Кто я? (джен)

Ханна, в который раз уже за это утро, подошла к зеркалу, чтобы поправить причёску и одёрнуть мантию, хотя и она и так выглядела безукоризненно.

— Может быть… Может быть, ты все-таки не пойдёшь? — раздался позади неё голос мужа, и в комнату вошёл Невилл.

— Я не знаю, дорогой, — пожав плечами и грустно улыбнувшись, ответила Ханна, поворачиваясь к нему. — Но ведь это важно для тебя. Хотя кто я для них?

Невилл осторожно обнял её, прижал к груди и, заглянув ей в глаза, тихо произнёс:

— Ты — моя жена. Вот кто ты для них. Но это очень тяжело. Не только для тебя. Но и для меня тоже. И хоть я очень хочу, чтобы ты была рядом со мной там, я вовсе не считаю, что ты обязана идти.

— Я знаю. Но они теперь для меня не только твои родители, но и мои тоже. Они — моя семья, как и ты. Поэтому я должна пойти вместе с тобой навестить наших родителей.

— Спасибо, — Невилл невольно зажмурился, чтобы не показать слёз в своих глазах, и ещё крепче обнял Ханну. — Это очень много для меня значит.

— И для меня, — улыбнулась Ханна. Она провела ладонью по щеке мужа и тихо спросила: — Может быть, мы уже пойдём?

Невилл согласно кивнул. Ханна еще раз взглянула в зеркало — в нем отражалась одетая в сиреневую мантию девушка с русыми длинными волосами, в глазах которой затаилась давняя печаль и невольный вопрос: «Кто я?»

Они с Невиллом поженились спустя несколько лет после войны. Вскоре после свадьбы Ханна приобрела паб «Дырявый котёл», в маленькой комнате во флигеле над которым они и поселились. Но еще до женитьбы Невилл рассказал один из главных своих секретов — где всё это время находились его родители. Ханна так и не смогла ему тогда признаться, что знала про это ещё с школы, если не раньше. Но, недолго думая, она предложила Невиллу пойти в больницу Святого Мунго вместе, чтобы она смогла поддержать его, если потребуется. Невилл был несказанно рад её предложению, но очень долго сомневался, стоит ли ей все-таки идти. Как, впрочем, и Ханна. Как это ни странно, но Ханна успела уже полюбить заочно родителей Невилла — хотя бы за то, что у них родился такой замечательный человек, как её муж, и очень волновалась, что она им не понравится. Хотя Невилл, услышав о настоящей причине её волнения, был растроган и всячески её заверил, что это просто невозможно. Не потому, что его родители потеряли разум благодаря действиям Беллатрисы Лестрейндж, а потому, что Ханну нельзя было не полюбить…

Невилл крепко сжал её ладонь в своей, и они аппарировали. Они появились у входа в больницу Святого Мунго, который нисколько не изменился за все годы своего существования, — старый кирпичный универмаг «Чист и Лозоход лимитед» практически в центре Лондона — запущенный, невзрачный дом с большими вывесками на пыльных дверях: «Закрыто на ремонт». В его витринах стояли несколько облупленных манекенов в съехавших париках и нарядах, лет десять как вышедших из моды. Особняком стоял очень уродливый манекен женского пола. Искусственные ресницы у него отклеились, а из одежды — только зелёный нейлоновый фартучек.

И именно перед ним Невилл невольно сделал шаг назад. Ханна прекрасно понимала, какие чувства сейчас одолевают его: из года в год видеть своих родных, лишившихся рассудка и без надежды на улучшение — это для любого могло стать тяжким испытанием. Она ласково взяла его за руку, тихонько сжала в знак поддержки и мягко потянула его с собой.

— Стрём, — тихо сказала она, остановившись у витрины и обращаясь манекену. — Мы к Лонгботтомам.

Манекен в ответ едва заметно кивнул и поманил их пальцем. Ханна огляделась — шедшим вокруг людям не было дела до них с Невиллом — и, схватив покрепче его ладонь, чтобы он и не думал остаться снаружи, шагнула прямо в стекло.

Они очутились в приёмном отделении, прямо напротив сидевшей за столом пухленькой блондинки — привет-ведьмы больницы святого Мунго.

Очередь перед ней была небольшая, и спустя минуту, небрежно бросив на ходу: «Мы к Лонгботтомам», —

Ханна с Невиллом прошли мимо неё и поднялись на пятый этаж, где было отделение Недугов от заклятий.

Здесь неожиданно заробела уже сама Ханна. Но не успела она сделать и шагу ставшими негнущимися, словно деревянными, ногами к двери отделения, как та распахнулась, и на пороге возник белокурый, с едва видной сединой, лучезарно улыбающийся бессмысленной улыбкой мужчина с ярко-голубыми глазами.

Ханна мгновенно узнала того, кто стоял перед ними, и слегка растерянно, но в тоже время удивлённо посмотрела на мужа, а потом робко спросила:

— Мистер Локхарт?

— Здравствуйте, я очень рад вас видеть! — громогласно провозгласил Гилдерой Локхарт, бывший некогда профессором Защиты от Темных Искусств, а также известным писателем. — Вижу, вы узнали меня! Не хотите ли вы взять автограф?

— Да, это он. Гилдерой Локхарт, — кивнул в ответ на невысказанный вопрос в глазах Ханны Невилл. — Он тоже лечится в этом отделении. Хотя зачем ему, он нисколько не изменился, — пробормотал он под конец, услышав последний возглас Локхарта.

— Но… — хотела спросить Ханна, когда в её голове вдруг всплыло воспоминание — пир по случаю возвращения к нормальной жизни всех жертв василиска и слова Дамблдора на нем о том, что профессор Защиты от Темных Искусств случайным образом потерял память и будет направлен на длительное лечение.

— Так все-таки? Не желаете автограф, юная леди? — обратился Локхарт к Ханне.

— Я, наверное, пойду, — тихо произнес Невилл и проскользнул мимо Локхарта в отделение, оставив Ханну наедине с ним.

— Я читала вашу последнюю книгу, — обратилась к Гилдерою Ханна, несколько секунд помедлив, потому что не знала, о чем с ним можно поговорить. Но заходить в отделение Недугов от заклятий ей уже не хотелось, так же как и мешать Невиллу.

— Да? — слегка растерянно ответил он, а потом расцвёл в улыбке. — И как она вам? Подождите, я отвечу за вас! Она превосходна? Замечательна? Может, хотя бы хороша? — потерянно закончил Локхарт, его улыбка поблекла от грустного взгляда Ханны.

— Нет, — покачала она головой. — Она, может быть, и хороша для кого-то. Но не для меня. Её писали не вы!

— Как не я? — удивлённо уставился на неё Локхарт. — Вы, наверное, шутите? — он вновь сделал попытку улыбнуться.

— Не вы, — подтвердила Ханна. — Знаете, почему вы нравились мне? Почему нравились ваши книги? Пусть они были сплошным бахвальством и ложью… Пусть… Но вы всегда отвечали прямо на поставленный в книге вопрос, доводили до сути. В последней вы так и не смогли ни ответить, ни правильно задать вопрос. Поэтому для меня её писали не вы.

Она грустно улыбнулась и прошла мимо Локхарта к отделению, где у дальнего окна у широкой ширмы замер Невилл.

— Ну, знаете ли! — воскликнул Локхарт Ханне вслед. — Я вообще-то болен… — тихим шёпотом закончил он и невидяще уставился в стену, о чем-то напряжённо размышляя.

Тем временем Ханна подошла к Невиллу и приобняла его за плечи.

— Как они? — невольно вырвался у неё вопрос, когда она увидела двух пожилых и безмерно уставших от жизни, как ей показалось, людей, лежавших в постелях.

— Как всегда, — с трудом выговорил Невилл. — Ничего не поменялось.

— Здравствуйте, — тихо обратилась к родителям Невилла Ханна. — Меня зовут Ханна. Я жена вашего сына и очень его люблю. И я рада с вами познакомиться.

— Это бессмысленно, — ответил ей за родителей Невилл. Сами же Фрэнк и Алиса Лонгботтомы как будто и не замечали стоявшего у их постелей сына с невесткой.

— Пойдём, — произнес Невилл и повернулся к выходу. В этот момент Алиса, его мама, приподнялась с кровати и протянула к нему руку.

Невилл вытянулся как струна и протянул свою руку навстречу её руке. Дрожащий кулачок распался — на подставленную ладонь упала обёртка «Берти Боттс».

— Спасибо, мама, — сказал Невилл и быстрым шагом покинул отделение. Ханна последовала за ним, и, лишь пройдя несколько пролётов вниз, они дали волю слезам, душившим их изнутри всё это время.

Гилдерой Локхарт еще долго стоял на лестничном пролёте у входа в отделение Недугов от заклятий, размышляя о сказанных ему словах девушки, покуда его не нашла санитарка.

Лишь оказавшись в своей постели, Гилдерой очнулся и неожиданно спросил у санитарки:

— А вы знаете, кто я?

— Конечно, милый, — ласково ответила та, давным-давно привыкшая к подобным вопросам от него.

Локхарт помотал головой, словно отрицая ею сказанное, и неожиданно зло произнес:

— Не думаю. Никто не знает, кто я! Ни вы, ни я… А вот она… — с этими словами он схватил листки пергамента и перо и начал лихорадочно в них что-то записывать.

Пожилая санитарка некоторое время изумлённо смотрела на него, будучи удивлённая его странным поведением, а потом, махнув рукой, ушла обихаживать других пациентов.

Локхарт же писал. Творил. Иногда замирая на секунды, минуты, даже часы, но все равно перо, не уставая, мелькало, и ворох листков пергамента рос у его ног.

Он не мог остановиться. Раз за разом задавая себе вопрос: «Кто я?» — и не находя на него ответа. Временами он останавливался, перечитывал написанное и с неожиданной злостью рвал страницы, повторяя себе под нос: «Не то! Не то!», но уже спустя несколько минут вдруг останавливался и слёзно просил санитарку восстановить им же в сердцах уничтоженное.

Так продолжалось не один месяц, пока однажды, на рассвете, он не поставил последнюю точку и радостно воскликнул, будя своим криком остальных пациентов отделения:

— Нашёл! Нашёл!

— Что случилось, дорогой? — всполошено к нему подбежала санитарка.

— Я нашел! — радостно воскликнул ей в ответ Локхарт и вдруг крепко её обнял. — Понимаете?

— Что ты нашел, мальчик мой? — спросила его санитарка. — Своё любимое перо?

— Нет! — Локхарт от отчаяния, что его не понимают, чуть не заплакал. — Я нашел себя. Понимаете? — ответом ему был недоумевающий взгляд санитарки. Поняв, что объяснять бесполезно, он махнул рукой и отвернувшись к стене, погрузился в раздумья.

Теперь он знал, что ему следует делать. Он не смог бы вернуть свои воспоминания, да и не хотел. Но он мог бы все начать с чистого листа. И сегодня был сделан первый шаг. Он понял, как правильно задать себе вопрос, мучивший его все время забвения: «Кто я?». Но главное, он теперь знал, как на него правильно ответить.

Размышляя, Локхарт и не заметил, что к его постели подошли двое целителей, которых, скорее всего, вызвала санитарка из-за его недавнего странного поведения. Очнулся он только тогда, когда понял, что один из целителей несколько раз уже его позвал по имени. Когда он отозвался, целители начали задавать ему всевозможные вопросы, на которые он отвечал неожиданно для них вдумчиво и внятно. Промучив его больше часа, целители наконец удовлетворились его ответами и покинули отделение, а Локхарт вновь принялся писать.

Прошёл год с последнего совместного похода Ханны и Невилла к его родителям. Долгое время после него Ханна не решалась еще раз сходить с ним. Но наконец, она подошла к Невиллу с предложением вновь его проводить к родителям, на что он с неожиданной радостью согласился.

Их маршрут полностью повторял поход в больницу Святого Мунго годичной давности. И также у дверей отделения их встретил Гилдерой Локхарт. Но на этот раз он как-то неуловимо изменился.

— Простите, — обратился Локхарт к изумлённо на него уставившемуся Невиллу. — Вы не могли бы оставить нас с вашей барышней наедине? Это займёт всего несколько минут.

— Конечно, — растерянно кивнул Невилл и прошёл в отделение, постоянно оглядываясь.

— Я бы хотел вам кое-что сказать, — тихо произнес Гилдерой Ханне.

— И что же?

— Я знал, что вы еще вернётесь сюда. И очень вас ждал. Чтобы сказать вам одно. Спасибо, — улыбнулся он ей. И она также изумлённо, как и её муж минуту назад, посмотрела на него.

— За что?

— Вот, — он протянул ей книгу. Она взяла её, посмотрела на обложку и недоумённо перевела взгляд на Локхарта.

— Я переписал её, — вновь улыбнулся Локхарт. И Ханна наконец поняла, что было не так с ним — его улыбка больше не была бессмысленной, она была слегка грустной и чуть-чуть напряжённой. — Думаю, теперь она вам понравится. Я понял, как ответить на вопрос.

— Спасибо, — кивнула она, посмотрев прямо ему в глаза. — Я рада за вас.

— А меня сегодня выписывают, — неожиданно поделился Локхарт.

— Как? — воскликнула Ханна.

— Целители сочли, что я больше не буду вести себя как болван, и решили дать мне чуть-чуть больше свободы. И всё это вашими стараниями.

— Но при чем тут я?

— Вы задали мне вопрос, — с этими словами Локхарт коротко приобнял Ханну и пошёл по лестнице вниз. Некоторое время она растерянно смотрела ему вслед, а потом открыла книгу.

На первой странице сверху было написано: «Посвящается девушке, которая задала мне правильный вопрос». А больше половины страницы занимала размашистая роспись: «С любовью, ваш Гилдерой Локхарт», которая заставила Ханну невольно улыбнуться — любовь к автографам все равно, пусть и Локхарт стал более серьезней, была его неотъемлемой частью. Она закрыла книгу, дав себе слово прочитать её, и твердым шагом вошла в отделение.

Там всё было как прежде. Только во всём отделении на этот раз было всего лишь двое пациентов — чета Лонгботтомов.

Ханна быстрым шагом подошла к мужу, взглянула на его родителей, и с её губ вновь, как и год назад, сорвался всё тот же неудобный вопрос:

— Как они?

Только Невилл хотел ответить, как неожиданно его мама привстала с кровати и протянула руку. Но не к сыну. Вкладыш от шоколадной лягушки упал точно в подставленную ладошку Ханны. Алиса Лонгботтом нежно улыбнулась и что-то еле слышно прошептала, вновь укладываясь в постель. И Невилл с Ханной могли поклясться, что это было слово «Невестка».

А спустя неделю Ханна, с интересом уже прочитавшая книгу, подаренную ей Локхартом, увидела среди ярких обложек на витрине «Флориш и Блоттс» неброскую, серую книгу с заголовком «Гилдерой Локхарт. Кто я? Переиздание».