В ритме Потока (джен)

Ночную тишину нарушало лишь тихое жужжание камеры, когда здание завда тряхнуло в первый раз. До этого тишина и покой были почти нерушимы. Ветерок лениво перебирал тонкие стебли сочной зелени, уютно обосновавшейся у ворот.

По стене быстро, почти молнией, вверх взбежала тонкая, едва заметная глазу трещина. Где-то вдали разносились громовые удары, но безмятежности сонного утра они нарушить не могли бы при полном желании: город спал где-то вдали, предрассветные сумерки надёжно скрывали от яркого глаза камер надвигавшуюся беду.

Минуты шли, вот-вот небо должно было окраситься первыми лучами солнца, но пока что мир безмятежно спал. Спокойствие, сковавшее мир, становилось неестественным. В этой обманчивой прохладе весенней ночи не было ничего естественного.

Стоило посмотреть внимательнее, чуть сильнее вглядеться в обычные, знакомые детали, как всё очарование слетало, ошмётками растянутой кожи падало под ноги жестокой реальности, в которой «не так» было всё. Вот только никто не смотрел.

Небо уже давно должно было порозоветь, но вместо солнца из-за горизонта не показывалось ничего, только тьма поглощала все краски в себя. Даже тишина ночи уже давно перестала быть таковой: то тут, то там слышались удивлённые шорохи и тихие вздохи проснувшихся работяг. Земля содрогнулась второй раз третий, непонятные толчки лишь набирали обороты, не успокаивались.

Трещины множились, взбегали одна за другой наверх, незамеченные никем, всё ближе и ближе подбираясь к цели. Население Одема, единственного городка, примыкавшего к целой плеяде заводов, даже не догадывалось о том, что их ждало, и следовало привычной утренней рутине, которая больше никогда не должна была повториться.

Впрочем, реальный мир давно уже ничего не значил для тех, кто пустыми, выпитыми глазами всматривался в чёрную, беспросветную тучу, накрывшую небо. Люди всегда стремились куда-то вперёд, в недостижимое будущее, но отказывались платить за него настоящему. Тела давно стали тюрьмами, выбраться из которых не представлялось возможным.

Новый удар заставил содрогнуться что-то глубинное, давно забытое. В этот день выбраться из своих темниц предстояло многим.

Гул появился из ниоткуда. Казалось, он шёл из самого острова и отзывался в каждом здании, каждом человеке, нетвёрдо стоявшем на земле.

Тонкая трещинка, одна из многих, дошла, наконец, до верха. На жухлую траву перед выключенной камерой упал небольшой обломок стены. Ещё секунду мир был окутан блаженной тишиной, а после ей на смену пришёл настоящий ад.

Жуткий грохот почти в миг завладел всем миром, казалось, он исходил от каждого предмета, отдаваясь глубинной дрожи послушным камертоном. Испуганные крики, были делом времени: жители замирали, просто смотрели перед собой не в силах поверить в происходившее.

Новый, сильнейший из прочих толчок вздыбил стальные пластины, обнажил каркас того, что составляло сердце умиравшего острова. Вместе с первым отчаянным, испуганным криком на чудом уцелевшую траву приземлилась ещё одна часть стены, покорившаяся силе юрких трещинок.

Время, замершее было, побежало вперёд со скоростью света. Осознавать уже не получалось ничего.

Постепенно реальность захватывала страшная какофония звуков, отрезавшая попавших в ловушку людей от реальности, будившая их давно замершие в летаргии души. В этом была какая-то злая ирония: проснуться на миг, чтобы исчезнуть навсегда.

Безумный вой старой сирены возвестил о конце: купол, защищавший Небесный остров, даровавший ему жизнь, готовился выйти из строя. Меньше, чем через четверть часа, от острова не должно было остаться ничего.