон, — говорит он, — никто не поверит, что ты столько молишься, никто". И когда-то влюбленная в него Кэмерон смущается и краснеет, заливается краской, а следом подходит Чейз — неотразимый, в таких же моднявых джинсах с рваными дырами. "Чейз, понимаешь, — говорит он, вручая ему папку с бумагами, — никто не поверит, что ты так много молишься, хоть ты и католик". Чейз обиженно фыркает, как мальчишка, и отходит. Следующая — Тринадцатая. "Тебе никто не поверит, что ты так молишься, — говорит он, наблюдая за смущением бисексуалки, — никто". И так со всеми по очереди.

* * *

Хаус не может заснуть в эту ночь. Лежит наискосок кровати, спрятав лицо в подушку, и ему представляется все, что было — и не было, что он сам придумал, что ему намечталось.

Вот они со Стервой наконец остаются наедине в комнате, дверь захлопывается, и она, побледнев, решительно, как в голливудском кино, раздевается, снимает топик, а он хочет ей сказать: "Не старайся, что ты так стараешься? Так стараются только шлюхи", — а она спускает лямочки с плеч, подставляет ему открытую грудь, едва слышно шепчет: "бей", — бей, если хочешь, бей, пожалуйста! — И если бы можно было объяснить это только мазохической червоточиной в ее характере... Но, пряча голову в подушку, точно прячась от воспоминаний — можешь ли ты себе представить, Хаус, чтобы тебя кто-нибудь любил?... искал, ловил твоего ответа, как сигнала в космосе... Когда ты бежишь на автобус, в кабак, терпишь ради меня простуду и температуру — когда куришь, вечно на взводе, можно ли подумать, можно ли предположить...

Ночь, ночь идет над тобой, сквозь весь мир, прозрачная, бледная, странная... Когда не можешь уснуть, когда вспоминаешь все...

Когда она снится ему, когда ее образ мешается во сне с образом Кадди или шлюхи, мысли сквозь образ, сквозь сон, медленную, текучую, туманную такую ночь — еле движутся.

* * *

...Он явственно представляет, как она лежит сейчас на своей постели, на краю ее, вытянувшись, абсолютно голая, с перекинутыми через голову волосами — Уилсон у стенки, закопавшись в подушки и одеяла, безмятежно свернувшись — чутко прислушивается к туманной ночи, словно зная, что я не сплю сейчас, что я ловлю в ночи на расстоянии ее присутствие...

Все, что ты ей сделал. Все, что она сделала. Поманила и исчезла. Вспоминай теперь все, что было и не было, выдумывай свою с ней воображаемую жизнь.

...Сбрасываем одежду, схватываемся, соединяемся, вот мы уже на постели, и ты выгибаешься подо мной и еле слышно шепчешь слово "бей"... а я совершенно теряюсь,

...неистово искать в тебе тень Майка, твоего Майка, который вот так учил тебя, что с тобой так будут обращаться все мужчины, которые у тебя будут в жизни... наваливаясь на тебя, рычу и кричу: "как это было?" у тебя были синяки на груди и на животе, а пониже спины от него получить небось было почти лаской...

(Не спрашивай ее об этом, зачем ты спрашиваешь? Самому же потом будет стыдно, когда протрезвеешь)

...Стерва, всхлипывая, трепыхается под ним, обнимает, уговаривает: "Майк, миленький!"

...вот я утыкаюсь лицом в твою грудь, что-то там шепчу несвязное, "why... so white?" — а ты рукой прижимаешь мою голову и говоришь протяжно: "Грэээээг..." вот так: "Грээээг", таким голосом, а я от этого совершенно теряюсь, моё имя в твоих устах, я не знаю, что делать...

А она, раскинувшись рядом, из-под опущенных век на него — и прикусив губку — "Да что тут думать". Да что тут думать, говорит. Бей.

И в этом — кто бы понимал! — её самое большое, самое последнее к нему доверие.

* * *

...И вот доходит очередь до неё, Стерва смотрит прямо и невозмутимо — что это он там увидел? — не отрывает взгляд от её коленок, просвечивающих в дырках.

— А, Эмбер. Хорошие какие джинсы, — говорит он, не поднимая глаз.

"Я тебе ещё лучше куплю", — хочет он сказать, но Хаус знает, что это — не про Стерву. Стерва сама кому угодно купит что угодно. Покупает же — Уилсону кровать, матрас и что там еще?

...Но всего этого никогда не будет, и Хаус напивается в кабаке, глушит спиртным свою тоску.

— Никто не поверит, что они так много молятся. Никто! — пытается он объяснить Уилсону, когда тот забирает его из бара.