Мы все умрём (гет)

Лаванда всё время мёрзла. Наверное, дело было в сквозняках, пронизывающих вокзал насквозь. Или ей только так казалось? Её жизнь так сильно напоминала сон, что она постоянно пыталась проснуться. Изо всех сил. Но каждый раз что-то мешало. Сначала это были другие пассажиры, но их она быстро научилась игнорировать: всего-то и надо было чуть повернуть голову и посмотреть сквозь эту пёструю толпу, отчего та подёргивалась маревом, исчезая, и тогда наступала блаженная тишина.

Лаванда научилась удобно устраиваться на жёсткой скамейке, не обращать внимания на поезда, иногда очень громко сигналящие, не замечать снующих по платформе людей, и даже появление чёрного кота больше не заставляло её суеверно плевать через плечо. Только один человек, такой же потерявшийся, как и она, постоянно всё портил. Когда ей казалось, что странный сон вот-вот отступит, она замечала тень этого человека и замирала от страха, забывая сосредоточиться на пробуждении.

Лаванда не знала, откуда ей знаком этот человек, и почему его приближение вызывает такой приступ паники, но стоило его заметить, как сердце начинало бешено колотиться о рёбра, а зубы едва слышно стучать. То ли от холода, то ли от страха. Хорошо, что он никогда не подходил близко. Когда уже почти удалось убедить себя, что этот человек не причинит ей вреда, он нарушил невидимую границу, оказываясь в пределах досягаемости.

Лаванда сжалась в комок, готовая закричать, что есть сил, или вцепиться в его лицо, больше похожее на маску. Кажется, она даже закрыла глаза, потому как не сразу поняла, что на её плечи опустилось что-то большое и тёплое.

— Возьмите, мисс. Вам нужнее.

Человек пошёл прочь, а изумлённая Лаванда долго смотрела ему вслед, всё ещё не веря, что он просто отдал ей свой тёплый плащ. Когда стихло эхо его шагов, а тишина вновь стала умиротворяющей, Лаванда решилась потрогать внезапный дар. Плащ как плащ, сильно поношенный, с затёртыми до блеска обшлагами рукавов, но такой тёплый. Она завернулась в мягкую ткань и, кажется, впервые согрелась, потому что задремала.

Лаванда даже увидела какой-то сон, от которого на душе стало так спокойно, и из которого так не хотелось возвращаться на надоевший вокзал. Но ей, похоже, не оставляли выбора.

— Проснитесь, мисс, или вы рискуете...

— Чем я рискую? — проворчала Лаванда, пытаясь плотнее закутаться в тёплый плащ и удобнее устроиться на скамейке.

— Никогда не проснуться.

— И что? — Лаванда сонно потянулась. — Разве мы не спим здесь?

— Я так не думаю.

Он возвышался над ней, нависая, и, чтобы чувствовать себя комфортнее, Лаванда немного подвинулась на своей скамейке и похлопала ладонью рядом с собой:

— Садитесь.

Он удивлённо уставился на неё, потом на скамейку и, немного поколебавшись, сел на довольно большом расстоянии.

— Вы же меня боитесь.

— Нет, — Лаванда прислушалась к себе и поняла, что говорит правду. — Уже нет.

Подошёл очередной поезд, и на перроне появились суетливые пассажиры, которые не замечали ни Лаванду, ни её странного компаньона. Он поднял воротник старомодного сюртука и спрятал руки в карманах. Наверное, ему тоже было холодно. От этой мысли стало неловко.

— Ваш плащ, — Лаванда постаралась не выдать своего сожаления. — Возьмите его.

— Вам нужнее, — снова ответил он и прикрыл глаза.

Платформа постепенно пустела, и вскоре Лаванда поняла, что они снова остались вдвоём с этим странным человеком. Сейчас, когда он сидел совсем близко, его можно было рассмотреть, и она изучала его лицо, серое от усталости. Странно, за то время, что они здесь находятся, он мог бы и отдохнуть, хотя, если боится спать, то у него не получится. Отросшие до плеч неухоженные волосы падали на лоб, а одна прядка прилипла к виску, вызывая желание поправить. Вообще в его облике Лаванда хотела бы поправить всё — от слишком большого носа до ввалившихся глаз и резко очерченных линий лица, всё-таки она любила всё красивое. Пожалуй, только форма губ не вызвала у неё желания изменить, разве что сделать их чуть полнее, чувственнее.

Лаванда облизала губы, вспоминая почти забытый вкус поцелуев. С кем-то же она целовалась, давным-давно — она прислушалась к себе, пытаясь вспомнить хоть что-то, а потом снова взглянула в лицо случайного спутника.

Кажется, он начал засыпать, но вместо того, чтобы расслабленно опустить голову, он напрягся, а его лицо стало корчиться в судорогах, словно от боли, и Лаванда бы поняла, если бы он кричал или стонал, но он только стиснул зубы и до крови прокусил губу. Наверное, эта алая капля, сбегающая из уголка губ, всё и решила, потому что смотреть на такое было невыносимо. От былого страха не осталось и следа, и Лаванда осторожно потрясла мужчину за плечо, а потом не удержалась и стёрла кровавый след с его лица. От этого-то он и проснулся, перехватывая её запястье. Спросонья глаза его казались безумными, но почему-то это совсем не пугало.

— Тш-ш, — прошептала она. — Вы же сами говорили, что здесь нельзя спать.

— Да, нельзя, — его взгляд стал осмысленным, и мужчина резко разжал пальцы, отпуская её руку. — Простите, мисс, я допустил вольность.

Выражался он странно даже по здешним меркам, но отчего-то это не раздражало, а наоборот, казалось уютно старомодным. Лаванда расправила юбку и бросила на него взгляд, который никого из мужчин не оставлял равнодушным:

— Я вас прощаю.

Её спутник зажмурился, словно от яркого света, и прикрыл глаза ладонью, прежде чем спросить:

— Мисс Браун?

Перед глазами замелькали обрывки видений. Ничего особенного — какой-то замок, с виду старинный, огонь в камине, торопливые объятья в тёмном коридоре и гулкое эхо шагов, сопровождаемое леденящим кровь шёпотом: «Снейп». И никакой мисс Браун.

— Нет. Точно нет. Меня зовут Лаванда.

Он медленно убрал ладонь от лица и равнодушно взглянул на Лаванду:

— А меня Северус.

— Очень приятно, — оживилась Лаванда, радуясь возможности поговорить. — Теперь можно общаться без церемоний. Скажите, вы мёрзнете?

— Простите?

— Ну, вы отдали мне свой плащ, вам же должно быть холодно?

— Мне всё равно. Пожалуй, я пойду, — он попытался встать, но Лаванда цепко ухватила его за рукав:

— Куда?

— Не всё ли равно?

— Нет, — Лаванда вспомнила, почему никогда не любила оставаться одна. — Мне страшно. Вы же не бросите меня в беде?

— Я просто пересяду на соседнюю скамейку.

— И что вы там будете делать? Спать? А если усну я?

— Вы же вроде бы этого хотели.

— Я передумала.

На несколько мгновений ей показалось, что он всё-таки встанет и уйдёт, но нет! Лаванду никто не бросал, не смог и Северус. Он устало посмотрел на неё:

— Я не самый удачный собеседник.

— Это позвольте решать мне.

Лаванда заметила, что Северус пытается отодвинуться от неё, и досадливо поморщилась. Не хватало ещё, чтобы он устанавливал здесь свои границы! В одном она была совершенно уверена — в минуту опасности мужчина станет защищать только то, чем дорожит. Она ещё раз огляделась, окончательно понимая, что попала не в самое лучшее место. А раз так, то и действовать надо по обстоятельствам, не пренебрегая ничем. И если Северус отдал ей плащ просто так, войдя в положение, то он способен на большее. И какая разница, насколько велик его нос? Жоффрей де Пейрак тоже, знаете ли, был далёк от идеала красоты, а смог заслужить любовь. О любви, конечно, у Лаванды речь не шла, но воспоминание о похождениях одной маркизы примирило с суровой реальностью. Тем более что на собственную внешность никогда не приходилось жаловаться, а Северус был не слепой. Лаванда решительно подсела ближе и взяла его за руку.

— Вам не страшно?

— Нет.

Его рука была холодной, как у покойника, и лишь только угадывающийся на запястье пульс выдавал биение его сердца: медленное, размеренное. Северус неторопливо освободился, но отсаживаться не стал.

— Скажите, мисс Браун, неужели вы меня не помните?

Лаванда улыбнулась:

— Я — не Браун, и я вас не помню. Неужели вы не можете ошибаться?

Северус поморщился, как от приступа зубной боли, и продолжил:

— Хорошо, слова «Хогвартс», «Дамблдор», «Снейп» вам что-то говорят?

Сердце бешено заколотилось, мешая дышать, но Лаванда сумела прошептать:

— Снейп — предатель!

Северус пару мгновений, не мигая, смотрел на неё, а потом скривил губы:

— Снейп — это я!

Он резко встал и стремительно пересёк перрон, оказываясь где-то в тени. Лаванда не могла его видеть, но знала — тьма скрывает Снейпа. Липкий страх мешал пошевелиться, сковывая волю, и, почувствовав озноб, Лаванда невольно завернулась в мантию. Минуты тянулись долго-долго, или в этом странном месте времени не было вовсе, но так или иначе не происходило ничего. Совершенно. Снейп не обернулся крылатым ужасом и не вцепился ей в горло. Лаванда потёрла шею и ощутила резкую боль в плече, прежде чем к ней начали возвращаться воспоминания.

Теперь слова «Хогвартс» и «Дамблдор» имели значение, как и множество других слов. Например, «оборотень» означал смрадное дыхание, невыносимый ужас и боль, дикую боль. Куда до неё Снейпу! Да и тот почему-то больше не казался исчадием ада. Он здесь, а значит, так же смертен, как и она. Лаванда поняла, что плачет горько и безутешно, как в детстве. И никто, никто не придёт, чтобы сказать: «Успокойся. Всё будет хорошо!». Потому что уже не будет. Потому что всё кончено! Она — мертва! И от этого так больно.

— Успокойтесь, мисс Браун.

Снейп стоял в нескольких шагах от неё и протягивал белый платок. Будто флаг капитуляции.

— Успокойтесь, мисс Браун, — тихо повторил он. — Самое страшное уже позади.

— Позади, да? Вам легко говорить, вы-то уже старый! Вы жили. Вы всего добились. Вы всё попробовали. А я…

Себя было безумно жалко, и, взяв из рук Снейпа платок, Лаванда зарыдала с новой силой.

— Не всё, мисс, — она с удивлением взглянула на Снейпа, который всё так же топтался на месте, словно не решаясь подойти ближе. — Я попробовал не всё.

— А мне-то какая разница?

— Мне казалось, это вас утешит.

Дурак он, что ли? Как её может утешить то, что Снейп что-то не пробовал?

— Нет, — буркнула Лаванда, отворачиваясь.

— В любом случае у вас есть выбор.

— И какой же? — Лаванда вытерла слёзы и сердито посмотрела на Снейпа: — Садитесь и рассказывайте, если что-то знаете.

К её удивлению, он на самом деле сел на край скамейки и начал рассказывать. Будто лекцию читал. Правда, в отличие от его уроков, сейчас Лаванда внимательно слушала, стараясь не пропустить ни одного слова.

— И вы уверены, что я ещё жива?

— Безусловно, раз уж вы до сих пор не сели на поезд.

— А ничего, что меня укусил оборотень?!

— Мисс Браун, что вы делали на моих уроках? Впрочем, не отвечайте. Я сильно удивлюсь, если узнаю, что вы вообще замечали какие-то занятия вокруг себя. А пергамент вы разворачивали лишь для того, чтобы дать возможность парням налюбоваться, как вы облизываете кончик пера.

— Очень смешно! Но, если вы не заметили, то мы говорили о жизни и смерти.

— Я говорил, — фыркнул Снейп, — но вы правы. Вы живы, и это очевидно.

— А оборотень?

— Вас так волнует судьба этого ублюдка? — поймав снисходительный взгляд Лаванды, Снейп продолжил: — Если вы не умерли сразу, то значит, что он всего-навсего вас инициировал, и теперь в вашем организме происходит перестройка. Вы же наверняка слышали о невероятной регенерации оборотней.

— Какой же вы мерзкий! По-вашему я должна радоваться, что меня «всего-навсего» инициировали?! Да лучше… — Лаванда осеклась, давая Снейпу возможность закончить:

— Вот поэтому вы здесь и застряли! Вы просто не хотите возвращаться.

— Не хочу! — Лаванда вскочила, запальчиво убирая волосы назад и сбрасывая мантию — не плащ! — на пыльный перрон. — Я не хочу быть оборотнем! Это отвратительно.

— Это жизнь, — голос Снейпа был обманчиво мягким. — Зато вы будете жить. Добьётесь, чего хотите. Всё попробуете.

— Ублюдок! — прошипела Лаванда. — Разве это жизнь?!

Она вспомнила отвратительные жёлтые зубы, запах мокрой шерсти, свистящее дыханье. Какая мерзость!

— Вспомните Люпина. Вам же он нравился.

— Нет!

— Неправда, он всем нравился. И если бы он не забывал пить своё зелье, то никто бы и не узнал о его «пушистой проблеме».

— Фу-у!

— Подумайте хорошо, мисс Браун. А в крайнем случае, вы всегда сможете сесть в поезд.

Снейп встал, поднял свою мантию и, хорошенько встряхнув, набросил на плечи Лаванды, после чего снова ушёл во мрак.

— Уж лучше поезд, — прошептала Лаванда, а из темноты донеслось:

— Это ваш выбор.

Она тяжело опустилась на скамейку и, завернувшись в мантию, попыталась понять, что же ей следует делать дальше. Вернуться? Нет! Только не это. Поезд подошёл, словно специально для неё: больше никаких пассажиров не было, а дверь вагона приветливо открылась совсем рядом. Лаванда положила на скамейку мантию, подошла к вагону и крикнула в темный провал вокзала, где совершенно точно скрывался Снейп:

— Прощайте!

Ответа не последовало, словно Снейп её игнорировал. А может, так оно и было? Лаванда взялась за поручни вагона и вдруг подумала: «А что если Снейп чего-то здесь ждёт? Очень важное?». Она разжала руку и с интересом посмотрела, как исчезает целый поезд.

— Снейп, я не уехала! — прокричала она.

— Вижу. Это не последний поезд. И когда-нибудь…

— Только после вас! Я не хочу ехать одна, а вы наверняка что-то знаете!

Снейп, поёживаясь, подошёл к ней и уселся на соседнюю скамейку.

— Там холодно, — зачем-то пояснил он. — Как в присутствии дементора.

— Вам лучше знать, — Лаванда не забыла, кто пустил этих тварей на территорию школы в последний год.

— Да, — согласился Снейп. — Лучше. А вам лучше вернуться.

— Ха! — фыркнула Лаванда. — А сами-то почему не возвращаетесь?

— Не хочу.

— Допустим, — Лаванда снова завернулась в мантию, пока Снейп не передумал и не забрал её. — А почему не садитесь на поезд?

— Мне некуда ехать.

— Ага. А мне, значит, есть куда! Езжайте-ка, мисс Браун, куда подальше и не мешайте сидеть на скамейке. Я вам не верю!

— Ваше право.

Вот же истукан! Ничего-ничего! Рано или поздно он себя выдаст. А Лаванда подождёт. Она не гордая. Теперь.

— Мне тоже некуда ехать.

Снейп смерил её ироничным взглядом и отвернулся, поднимая воротник сюртука и пряча руки в карманах. Явно замёрз. Так ему и надо! Лаванда хотела сказать ему какую-нибудь гадость, но не могла подобрать достойных слов. Впрочем, через несколько долгих минут она забыла все известные слова. И было отчего! По перрону медленно шёл Дамблдор.

Лаванда сама не знала, чего ждала: то ли громов и молний, то ли ураганного ветра и гневной отповеди, но точно не того, что Дамблдор начнёт обнимать своего убийцу со словами: «Ты всё сделал правильно, мой мальчик. Я тобой горжусь». Зря, наверное, она вскрикнула, привлекая к себе внимание, потому что после того, как её заметили, не удалось услышать больше ни слова. Но зрения-то её не лишили!

Лаванда с удивлением смотрела на то, как Дамблдор что-то говорил Снейпу, отчего тот всё больше и больше мрачнел и отрицательно мотал головой. Вот же упрямец! Разве покойный директор может советовать что-то плохое? А в том, что он именно советовал, не было никаких сомнений: понимающий взгляд, мягкая улыбка, размеренные движения. И вместо того чтобы слушать мудрого человека, Снейп начал размахивать руками, словно обвиняя Дамблдора. Странно, что тот это позволял!

Снейп раскраснелся от злости и явно говорил гадости, привычно для себя брызгая ядом, а Дамблдор только сокрушённо разводил руками и кивал, ненавязчиво увлекая его к скамейке, на которую усадил почти силой. Наверняка он знал, что делал, потому что когда Снейп уселся, то сразу же спрятал лицо в ладонях, и Лаванде показалось, что его плечи вздрогнули, как от рыданий. Глупости, конечно, с чего бы ему? А Дамблдор ласково обнял его за плечи и начал что-то говорить, поглаживая по спине. Ну и дела!

Как же Лаванда жалела, что ничего не слышит! На её глазах явно происходило что-то грандиозное, а она не понимает что. Кому рассказать, не поверят. Понимание того, что рассказать об увиденном ей не удастся, заставило задохнуться горечью и обидой. Это была бы настоящая сенсация, а она так никому и ничего не расскажет. Больше никогда. Щекам стало горячо, и Лаванда поняла, что плачет. А кто бы не плакал на её месте? И никто не торопился её утешать, потому что никому до неё не было дела. Даже Снейпу.

Дамблдор поцеловал Снейпа в склонённую макушку и встал со скамьи, наконец-то замечая Лаванду. Он подошёл к ней и понимающе улыбнулся:

— А ты почему здесь? Твоё время тоже ещё не пришло. Ты же так любишь жизнь, Лаванда.

Почему-то показалось странным, что Дамблдор помнил её имя, но из всех странностей это была самая незначительная.

— Меня покусал оборотень.

Лаванда снова расплакалась, но Дамблдор не стал её обнимать, утешая. Да что обнимать! У него даже не нашлось слов сочувствия.

— Ремусу Люпину это не помешало остаться человеком.

— Да что вы понимаете?! — Лаванда зло сбросила с плеч мантию и встала, чтобы Дамблдор перестал нависать над нею: — Он мужчина! Ему не надо быть привлекательным вопреки всему! Ему не надо улыбаться, когда на душе тоскливо! Ему не надо думать об уюте и домашнем очаге! О детях! Кому я такая нужна? Кому?!

— Себе? — улыбнулся Дамблдор, протягивая разноцветный платок.

— Ничего вы не понимаете!

Лаванда вновь уселась на скамейку и закуталась в тёплую мантию так, чтобы не видеть ни добродушной улыбки Дамблдора, ни сочувственного взгляда Снейпа. На себя бы лучше посмотрел!

— Ты права, моя девочка. Я многого не понимаю.

Дамблдор тихо вздохнул и пошёл было по перрону прочь, но через несколько шагов остановился и едва слышно сказал Северусу:

— Но на твоём месте я бы вернулся. Просто пожить. Для удовольствия.

— К счастью, я на своём.

От горечи в голосе Снейпа сжалось сердце, и Лаванде стало вдруг его очень жалко, так жалко, что она подошла к нему и, усаживаясь рядом, набросила на его плечи край мантии.

— Что вы делаете, мисс Браун?

— Могли бы и промолчать, — буркнула Лаванда. — Мне кажется, так будет теплее.

— Я не нуждаюсь в вашей благотворительности, — начал было Снейп.

— Просто помолчите! — перебила его Лаванда. — И без вас тошно. И холодно.

Снейп почему-то послушался и даже не стал возражать, когда Лаванда прижалась к его тёплому боку. А Дамблдор уходил всё дальше и дальше в туман, который становился гуще, затягивая всё вокруг. Теперь, кроме леденящего холода, начал терзать страх. Почему-то казалось, что в этом тумане водятся твари пострашнее обитателей Запретного леса. Лаванда зажмурилась и спрятала лицо, уткнувшись в плечо Снейпа.

— Не бойтесь, — прошептал он ей в затылок.

— Ага, — отозвалась Лаванда. — Это не честно! Здесь должно быть безопасно.

— Почему это?

— Ну, где-то же должно? — Лаванда сама поразилась тому, как жалобно это прозвучало, и добавила: — Ну, хоть где-то.

Снейп вздохнул и обнял её за плечи, прижимая к себе.

— Не бойтесь. Здесь безопасно. Я вам это гарантирую.

Как же в это хотелось верить! Почему-то Лаванда не сомневалась, что он защитит её от всего, что может обитать на этом дурацком вокзале, и на душе становилось тепло.

— Он уговаривал вас вернуться? — неожиданно для себя спросила Лаванда.

— У Дамблдора иногда бывают странные идеи.

— А почему вы не хотите?

— А вы?

— Так нечестно. Я первая спросила. К тому же вы про меня всё знаете.

— Так и вы про меня всё знаете, — тихо фыркнул Снейп. — Квиты.

Лаванда тихо вздохнула, устраивая голову на плече Снейпа — чего уж теперь стесняться? — и прошептала:

— А мне вот немного жалко.

— Меня? — удивился Снейп.

— Вас тоже, но себя больше. Мне так хотелось красивой любви. Чтобы как в романе. Чтобы я такая гордая и неприступная, а он меня добивался. И всё мне прощал. И любил. Всегда. Только меня. И чтобы не на кого больше не смотрел, а если и смотрел, то видел лишь меня. Но разве такое бывает?

Лаванда всхлипнула от жалости к себе и сильнее прижалась к Снейпу в поисках поддержки. И уж точно не ожидала услышать в ответ его невесёлый смех:

— Бывает. Только счастья от такого нет никому.

— Много вы понимаете, — буркнула Лаванда, гадая, что Снейп имел в виду. Не мог же он говорить про себя? Или мог?

— Гордая и неприступная, — прошептал Снейп. — Она даже умерла, не склонив головы. И ей такая любовь была не нужна. Совсем. Потому что любила она другого, и счастлива была тоже с другим. С которым теперь делит вечность.

— А как же вы?

— Никак. Глупо, конечно, но сначала я рассчитывал увидеть её на этом вокзале. Просто поговорить. Попросить прощения за всё. Но сейчас понял, что ей это не нужно.

— А вам?

— И мне не нужно. Никому не нужно, — Снейп снова горько усмехнулся. — Но чтобы это понять, надо было умереть.

— Но вы же ещё живы.

— Нет, — Снейп покачал головой. — Возвращаться туда нет никакого смысла.

— Сядете на поезд?

— И ехать мне тоже некуда. Останусь я на этом вокзале, стану приличным привидением и буду пугать пассажиров, внезапно возникая из тумана.

— И это всё? А как же любовь?

— И это всё, о чём вы можете думать? — фыркнул Снейп. — Могу вам сказать, что не всё в мире крутится вокруг любви. Есть работа, обязанности, долг.

— Как же скучно вы жили!

— Скучно? Наверное, вы правы. Зато никаких сожалений. Ни у кого.

— И что, никто не заплачет на вашей могиле? — ужаснулась Лаванда, понимая, что так оно и будет.

— Зато на вашей обрыдаются. А потом забудут.

— Злой вы.

— Это правда. А ещё мерзкий. Но точно знаю, что жизнь с нашим уходом не остановится. Была до нас, будет и после. Если вас это утешит.

— Не утешит.

— Это уже ваша проблема.

— А почему вы ругались на Дамблдора?

Вопрос застал Снейпа врасплох. Он несколько раз выдохнул, прежде чем сердито выплюнуть:

— А вот это не ваша проблема.

Он попытался выпутаться из мантии, но Лаванда не позволила, изо всех сил вцепившись в его руку:

— Не вздумайте меня здесь бросать!

— А то что?

— А то всё!

— Серьёзный аргумент.

— Я тоже не шучу.

Наверное, Снейп смирился со своей участью, потому что перестал дёргаться и даже попытался скрепить полы мантии, чтобы было теплее. Лаванда сочла это добрым знаком, а пригревшись, начала думать о Снейпе. Неужели тот, и правда, всю жизнь любил одну женщину? Уму непостижимо! Но зачем ему врать? Здесь и сейчас. Не-за-чем!

Лаванда искоса поглядывала на Снейпа, не понимая, как могла его бояться. Рядом с ним было спокойно, уютно и, что гораздо важнее, тепло. Сам он казался очень серьёзным и каким-то задумчивым.

— А какого цвета были у неё волосы? Чёрные?

— Рыжие, — Снейп явно не ожидал вопроса, потому что сразу же прикусил язык и ощетинился: — А какое вам, собственно, до этого дело?

— Не люблю рыжих, — вздохнула Лаванда. — Все неприятности от них!

— Но вы же, — Снейп явно попытался подобрать слово, — дружили с Уизли?

— Дружили, — мрачно отозвалась Лаванда. — Я же говорю, от них все неприятности. Поиграют и бросают, а ты живи потом, и доказывай, что не хуже некоторых.

Снейп промолчал, словно давая возможность продолжить.

— А вы с ней целовались?

— Мисс Браун, вы только что разговаривали с человеком, которого я убил, а вас интересуют такие вещи?

— Ну, Дамблдор-то точно на вас не в обиде.

— А разве вам не важно, на чьей стороне я воевал?

— Нет, — Лаванда пожала плечами, понимая, что это правда. — Какая разница? Ведь всё равно мы оказались здесь. Вместе.

— Резонно, — вздохнул Снейп и поёжился. — Какая теперь разница? А вы собираетесь садиться на поезд?

— Нет. Мне тоже некуда ехать. Я лучше останусь с вами здесь. Станем привидениями. Вы будете изображать злое, а я доброе. А потом меняться, — Лаванда потёрлась щекой о грубое сукно сюртука Снейпа. — Так вы целовались?

— Нет. Не всем дано быть такими легкомысленными, как вы, мисс Браун.

— Зовите меня Лаванда, у вас неплохо получалось, — она хитро посмотрела на него и добавила: — Северус.

— Что вы себе позволяете?

— Да будет вам! Не могу себе представить привидений, соблюдающих такие церемонии. К тому же мы уже столько узнали друг про друга.

— Не подскажите, что именно, мисс?

— Лаванда, — подсказала она. — Я, например, знаю, что вы в душе очень нежный и ранимый, и только притворялись...

— Ублюдком? — Снейп скривил губы. — Вы будете сильно разочарованы.

— Не буду, Северус. И мы с вами обязательно подружимся. Я точно знаю.

— Как с Уизли? Упаси Мерлин!

— Но вы-то брюнет! А я — блондинка. Мы хорошо будем смотреться вместе.

Снейп странно взглянул на неё, потом фыркнул и отвернулся. И пусть! Куда он теперь от неё денется? Как и прежде, Лаванда сначала озвучила идею, а потом поняла её ценность. Она и Снейп. Нет, она и Северус. Словно герои одной из романтических историй, прямо как из тех книг, которые приносила в Хогвартс Джинни. А что? Он и она, оставшиеся вдвоём посреди разорённого мира. И никого, кроме них! Никаких измен и потрясений. Как в сказке. Лаванда улыбнулась своим мыслям. Кто бы мог подумать, что героем её романа окажется Снейп? Она ещё раз внимательно оглядела его. Большой нос говорит о большом достоинстве, а губы недаром ей сразу так понравились. Про такие пишут, что они созданы для поцелуев.

— Мисс Браун, мне не нравится ваш взгляд.

— А хотите, я научу вас целоваться?

Снейп вскочил так быстро, будто на него напали:

— Я не знаю, что зачудная мысль вас посетила, мисс Браун, но участвовать в вашем эксперименте не собираюсь. Скажу больше, вы слишком живая для этого мира, и вам стоит подумать о возвращении.

— Ну да! А почему бы вам не уйти, если общение со мной так неприятно?! Садитесь себе в поезд и езжайте, куда хотите! Или возвращайтесь назад. Подумаешь, не очень-то и хотелось!

— Я именно так и поступлю! Уеду на первом поезде.

— И пожалуйста! Жалеть не стану!

Еще не стихло эхо её крика, как туман рассеялся, и к платформе подошёл поезд. Красивый, зараза. Зелёный, с ярко блестящими поручнями отдельных купе и сверкающими стёклами. В таком хотелось куда-то ехать. Далеко-далеко.

— Езжайте, чего же вы?!

Снейп сосредоточенно пересёк перрон и открыл дверь купе, и Лаванда отчётливо поняла, что всё кончено. Сейчас он уедет, а она останется. Одна. Совсем одна на пустом вокзале. Может быть, она станет привидением, а может, и нет, но Снейпа она больше не увидит никогда. Совсем никогда. От невыносимой боли сжималось сердце, а ещё было безумно жалко того, что могло бы у них получиться. Ведь могло бы? Из-за дурацких слёз спина Снейпа начала расплываться, превращаясь в чёрное пятно. Ну и пусть! Лаванда ещё помнила о гордости и не собиралась упрашивать его вернуться. Пусть катится! И пусть у него там всё будет так хорошо, как у неё уже никогда не будет. Кажется, Снейп повернулся, чтобы попрощаться, но выражение его лица было невозможно разобрать. Как, впрочем, и всегда.

— Мисс Браун, немедленно перестаньте!

Лаванда упрямо мотнула головой и отвернулась, заворачиваясь в тёплую мантию. Пусть едет! Пусть!

— Мисс Браун.

Оплакивать несостоявшуюся любовь было горько и сладко одновременно. Лаванда радовалась, что Снейп её не видит. Паровоз свистнул, и поезд медленно тронулся, унося вдаль последнее, что у неё оставалось.

— Да что же это такое?! Мисс Браун, не плачьте.

Снейп оказался совсем близко и почти не сопротивлялся, когда Лаванда обняла его и, уткнувшись куда-то в живот, принялась выплакивать свою боль. Он гладил её по голове, сначала осторожно, а потом уже по-человечески.

— Ну же, не плачьте, Лаванда.

— Я так боялась, что вы уедете, Северус. Я не хочу вас потерять. Не хочу! Не хотите целоваться — не надо! Просто не уходите. Я умру без вас.

— Вы умрёте, если не вернётесь.

— Не говорите так! Мы же живы! Мы с вами живы! Понимаете? — Лаванда встала, продолжая цепляться за Снейпа, и, глядя в его потрясённое лицо, горячо зашептала: — Как вы можете этого не понимать? Мы же всё чувствуем! Нам же больно, по-прежнему больно и обидно. А ещё нам может быть хорошо. Очень хорошо и приятно. Вы же тоже это чувствуете! Ну, взгляните же на меня!

Северус вздрогнул, продолжая безотрывно смотреть на неё, и замер, когда она коснулась кончиком пальцев его губ. Он не возражал, когда она, обхватив его голову руками, притянула к себе и поцеловала. Поцелуй получился солёным от слёз, но невероятно настоящим, особенно, когда Северус начал отвечать, сначала осторожно, а потом требовательно и жадно. Лаванда льнула к нему всем телом, чувствуя отклик и ответное возбуждение, самое настоящее, живое. Как можно было от такого отказываться? Как?!

Лаванда взяла ладонь Северуса и положила её себе на грудь, чтобы и он ощутил биение жизни, а сама пробралась под сюртук, кое-как вытащив из брюк рубашку и обжигая ладони о горячее тело.

— Северус... Северус... Северус...

Он только тяжело дышал и, не прекращая целовать её лицо, вжимался в тело Лаванды своим телом, и его возбуждение, которое не могли скрыть многочисленные слои одежды, тоже ярко свидетельствовало об одном:

— Мы живы... живы... живы...

— Это безумие, — выдохнул Северус, закрывая глаза.

— Пусть.

Они продолжали обниматься, цепляясь друг за друга, как за последнюю надежду, а поцелуи становились всё нежнее и спокойнее.

— Что вы наделали, Лаванда?

— Я?

— Мы. Что мы наделали?

Лаванда облизала губы и потянулась за новым поцелуем:

— Ничего особенного, Северус. И вам тоже понравилось.

— Понравилось, — мрачно согласился он, пытаясь отстраниться. — Это неправильно.

— Возможно. Я никогда не знала, как правильно, но я бы хотела научиться.

— Чему?

— Всему.

— Но не со мной же! Или это потому, что больше не с кем?

— Какой же ты дурачок, Северус. Разве это не может происходить, потому что нам хорошо? Просто хорошо вместе. И ты потрясающе целуешься.

— Неужели? — Северус тихо фыркнул, но Лаванда могла поклясться, что это от смущения.

— Да. С душой.

Лаванда потянула Северуса на скамейку и уселась ему на колени, прижимаясь всем телом и замирая от восторга, чувствуя, как подрагивают его пальцы, когда он начал ласкать её шею.

— И что мы теперь будем делать?

От тихого шёпота Северуса по спине побежали мурашки, и Лаванда прошептала в ответ:

— Просто жить.

— Но мы же...

— Я помню. Мы умерли, а жизнь будет продолжаться, даже когда нас все забудут, — Лаванда потёрлась щекой о колючую щетину Северуса. — А давай сбежим? Отсюда.

Северус долго молчал, прежде чем тихо спросить:

— Куда?

— А ты разве не мечтал о том, что будет, когда всё кончится? Ну, чтобы уехать далеко-далеко, и там забыть обо всём? Этот последний год... — Лаванда поёжилась. — Даже я о таком мечтала, а тебе-то было гораздо хуже.

— Думаешь? — Северус невесело усмехнулся.

— Уверена. Ненависти было слишком много. Слишком. А любви не было совсем.

— Это было ожидаемо.

— Но не значит, что хорошо. Ты просто должен был мечтать о чём-то таком.

— Я мечтал о смерти.

— Но не всё же время! — возмутилась Лаванда. — А ещё, если ты не умер, то значит, как-то подстраховался. Потому что хотел жить! И точно представлял, как это будет. И готовился. Ты ведь очень обстоятельный.

— Обстоятельный, — Северус фыркнул. — Так меня никто не называл.

— Меня тоже дурочкой называли. И часто хотелось доказать, что я чего-то стою. Доказала, — Лаванда почувствовала, что замёрзла, и сильнее прижалась к Северусу. — И теперь я здесь. И понимаю, что никому ничего не надо доказывать, а уже ничего не изменить.

— Ты можешь вернуться.

— Могу. И ты можешь, поэтому я и предлагаю. Только вместе. Ты же меня там не бросишь и возьмёшь с собой? Хоть куда, — Лаванда вдруг подумала, что Северус слишком привык жить один и не понимает своей выгоды. — Я хорошая. И совсем не надоедливая. И готовить умею, и в бытовых чарах отлично разбираюсь, и вообще.

— Вообще?

Кажется, Северус заинтересовался, поэтому Лаванда бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц и, облизнув пересохшие губы, прошептала:

— Можно не ограничиваться одними поцелуями.

Северус только покачал головой:

— Мисс Браун, жалко вас расстраивать, но секс изобрели не вчера. И не вы.

— А жаль, — Лаванда принялась накручивать локон на палец и игриво улыбнулась: — Скажи это ещё раз.

— Мисс...

— Да нет же! Скажи «секс». У тебя это так классно получается. И такой голос — хорошо, что я раньше не замечала.

Северус выглядел озадаченным. Впрочем, ему это очень шло, как и лёгкое смущение, и как то-самое-слово «секс». М-м-м...

— Лаванда, ты сошла с ума, — Северус попытался перехватить её руку, оказавшуюся там, где надо. — Я уже не в том возрасте, и это просто непристойно.

— Непристойно это было там, — Лаванда кивнула в сторону, — куда ты не хочешь возвращаться. А здесь, среди привидений, вообще не должно быть этих странных условностей.

— Никогда не замечал за вами...

— Это потому, что я слишком хорошо воспитана. Была. Пока не умерла. А сейчас можно, — шептала Лаванда между поцелуями, пытаясь одновременно расстегнуть и сюртук и брюки. — И ты тоже в самом подходящем возрасте. Надо же когда-то начинать?

— Лаванда, перестаньте... я понял, что вы очень хотите вернуться... пожалуйста...

Обычно парни всегда сами лезли ей под юбку, и приходилось отбиваться, не получая и сотой доли того удовольствия, что ей открылось сейчас, когда она сама делала то, что хотела. Безумно хотела. Северус зажмурился, а потом перехватил инициативу, целуя её так, как больше всего нравилось: жадно и горячо, так, будто она единственная женщина на свете. Наверное, так оно и было в этом странном месте, но какая разница?!

Дальше поцелуев они всё-таки не зашли, хотя Лаванда была не против попробовать, но Северус оказался очень сдержанным. Трогательно сдержанным. Как настоящий герой. Правда, когда Лаванда сообщила ему об этом, он недовольно поморщился:

— В вашем возрасте свойственно идеализировать.

— А в вашем ворчать, — не осталась в долгу Лаванда. — И я всё ещё не верю, что секс изобрели лично вы в незапамятные времена.

Северус рассмеялся. По-настоящему рассмеялся, и сейчас он показался Лаванде очень красивым. О чём она ему и сообщила, поцеловав в кончик носа.

— С вами не соскучишься, Лаванда, и вам совершенно точно надо вернуться. Вы достойны...

— А вы как будто нет! Вместе вернёмся. И никому не скажем, что мы живы. Пусть думают, что мы умерли, и забывают себе на здоровье. А мы будем жить! Ведь вы тоже этого хотите? А я же не всегда буду волком. В основном женщиной. И красивой! Такой красивой у вас точно не было, даже если вы лично изобретали секс.

— Не было. И я, наверное, хотел бы вернуться, потому что вы правы, это входило в мои планы, но я не предусмотрел всего.

Лаванда насторожилась.

— Что вы хотите этим сказать?

— Понимаете, не всё в мире подчиняется нашим планам, и я просто не смог предусмотреть всего.

— Например?

— Например, что Тёмный Лорд не оставит мне шанса выбраться.

— Но ведь это не Убивающее проклятье, иначе вы бы здесь не задержались.

— Это змея. И самое забавное, что я этого ожидал и даже принимал противоядие.

— Но тогда...

— Она просто разорвала мне горло.

Лаванда с ужасом взглянула на шею Северуса, на которой не было ни единой царапины, а потом медленно коснулась тёплой кожи.

— Именно здесь.

— Но...

— Поэтому я и советую вам возвращаться одной. Пока не поздно. Если вы хотите скрыться, то я сообщу вам адрес одного дома в маггловском пригороде Лондона. Там есть довольно крепкий подвал, где вы могли бы переживать полнолуния. А если сумеете договориться с мастером зелий, то превращение станет не таким болезненным. Под половицей в спальне тайник, пароль «Феликс Фелицис». Там запас Оборотного зелья и ключ от ячейки в Гринготтсе, содержимого которой вам хватит на безбедную жизнь.

— А вы? Как же вы?!

— А я останусь здесь. А потом сяду в поезд.

— А я?

— А вы будете жить. И попробуете всё, что хотели.

— Но так же нельзя! — Лаванда почувствовала, что её душат слёзы.

— Можно. Только так и можно. А я буду знать, что всё было не зря, и хоть кого-то мне удалось отсюда вытащить.

Лаванда горько плакала, совсем не желая прощаться. Как же так?! Только встретила человека, с которым хотела бы прожить всю жизнь, и на тебе! Змея горло разорвала. Да что же это такое?! Северус нежно обнимал её, слегка укачивая в объятьях, и шептал на ухо что-то ласковое, предназначенное только ей. И ведь ко всему прочему он самый настоящий мастер зелий, которого даже искать не надо. Вот он, тёплый, сильный, надёжный, а горло...

— Северус! Ты идиот!

— Почему это?

— Как почему?! Я же могу залечить твоё дурацкое горло и даже залить туда зелья. Какие скажешь. А потом мы аппарируем к твоему дому, и всё!

Судя по всему, такой вариант Северус даже не рассматривал. А значит, его можно убедить!

— Смотри! Ты же даже не пробовал жить! И Дамблдор уговаривал тебя вернуться, а он-то знает! Ты будешь делать, что захочешь: варить зелья, читать книги, гулять в саду. А дома буду ждать тебя я. Всегда! Потому что я точно знаю, что нам с тобой будет хорошо. Ты даже не представляешь насколько. У нас с тобой будет всё! И домик, и маленький сад, и прогулки, и осенние листья, и огонь в камине, и... я даже свяжу тебе шарф!

Чем больше говорила Лаванда, тем явственнее она понимала, что всё именно так и будет: она даже увидела отблески того самого огня в глазах Северуса, когда он прошептал:

— Это безумие.

— Ты это уже говорил. Давай же! Решайся! Ты точно не пожалеешь.

— Главное, чтобы не пожалела ты.

— Очень смешно, — фыркнула Лаванда. — Давай уже учи меня заклинанию, и я пошла. А то мало ли.

Северус смотрел на неё всё с тем же сомнением, но теперь в его взгляде появилось что-то ещё. Интерес! Это точно был интерес. И чтобы его убедить окончательно, она добавила:

— И мы всегда сможем разойтись. Если ты захочешь.

— Или ты.

— Неважно! Главное, что мы выберемся.

Заклинание оказалось довольно сложным, и Лаванда намучилась, запоминая движения палочкой. Чтобы ей было понятнее, Северус встал у неё за спиной и, взяв её руку в свою, показывал, как надо. Конечно же, Лаванда не удержалась и, прижавшись к нему, обернулась, чтобы поцеловать.

— Мисс Браун, — зашипел Северус. — Это учёба.

— Я знаю, — улыбнулась Лаванда. — Я так лучше запоминаю. Правда.

И действительно, когда он потребовал повторить, она с лёгкостью воспроизвела движение.

— Столько лет работал и никогда не думал о таких методиках преподавания.

— И не думай. Больше никаких уроков. Разве что мне, — Лаванда поцеловала его в кончик носа и серьёзно продолжила: — Я пошла?

— Да, иди.

Северус заставил её выучить адрес, на случай, если вдруг у него не будет сил, чтобы аппарировать, а потом крепко обнял, прощаясь. Лаванда уже сделала несколько шагов, когда вдруг поняла, что он её ловко обманул.

— Северус! Ты не сказал мне, где тебя искать!

— Разве? — к его чести, он показался смущённым.

— Так не пойдёт! Если ты рассчитывал сесть на поезд сразу же, как только я скроюсь из вида, то я клянусь, что я там не останусь! Я вернусь сюда сразу же, и если тебя здесь не будет, начну искать. И я найду тебя! Клянусь, что найду, и тогда...

— Дурочка, какая же ты дурочка! — Северус стиснул её в объятьях, мешая дышать. — Да так было бы лучше для нас обоих.

— Лучше? А обо мне ты подумал?!

— Да я только о тебе и думаю последнее время! И как ты не понимаешь, что так не бывает? Всё слишком быстро, слишком неправильно. Так не влюбляются. Понимаешь?!

— Понимаю! Ты — дурак! А так влюбляются! Влюбляются! Именно так и влюбляются! Когда меньше всего ждут. Когда всё против!

— Но откуда ты можешь знать?

— Дай шанс! Просто дай шанс. Мне! Себе! Нам! Где лежит твоё чёртово тело?! Где?

Северус несколько мгновений колебался, а потом всё-таки прошептал:

— В Воющей хижине.

— Я иду туда! — Лаванда бросилась в темноту, туда, где, как она с самого начала знала, был выход из этого вокзала. — И только попробуй сесть в поезд! Я тебя всё равно найду!

— Буду ждать.

* * *

Лаванда поняла, что она лежит на земле, корчась от боли в плече и дурея от запаха крови и прелых листьев. В затуманенном сознании всё ещё мелькали видения с того самого призрачного вокзала, откуда ей удалось вырваться, а в ушах стоял стук колёс прибывающего на платформу поезда. Надо спешить! Она с трудом поднялась и огляделась, отыскивая свою палочку. К счастью, она никому не понадобилась и просто лежала в стороне, куда отлетела после нападения оборотня. Лаванда стиснула зубы и решилась взглянуть на окровавленное плечо. Заклинание, которому научил Северус, залечило рану, но оставило шрам. Ничего, Северус что-нибудь придумает. Северус...

Лаванда взглянула на возвышающуюся неподалёку громаду замка и, сориентировавшись, поспешила к Воющей хижине, зайти в которую никогда бы не решилась прежде. В прошлой жизни. Дверь открылась с противным скрипом, и Лаванда оказалась в большой комнате, где её сразу же замутило от сладкого запаха крови. Проклятая змея!

Лаванда упала на колени у лежащего в кровавой луже тела и зашептала нараспев, как учили:

— Вулнера Санентур! Вулнера Санентур! Вулнера Санентур! Вулнера Санентур...

Страшная рана, от одного вида которой Лаванда раньше бы непременно потеряла сознание, медленно затягивалась, и даже кровь, кажется, тоже возвращалась в тело. Вот только Северус по-прежнему был без сознания, мало чем отличаясь от трупа. Только едва слышное биение сердца выдавало то, что он жив. Ещё.

— Северус! Северус, мать твою! Не смей садиться на поезд! Не смей!

Почти отчаявшись, она обхватила его голову и, подняв от пола, начала целовать, не помня себя от подступающего ужаса.

— Вернись! Северус! Пожалуйста...

Лаванда не сразу поняла, что слышит хриплый стон, срывающийся в кашель. Получилось! У неё получилось!

— Мисс Браун?!

— Да, Северус. Это я. Только я Лаванда.

— Почему это?

Лаванда вздохнула и терпеливо принялась объяснять:

— Да потому что для всех остальных мы умерли.

— И что?

— Какие церемонии у привидений, сэр? Я доброе, вы — злое. Помните? И вообще нам надо выбираться отсюда. Скоро рассвет.

— А битва? Как закончилась битва?

— Какая разница? Для нас просто всё закончилось. И битва, и старая жизнь.

— Но...

Северус хотел добавить что-то ещё, но вдруг схватился за руку, и его лицо исказилось от боли. Лаванда не успела ничего сказать, как он взял палочку и неизвестным заклинанием рассёк рукав до локтя, слегка ранив кожу. Знак Мрака Лаванде не приходилось видеть никогда прежде, особенно в момент агонии. Змея извивалась, кусая себя за хвост, и казалось, жалит и Северуса. Но он только смотрел на неё, закусив губу до крови, и в его взгляде плескалось торжество.

— Он пал. Тёмный Лорд пал. Поттер победил! Ты это понимаешь?

— И хорошо, — отозвалась Лаванда. — Победил. А мы пойдём домой.

Северус стиснул её в объятьях, наконец целуя. По-настоящему. До головокружения и приятной слабости. Именно так, как ей нравилось больше всего.

— Да. Ты права. Мы пойдём домой.

Они вышли на крыльцо Воющей Хижины, жмурясь, глядя на необычно яркий рассвет. Северус обнял её за плечи, вздохнул и, запрокинув голову, засмеялся.

— Всё кончено! Всё.

Он повернулся, посылая в Хижину заклинание, от которого та мгновенно загорелась, и обнял Лаванду, аппарируя к небольшому дому, почти незаметному среди разросшихся деревьев.

— Всё кончено! — повторил Северус, целуя её.

Лаванда горячо отвечала на его поцелуи и совершенно не сомневалась в том, что всё только начинается.