Робинзон (джен)

Высокий широкоплечий мальчик с рюкзаком за плечами быстро и уверенно шагал по лесу. Он шёл уже почти час, но ни капли не устал: идти по мягкой лесной земле было легко. К тому же, его подгоняли обида и негодование — почему отец до сих пор считает его ребёнком? Ему уже девять месяцев как исполнилось одиннадцать лет — другие дети, родившиеся ближе к сентябрю, в этом возрасте уже учатся в Хогвартсе! А ему даже палочку почти не дают — хотя и купили, как полагается, в день рождения. Он уже перечитал все родительские учебники и за первый, и даже за второй курс; он, в конце концов, через две недели тоже, наконец, будет в школе — почему отец не хочет понять, что ему можно доверять? Всё равно же министерство не сумеет отследить его колдовство у них в доме! Ведь наверняка другие чистокровные дети приедут, уже выучив кучу всего — а он будет на первых уроках неуверенно тыкать палочкой, словно какой-то магглорождённый!

Нет уж. Раз отец по-прежнему относится к нему как к ребёнку, он докажет ему, что тот ошибается! Проживёт оставшиеся две недели здесь, в лесу, совершенно самостоятельно. Вот тогда отец… хотя нет, не так. Если он тут проживёт прямо до первого сентября, то какая разница, что он кому доказал? Палочку ему отдадут в любом случае — он же в школу поедет. И потом, уж за две недели его точно найдут — так что, пожалуй, ему нужно вернуться раньше, чтобы вволю насладиться нужным эффектом. Отец должен понять, что он не просто капризничает, а уже достаточно самостоятельный для того, чтобы использовать палочку. Да, так он докажет, но ему ведь нужно будет время, чтобы выучить хоть что-нибудь. Значит, ему нужно вернуться раньше — скажем… ну… дня через три. Или пять. Да — три или пять дней. Хорошо бы дождь пошёл — а ещё лучше шторм! Или как называется шторм в лесу — шквал? Нет, не то…

Размышляя так, мальчик вышел на берег узенькой лесной речки с прозрачной тёмной водой и довольно быстрым течением. Приглядевшись и увидев в ней тёмные вытянутые силуэты, мальчик довольно кивнул и, оглядевшись, принялся выбирать место для лагеря.

Место отыскалось быстро — под высокой разлапистой ёлкой, которых тут было много. Её нижние ветви нависали футах в четырёх над землёй и могли служить отличной основой для шалаша — а на засыпанной хвоей земле наверняка будет мягко спать. Но сперва нужно было раздобыть ветки, из которых он этот шалаш будет строить.

В свои неполные двенадцать мальчик не был в лесу новичком, и экипировал себя весьма основательно. Сняв со спины рюкзак, он положил его на засыпанную коричневой хвоей землю и, открыв, принялся раскладывать всё своё имущество аккуратными рядами. Два мотка верёвки — тонкая бечёвка и другая, потолще, моток лески и моток проволоки легли в первый ряд. Второй образовали часы, компас, маленький острый топорик и не менее острый нож, точильный камень и кремни, чтобы высекать огонь. Ну а в третий мальчик выложил самоувеличивающийся в зависимости от объёма налитой в него воды котелок, кружку, непромокаемый зачарованный плащ, запасную рубашку и флаконы с солью и настойкой бадьяна. Осмотрев своё имущество, он решительно взял топорик, развернул плащ, накрыл им всё остальное — и отправился за ветками.

Он почти закончил шалаш, когда сверху на него вдруг что-то рухнуло, превращая все его трёхчасовые труды в груду бесполезных обломков и отбрасывая самого строителя в сторону реки. Вскочив на ноги, мальчик в ярости и отчаянии сжал кулаки и открыл было рот, чтобы высказать всё, что он чувствовал — но не произнёс ни слова, ошарашенно уставившись на причину случившейся катастрофы, которая — вернее, который — оказалась маленьким, лет, наверное, четырёх-пяти, мальчишкой в светло-голубых шортах и клетчатой коричневой рубашке, из кармашка которой выглядывал белый кончик носового платка.

Мальчики какое-то время молчали, недоверчиво и изумлённо друг друга разглядывая. Затем подбородок младшего задрожал, он шумно и рвано вздохнул, и старший, безошибочно определив по этим признакам собирающиеся слёзы, решительно шагнул к нему и сказал требовательно, протянув руку:

— Я Род… — он осёкся и поправился торопливо: — Руди. А как зовут тебя?

— Ремус, — мальчик шмыгнул было носом, но всё-таки воспитанно протянул ладошку в ответ. — А я… Это лес, да? — добавил он чуть слышно, неуверенно оглядываясь по сторонам.

— Лес, — Родольфус присел напротив него. — Ты сломал мой шалаш.

— А ты что, живёшь здесь? — мальчишка так удивился, что, кажется, позабыл пока что про слёзы. — Как Робинзон?

— Живу, — сказал Родольфус решительно, и уточнил: — Временно. Я его только достроил — и тут ты. Свалился на мою голову. Но никакого Робинзона тут нет — тут вообще место глухое.

— Робинзон — это история такая, мне мама рассказывала. Ну, книжка — но я читать не умею же... поэтому мама мне их рассказывает. Он тоже в лесу один жил. А шалаш — я же не нарочно, — виновато проговорил Ремус. — Я вообще… я был дома, — он опять шмыгнул носом. — А потом… вот…

— В первый раз? — против воли заулыбался Родольфус: мальчишка выглядел настолько обескураженным, что злиться на него было невозможно. Да и бессмысленно: никто не контролирует детские магические выбросы.

— Что? — непонимающе спросил Ремус, и Родольфус важно объяснил:

— У тебя был магический выброс. В первый раз, да?

— Магический выброс? — почти по слогам повторил малыш — и вдруг просиял. — Так я, всё-таки, волшебник? Да?! — он даже вскочил от возбуждения, и Родольфус увидел красные широкие ссадины на его ногах.

— Очевидно, да, — мысленно похвалив себя за то, что перед началом работ убрал всё в рюкзак и отложил тот подальше, Родольфус тоже поднялся и, сходив за ним, достал настойку бадьяна. И ещё раз сам себя похвалил за предусмотрительность. — Иди сюда, — позвал он малыша. — Я тебе царапины смажу — заживут.

— А давно ты здесь живёшь? — Ремус подошёл, прихрамывая, и, стойко сжав зубы, даже не зашипел, когда Родольфус не слишком умело начал смазывать его царапины.

— С сегодняшнего утра, — он слегка преувеличил. Из дому он ушёл на рассвете, но пока отыскал это место, утро уже, вероятно, перешло в день.

— А почему ты здесь живёшь? — Ремус, похоже, вполне освоился, а известие о том, что он волшебник, воодушевило его и придало сил.

— Не почему, а зачем, — назидательно начал было Родольфус и внезапно осёкся.

В самом деле — на вопрос «зачем?» он ответил бы легко. А вот вопрос «почему» ему как-то не приходил в голову. Потому что… что? Обиделся на то, что отец считает его ребёнком? Такой ответ ему совсем не понравился, и он схитрил:

— Потому что здесь возвышенность и сухо. И опавшей хвои много — она мягкая, на ней спать удобно. У этой ели густые ветки, и если пойдёт дождь, то я не промокну — особенно если сделать, всё-таки, шалаш. Я почти его закончил, когда ты свалился, — в его голосе всё-таки прорвалась досада. — Поможешь мне сделать новый?

— Помогу! — радостно закивал мальчишка. — Ты точно как Робинзон! А я... я тогда Пятница, вот! Раз тебе помогаю. Только я не умею ничего такого.

— Я умею, — веско произнёс Родольфус. Конечно, он умеет — не маленький. Ремус с каждой минутой всё больше напоминал ему Рабастана, и Родольфус ощутил неприятный укол совести: он ведь ничего ему не сказал. Потому что родители бы первым делом принялись расспрашивать его, и он мог бы не выдержать и выдать старшего брата. А Родольфус не хотел, чтобы его нашли раньше времени. А теперь подумал, что Рабастан, наверное, тоже испугается — и кто этим вечером будет проверять перед сном его шкаф и заглядывать под кровать? Но не возвращаться же ему из-за этого! — Идём, — велел он мальчишке. — Надо новых веток нарезать: эти ты все поломал. И что за имя такое дурацкое ты придумал — Пятница? Это же день недели.

— Ну да, — радостно зачастил мальчишка, гордый тем, что знает что-то неизвестное такому бывалому и взрослому мальчику, как этот новый знакомец. — Робинзон его впервые встретил в пятницу, поэтому так и назвал.

— Что, другого имени у того не было? — съязвил Родольфус, оглядывая окрестные деревья в поисках подходящих жердин. — Нелепость какая-то. Ну, если так, то ты тогда вовсе не Пятница, а Среда.

— Почему?

— Потому что сегодня среда. Давай, помогай, раз взялся... Среда, — усмехнулся Родольфус, неожиданно для самого себя принимая эту игру.

Вдвоём дело пошло веселее. Ремус оказался вполне понятливым и довольно ловким для своих лет. От него оказалось немало толку: он держал скрепляемые ветви, помогал их таскать и даже порывался помочь в их рубке, но Родольфус, конечно, не дал ему ни нож, ни топорик. Наконец, шалаш был готов — и Ремус, оглядев его, восхищённо протянул:

— Вот это да… Настоящее лесное укрытие! Как для охотника! Робинзон вот тоже охотился.

— Для охотника он слишком открытый, — авторитетно возразил Родольфус. — Или твой Робинзон плохой охотник, или шалаш у него другой был. Скорее всего, другой — иначе бы он с голоду бы умер, так ничего и не поймав.

Слова Ремуса напомнили ему, что он ел сегодня лишь за завтраком. У него немедленно засосало под ложечкой, и Родольфус, сглотнув, спросил:

— Есть хочешь?

— Хочу, — кивнул Ремус и тихонько вздохнул. — Только у меня ничего нет.

— Сейчас рыбу поймаем, — пообещал Родольфус, с удовольствием заметив, как округлились от удивления и любопытства глаза Ремуса. — Твой Робинзон ловил рыбу?

— Не знаю... наверное. А ты умеешь ловить рыбу? — потрясённо спросил мальчишка. — Сам? Один?

— А как же. И для этого совсем не нужна компания, — снисходительно улыбнулся Родольфус. — В одиночку даже лучше. Тишина нужна. Идём, — он присел на корточки и достал из рюкзака леску и проволоку. — Надо удочки сделать — в реке рыбы много, место тут нехоженое. Ты ловил когда-нибудь рыбу?

— Нет, — Ремус помотал головой. — Ты меня научишь?

— Если сможешь научиться — научу, — пообещал Родольфус. — Ты же Среда — мой помощник. Значит, должен уметь.

Срезав пару подходящих гибких веток, он накрепко примотал к их узким концам леску, а затем, отломав кусочки проволоки, быстро и ловко соорудил из них крючки. Заметив приоткрытый от восторга и изумления рот Ремуса, Родольфус ободряюще ему улыбнулся и протянул приготовленные снасти.

— Подержи-ка пока — сейчас наживку добудем. Лучше бы муху, конечно... но это долго. Будем надеяться, что рыба тут не привередлива.

Ремус бережно принял в руки удочки и заворожённо кивнул.

В паре десятков ярдов от лагеря речка делала небольшую излучину, и пологий влажный бережок взбегал вверх невысоким скользким обрывом; Родольфус походил вдоль него туда-сюда, пару раз ковырнул ножом сыроватую землю, и она отвалилась жирными влажными ломтями — в одном из них отчаянно извивалось несколько крупных дождевых червей.

— Пойдёт. Теперь смотри.

Извивающиеся кусочки наживки Ремус перенёс стойко — мордашка чуть сморщилась, но он стерпел. Уж больно не хотелось ударить лицом в грязь перед таким опытным и сильным старшим товарищем.

— Смотри внимательно, Ремус — показываю, — Родольфус тихо подошёл к кромке воды, взобрался на пологий камень возле берега, и уверенным коротким движением отправил крючок с наживкой чуть выше по течению — невесомая леска легла на воду, и приманка, медленно притапливаясь, закружилась на поверхности, обходя водовороты вокруг таких же камней, как и тот, на котором стоял Родольфус. Ремус не мог оторвать глаз — течение в этом месте было несильным, вода прозрачной, и он видел, как крошечный кусочек червяка проплывает мимо них и устремляется дальше — на всю длину снасти.

— Ещё раз.

Родольфус выдернул приманку и повторил заброс. Вторая проводка оказалась удачной — Ремус ясно видел, как из-за камня напротив метнулась тёмная тень и атаковала наживку. Всплеск, тихий торжествующий возглас Родольфуса, натянутая тетива лески, трепещущее удилище — и вот уже на прибрежном песочке скачет узкая рыбина. Ремусу она показалась огромной.

— Так себе форелька, — небрежно бросил Родольфус, отцепляя добычу. — Ну ничего — ещё штуки три-четыре, и нам вполне хватит. Пойдём чуть выше — тут уже нашумели, потом вернёмся, так-то местечко неплохое. Ну? Ты понял, как надо?

Ремус опять кивнул — на вид всё было просто, хоть и удивительно. Но только на вид.

Берег речки оказался удобным, растительность мешала несильно, но камни оказались скользкими, и в какой-то момент Ремус потерял равновесие и, не удержавшись, бухнулся в воду. К счастью, речка была мелкой, так что вытащить его оттуда оказалось просто — но с рыбалкой пришлось закончить. Правда, к тому времени Родольфус уже успел вытащить ещё несколько рыбин — форелек, как он их называл, и они двинулись обратно к лагерю. День был тёплым — но, однако же, середина августа — это не июль, и Родольфус, велев мальчишке снять намокшие вещи, отдал ему свою запасную рубашку. И едва сдержал улыбку: теперь Ремус, в длинной, до колен, и поэтому напоминающей платье рубашке, казался ужасно похожим на девочку.

Надо было развести костёр, чтобы высушить намокшие вещи и запечь рыбу.

А ещё набрать травок на чай.

Еловую паутинку — тонкие сухие веточки с нижних засохших ветвей — они собрали быстро. На растопку лучше и не придумать. А вот с настоящими дровами пришлось повозиться — выручила сухая поваленная ёлка чуть поодаль, у которой Родольфус ловко обрубил несколько ветвей. Внутри они оказались сыроваты, но деваться было некуда, и он понадеялся, что огонь займётся, а вся сырость уйдёт в дым. Так и вышло — и вскоре мальчики уже развешивали у разгорающегося костра мокрые вещи.

— Меня ищут, наверное, — сказал вдруг погрустневший Ремус. — Мама расстроится, опять ругаться будет...

— А как это случилось? — с любопытством спросил Родольфус. — Что ты делал перед этим?

— Маму слушал, — отозвался тот. — Она ругалась… немножко. А потом вот, — он вздохнул.

— Ну, я думаю, она всё поняла, — успокаивающе сказал Родольфус. — Тебя ищут уже, наверное.

— Она не волшебница, — Ремус покачал головой. — У меня папа волшебник — а мама нет.

— Но она же знает, что папа волшебник? — не очень уверенно уточнил Родольфус, и когда Ремус кивнул, сказал успокаивающе: — Ну вот — значит, знает, что с тобой случилось.

— Но она же всё равно волнуется, — Ремус выглядел совсем расстроенным. — А я даже не знаю, где я.

— А ты где живёшь? — Родольфус очень пожалел, что не взял с собой карту. Он примерно представлял, конечно, что и где тут находится, но очень примерно. И название деревни, которое он услышал, ему ничего не сказало... А вообще-то парень смышлёный. Такой маленький, а название вспомнил сразу. — А есть там поблизости какой-нибудь город? — спросил он, подумав — и, услышав неуверенный ответ, повеселел. Это место он знал — не так далеко, часа за два они дойдут, пожалуй. Если мальчишка ничего не напутал, конечно. Или за три: Ремус маленький, ему сложно будет идти быстро.

Он опять вспомнил Рабастана и вновь подумал, что, наверное, тот уже знает, что брат пропал, и наверняка расстроился. Интересно, отец будет сам его искать или в аврорат пойдёт?

Пока он размышлял, распятая на палочках над огнём рыба приготовилась — осталось слегка присолить.

— Ешь осторожно, — строго предупредил Родольфус, вручая одну из них — самую крупную — Ремусу. — Здесь полно костей. Если застрянет — я не сумею вытащить, у меня с собой палочки нету.

— А ты уже умеешь колдовать, да? — спросил Ремус с восторгом.

— Я учусь, — неопределённо отозвался Родольфус. В конце концов, это было почти правдой: учебники-то он прочитал. — А в сентябре я поеду в школу, и всему там научусь. Если бы я там уже учился, мы бы мигом оказались у тебя дома, — уверенно сказал он.

— Как это? — округлил глаза Ремус.

— Аппарировали бы, да и всё, — небрежно пожал Родольфус плечами. — Я уже учусь — ну а когда приеду в школу, то научусь совсем. И тогда смогу бывать, где хочу. И когда хочу.

— А я тоже научусь? — спросил Ремус. — Когда в школу поеду?

— Конечно, научишься, — кивнул Родольфус и, спохватившись, приказал как можно суровее: — Ешь молча, а то правда подавишься.

Они ели сочную и нежную, пахнущую костром рыбу и кидали кости в огонь, на котором уже закипал котелок с листьями земляники, таволги и чабреца. А потом, по очереди глотая из кружки горьковатый и ароматный чай, смотрели на бегущую реку, щурились на яркие солнечные блики и молчали. И Родольфус думал о том, что через две недели уедет в школу и до самого Рождества уже не увидит ни брата, ни родителей, и что, может быть, он слегка поспешил и поддался глупой и детской обиде. А о чём думал Ремус, он не знал, но когда они начали тушить костёр, собираясь в путь, тот с надеждой спросил:

— Если я запомню дорогу, можно, я приду сюда к тебе? Ты же будешь тут до осени? Как самый настоящий Робинзон?

— Вряд ли, — неохотно возразил Родольфус. — Мне, наверно, тоже надо домой.

— Значит, мы с тобой не увидимся? — сглотнув, грустно спросил Ремус. — Никогда?

— Почему? — Родольфус собрал удочки и, сложив их в шалаше, закинул рюкзак на плечо. — Я же говорил: я научусь аппарировать, как только приеду в школу. Я уже учусь, — признался он, — но пока больше теоретически. Ну а в школе я научусь делать это так точно, что смогу аппарировать куда угодно — хоть к тебе на подоконник, — он заулыбался.

— А ты будешь? — Ремус быстро шагал рядом, то и дело оглядываясь по сторонам.

— Буду, — немного подумав, пообещал Родольфус. — У меня есть брат — немного постарше тебя. Я же буду навещать его — вот и к тебе зайду. И непременно в среду — это же теперь твой день, раз ты Среда. Только ты окно не закрывай, — деловито попросил он, — а то я свалюсь или разобью его.

— Я не буду! — пообещал Ремус, прижимая к груди сжатую в кулачок руку. — Знаешь, я ведь холода не боюсь — да и папа говорит, что свежий воздух полезен. А если мама закроет, я потом открою. Обещаю!

— Договорились, — Родольфус протянул ему руку, и Ремус изо всех сил её сжал.

Идти пришлось долго. Помогал компас — Родольфус, вопреки собственной уверенности в умении ориентироваться, пару раз сбивался с курса, тем более что солнце ушло, и небо заволокло серой хмарью. Ремус под конец пути заметно устал, но держался хорошо: не ныл и даже почти не отставал, просто замолчал и шёл, сосредоточенно глядя себе под ноги. Когда они вышли на дорогу, Родольфус взял его за руку, и мальчишка вцепился в неё — точно так, как обычно делал Рабастан. Нет, определённо пора возвращаться домой — через две недели он уедет и, наверное, будет в школе скучать.

Спрашивать дорогу до деревни не понадобилось: на подходе к городу они встретили соответствующий указатель и, свернув, через полчаса увидели окраину деревни.

— Вон наш дом! — Ремус указал на стоящий чуть поодаль, на отшибе, двухэтажный каменный дом под серой шиферной крышей. — А вон там моё окно, — он ткнул пальцем вверх. — Вон там, видишь?

— На втором этаже? — уточнил Родольфус. — Справа или слева?

— Я не знаю, — растерялся Ремус, и Родольфус сообразил с досадой, что тот, кажется, ещё слишком мал, чтобы разбираться в таких понятиях — а ещё наверняка не умеет считать. — Ну вон там, — они подошли ближе, и Ремус вновь указал куда-то наверх. — Там на подоконнике кораблик, видишь? За стеклом? Внутри?

— Вижу, — Родольфус отпустил его руку. — Я запомнил. Я приду, — пообещал он уверенно. — А сейчас ты беги домой. Дальше я не пойду: не хочу объясняться с твоими родителями. Решат ещё, что я тебя украл.

— Я скажу им, что ты меня наоборот! — запротестовал Ремус. — Спас и домой привёл!

— Всё равно не хочу, — заупрямился Родольфус. Вряд ли его родителям понравится знакомство с магглой — пусть и матерью и женой волшебника. Хотя Ремус тут не виноват, конечно… впрочем, у него отец волшебник — значит, полукровка. А полукровка — это же совсем другое дело. Мало ли… И потом, Родольфус просто никому не расскажет о своём маленьком друге — незачем никому знать. Это будет его тайна. Только его — да.

…Дома его ждал скандал — и, конечно, ни о какой палочке не было уже и речи. Впрочем, на следующее утро отец подостыл, и оставшиеся две недели пролетели быстро. А потом началась школа — оказавшаяся совершенно не такой, как Родольфус себе представлял. Выяснилось, что учиться — это совсем не так просто, как читать целыми днями книжки, и что даже самые элементарные заклинания очень редко получаются с первого и даже с пятого раза. А ещё Родольфус узнал, что, оказывается, родители были правы, утверждая, что никто и никогда не учится никакой аппарации до совершеннолетия — и эта новость разочаровала его сильнее всего. Это сколько же ждать? Целых шесть лет!

Но он не забыл о своём обещании, выполнить которое оказалось не в его силах. И, вернувшись на рождественские каникулы, в первую же выпавшую среду — он помнил! — отправился в ту деревню, чтобы навестить своего маленького товарища.

И наткнулся на пустой дом. Здесь не жили — Родольфус понял это сразу же, увидев окна, наглухо закрытые ставнями посреди хмурого зимнего дня, и неприбранный, заросший высокой пожухлой травой двор. Ну да, они, в принципе, могли переехать… Это он понимал — но разочарование оказалось слишком сильным, чтобы просто взять и уйти, и Родольфус направился к соседям, на крыльце которых он заметил подозрительно знакомую ему по Диагон-элле вертушку — такие были очень модными этим летом.

— Здравствуйте! — очень вежливо проговорил он, улыбнувшись так, как обычно улыбался учителям, от которых хотел получить ответ на какой-нибудь непростой вопрос. — Вы не знаете, куда переехали ваши соседи? — спросил он, только сейчас понимая с досадой, что не знает даже их фамилии. Надо было спросить! — Я им обещал зайти, как приеду на каникулы, — продолжал он, открыто глядя на вышедшую к нему навстречу старушку. — Но, я вижу, дом закрыт…

— А ты кто же, мил человек, будешь? — она приложила к глазам руку козырьком, словно бы спасаясь от солнца. — Чтой-то я не помню тебя…

— Я Родольфус, — он приветливо улыбнулся ещё шире и безо всякого стеснения распахнул свой плащ, демонстрируя вложенную в ножны палочку. — Мы немного общались, — вдохновенно начал он врать. — Вообще, Ремус больше дружил с моим младшим братом, но родители уезжали с ним в Европу на всю осень — и вот тоже только сейчас вернулись. Я зашёл поздороваться — а там пусто…

— Так уехали они, — она покачала головой и, прижимая сморщенную ладонь ко рту, запричитала: — Ведь такое несчастье… чтоб он был неладен… куда, куда только аврорат смотрит?!

— Аврорат? — непонимающе переспросил Родольфус. — Несчастье? Что случилось?

— Так подрал мальчонку оборотень-то, — старуха вытерла совершенно сухие, как показалось Родольфусу, глаза. — Беда такая…

— Что? — он даже за забор схватился — ноги резко ослабели, так, что он едва не упал. — Ремуса?

— Так его… Один у них мальчишка и был… Такое несчастье… Прыгнул прямо в комнату — на второй этаж запрыгнул, чтоб его печень дракклы сожрали! И подрал… Отец мальчонку отбил — да уж поздно…

— В смысле — «поздно»? — причитания Родольфуса разозлили. — Жив он? Нет?

— Да лучше б он помер, — старуха снова начала на сей раз уже повлажневшие глаза. — Разве ж это жизнь? Оборотнем-то?

— Он его обратил? — полуутвердительно проговорил Родольфус, плохо слыша её ответ.

«Прыгнул на второй этаж». Прямо в комнату…

Значит, Ремус его ждал. И наверное, была именно среда, как теперь — вот окно и было открыто... хотя какая разница. Просто ждал — ведь ему обещали. Ждал его — а дождался оборотня.

Что же ты наделал, Родольфус?

— Вы не знаете, где они теперь? — тускло спросил он, сам не зная, зачем.

— Нет, милок, не знаю, — покачала головой старуха. — Собрались да съехали — а кто бы на их месте не съехал? Говорят, Люпин и из министерства ушёл из-за этого… Такая беда…

Она продолжала причитать, но он больше не слушал — попрощавшись, Родольфус развернулся и быстро, почти бегом зашагал по дороге.

Назад. Домой. Твердя про себя имя «Ремус Люпин» — и точно зная, что уже никогда больше не встретит этого мальчика и не сможет сказать, что не забыл о своём обещании и пришёл — просто поздно.

Впрочем, тогда он ещё не знал, как ошибается, думая, что навсегда потерял из виду мальчишку. Судьба ещё сведёт их дважды — но оба раза у них не будет шанса вспомнить ту детскую историю. Обстоятельства не позволят. И Ремус Люпин так никогда и не узнает, кем же был Робинзон из его детского приключения.

Да и не нужно — что это изменит? Детство кончилось, отгорело и отсверкало, утекло сквозь пальцы, совсем как вода в той быстрой форелевой речке — и никакой хроноворот не вернёт простоты и прозрачности того погожего августовского денька. Взрослая жизнь развела их слишком далеко, и теперь они стали друг для друга скорее добычей — совсем как та форель, что и по сей день, наверное, прячется в глубокой тени у замшелых камней.