Снег и пепел (гет)

Уже которую неделю его преследуют резкие боли в висках. Боль — она как вспышка, которая озаряет на секунду, после мир темнеет и проваливается, в глазах пляшут разноцветные круги, а скулы сводит так, как будто он наелся лимонов. Хочется скулить, как будто побитая собака. Он никогда не был ничтожеством. Но при звуке её шагов хочется провалиться под землю и больше никогда не возвращаться.

— Поверить не могу, — он подслушивает случайный шепот, проходя мимо женского туалета, — эта выскочка явилась на Историю Магии в тех красных туфлях.

— Тех, о которых мы говорили, да? Стоимостью с новенькую модель метлы?

— Заявилась и выставила ноги в проход. Девчонки все, естественно, от зависти поумирали. Занятие было сорвано почти что. Знаешь, как бывает — вроде как занятие идет, но видно, что половина вообще не отбивает, что происходит. Красные — это лимитированная коллекция, их не более пяти штук в магическом мире. И стоят они еще дороже, — Сириус слышит в голосе такое сожаление, как будто речь идет не о какой-то обуви.

Продолжение истории ему не нужно. Он и так знает, о ком идет речь. “Выскочка в дорогих шмотках”, “слизеринская гадюка” и другие нелестные прозвища — все это явно относится к одному человеку. Человеку, которого Сириусу не хватает до боли в груди. Они не разговаривают с лета. Идет вторая неделя сентября, и его мучают головные боли, и по утрам не хочется подниматься с постели, и мир становится пепельно-серым, хотя до этого всего сиял сотней красок.

Это же только туфли. Мерлин, каким же глупостям люди придают значение!

Не сигареты, не публичные извращения, не татуировка, которую он сделал в Хогсмите на прошлых выходных. Туфли, чертовы туфли!

Он представляет её щиколотки на этих каблуках.

Тонкую ногу, край форменной юбки, сшитой на заказ.

Выть хочется еще больше.

Они не говорят. Вообще. Как будто их общей жизни никогда не существовало.

Как будто это не ей он приносил мятные леденцы и читал волшебные сказки, когда они были детьми. Как будто это не он обнимал её, как будто это не он целовал в губы, когда они выросли. Как будто ему все приснилось — грязные рукава форменных рубашек, шепот и очертания плеч в темноте, следы травы на юбке.

Изредка он смотрит на неё в Большом Зале. Иногда они сталкиваются в коридорах. Она опускает глаза, быстрее, чем он запомнит их выражение.

Но неизменным всегда остается одно — его встречает тяжелый взгляд Люциуса.

Все повторяется.

Сначала взгляд, а затем — Люциус прижимает к себе Нарциссу, как будто она сделана из драгоценного камня и уводит прочь.

Сириус знает, что с той Нарциссой, которую у него отнимают, у его Нарциссы ничего общего нет.

Кроме разве что легких, почти невесомых, снежных волос.

Легонько подуть на макушку, заставляя отдельные пряди снежинками плясать в воздухе.

Кулак врезается в стену Астрономической Башни.

У его Нарциссы никогда не было красных туфель.

Он думает, что иногда она тоже о нём вспоминает. Её Сириус — задира с прокушенной губой.

Он все такой же — только губы ему прокусывает в порыве страсти очередная девочка, которых он тащит к себе в постель.

Интересно, Люциусу также нравится зима?

На Астрономической башне слишком холодно для курения.

Но дым, когда его вдыхаешь — горячий.