We are not heroes yet / Сейчас мы не герои (гет)

— Открой глаза, — слышится усталый голос позади. — Хватит прятаться. Ничего же не случится.

Маринетт отрицательно мотает головой, поджимает губы и сильно сжимает ручки своего сидения, жмурит глаза, сдерживая слезы обиды на саму себя. Очередной грустный и разочарованный вздох сзади. Маринетт понимает, что она обуза для Альи. Никчемная подруга, за которую постоянно надо беспокоиться, которой во всем надо помогать. На которую просто жалко смотреть.

Казалось, это случилось не так давно. Тогда она весело гуляла с друзьями в соседнем дворе, как вдруг откуда-то ни возьмись выехала машина, прижав её, маленькую десятилетнюю девочку, к стене каменного дома. Маринетт хотела жить, и потому смогла выкарабкаться, но за жизнь она поплатилась ногами.

Но только ли ими?

Теперь она — обуза для всех. Потерявшая возможность ходить девушка, которой надо все время помогать передвигаться на этой чертовой коляске. Постоянно со всех сторон жалеющие взгляды, говорящие ей о её никчемности, оседающие пылью на сердце и солью на губах.

Нужна ли ей такая жизнь?

Маринетт все время закрывает глаза, стоит ей выйти на улицу. Она боится смотреть на эти мчащиеся куда-то машины, на эти взгляды, обращенные на нее. А иногда она вместе с глазами закрывает и уши, чтобы не слышать весь этот шум вокруг, не слышать разочарованных вздохов лучшей подруги.

Поскорее бы ночь. Ночь — её спасение, её свобода, её уединение. Её жизнь, наполненная различными огнями Парижа, на которые она может с восторгом смотреть с крыш домов или с Эйфелевой башни. Смотреть, стоя на своих здоровых ногах. В это время ей не нужна инвалидная коляска. В это время она ощущает свободу на кончиках пальцев. Свободу, ускользающую куда-то назад, превращающуюся в крылья эйфории.

В это время она чувствует, что может взлететь к ночному нему, дотронуться до звезды и луны.

— А вот и наша инвалидка Маринетт Дюпон-Чэн приехала, — неправильно произнеся и мерзко выделив фамилию, смеется Хлоя. — Тебе не надоело возиться с этим ничтожеством, Сезер?

Нет, Маринетт не заплачет. Не разозлится. Она просто примет слова одноклассницы близко к сердцу. Ведь какими бы мерзкими они ни были, смысл передается отчетливо: обуза. Для всех. Почему Алья до сих пор заботится о ней? Почему искренне волнуется за неё? Разве ей это не надоело? Каждый раз приходить за ней, везти до коллежа, помогать передвигаться в помещении, а потом привозить её обратно домой?

Хоть Маринетт и не может ходить, но самостоятельно передвигаться на коляске всё-таки способна. Зачем Алья взяла на себя роль помощника и щита?

— Заткнись, Хлоя! Как ты смеешь такое говорить о Маринетт?! Пускай она не может ходить, но она не перестаёт быть человеком! Она такая же, как и все мы! И она моя подруга! — зло сверкая глазами, Сезер говорит твердо и уверенно, заставляя тем самым Буржуа замолчать.

Маринетт хочет поблагодарить подругу, но почему-то в последний момент не делает этого. Она отводит взгляд, стараясь думать лишь о чем-то хорошем, например, о предстоящей ночи в компании звезд, луны и Кота Нуара. Но что-то гложет сердце, что-то внутри мучительно стонет, сворачивается, хочет вырваться из груди, но удушающим комком застревает в горле.

Маринетт прикусывает нижнюю губу, стараясь успокоить свои вырывающиеся наружу эмоции. Какой толк плакать? Слезы не вернут способность ходить, ровно как и уверенность в себе. Ничтожество. Обуза. Инвалид.

— Привет, Маринетт, — вдруг слышится знакомый, такой приятный и любимый голос. Приподняв глаза, Маринетт встречается с яркими изумрудами. Адриан приветливо улыбается, а Маринетт чувствует, как начинают пылать её щеки. Адриан заговорил с ней! Улыбнулся ей! Смотрит на неё! Нет, такое может быть только во сне, что снится ей каждую ночь. В нем она, Маринетт Дюпэн-Чэн, обычная девушка, способная ходить, бегать, танцевать. И он, Адриан Агрест, держащий её за руку.

— Привет, Адриан, — тихо произнеся и помахав рукой, Маринетт отводит взгляд в сторону, стараясь успокоить свое учащенное сердцебиение. В конце-то концов, чего она так взволновалась? Такой парень, как Адриан Агрест, никогда не посмотрит на неё как на девушку. Наверное, их едва ли даже можно назвать друзьями.

Их общение строится на обычном приветствии. Дальше Маринетт старается поддерживать тему разговора друзей. При Адриане она не решается начинать беседу первой, поэтому терпеливо ждет, когда кто-нибудь решит разрушить нахлынувшую тишину. Оставаться с Адрианом наедине практически никогда не получалось, потому что Алья не оставляет подругу ни на минуту. Интересно, если бы Маринетт рассказала Алье о своих чувствах к Адриану, то как бы она повела себя? Попыталась бы свести их?

Маринетт старается не думать об этом. В конечном итоге ей хватает и того, что Адриан замечает её, общается с ней и улыбается. А о большем она и не мечтает.

День проходит, как и все дни до этого. Нападки Хлои в форме всяких колкостей и обидных слов, защита, полученная от друзей посредством яростной речи, и она, на вид хрупкая девушка, которая не в силах постоять за себя. Которая устала от этого всего, от этих словесных битв, от осознания того, что это все из-за неё. Слабая девчонка, прикованная к инвалидной коляске, которая только и может прятаться за спинами своих друзей, словно за каменной стеной. Они защищают её от Хлои и других таких же мерзких людей.

Но кто её защитит от самой себя?

От страха и слабости, которые туманом распространяются по телу, заставляя чувствовать противный холод, сердце биться чаще, а голос — дрожать. Глаза заполняет темная пелена. Маринетт ощущает себя скованной, жалкой, ничтожной, запертой в клетке во мраке. Ни яркого света, ни мельчайшего лучика не видно. Двери все закрыты. И лишь маленькие руки десятилетней девочки тянутся куда-то вверх с надеждой. Куда-то вверх, в неизвестность.

Маринетт боится так жить. Вечно в инвалидной коляске, не способная двигаться самостоятельно туда, куда велит сердце, куда просится душа. Вечно окруженная людьми, которым приходится нести её тяжелый груз, разочарованно вздыхать и пытаться не терять надежду лишь ради неё. Вечно быть обузой, тянущей всех вниз с собой.

Она не способна бегать за бабочками, как раньше. Не способна ощущать землю под ногами, холодную или горячую — без разницы. Не способна кружиться вместе со снежинками в незамысловатом вальсе. И не будет способна станцевать на предстоящем осеннем балу с Адрианом — нет, не важно, с кем, главное станцевать, хотя бы одна, но насладиться чарующей красотой танца, волшебной атмосферой и невероятной классической музыкой.

Ей суждено смиренно сидеть, глядеть в окно и принимать помощь от друзей.

А как же она? А как же она может взамен помочь своим драгоценным друзьям?

От мыслей, что разрывают душу в клочья, прерывают крики, доносящиеся из улиц Парижа, Маринетт будто ударяет током. Она резко поворачивает голову в сторону, взволнованно взглянув в окно. На город напал злодей? И как ей быть в такой ситуации? Даже если она отпросится в туалет, Алья её не оставит. Или же…

— Учитель, можно выйти? Мне сро-о-очно надо! — протягивая слово, Маринетт старается говорить серьезно, в то время как её окутывают страх и сомнения. Учитель как-то тяжело вздыхает, но отпускает Маринетт по своим делам. Да, Дюпэн-Чэн раздражает, когда кто-то начинает её жалеть, но иногда, например, сейчас это играет ей на руку. И все бы ничего, если бы не вмиг очнувшаяся подруга.

— Погоди, Маринетт, я помогу.

Но Маринетт строго смотрит на подругу, уверенным голосом произнеся: «Я сама». Алья хочет что-то сказать, но Маринетт дает понять, что её помощи не требуется. Еле добравшись до женского туалета, Маринетт прячется в одной из кабинок, закрывая дверь за щеколду.

Перевоплотившись в героиню Парижа, Маринетт могла поклясться, что чувствует силу в руках и уверенность в себе. Вот бы оставаться Чудесной ЛедиБаг навсегда! Ведь именно в этом образе она чувствует себя живой и свободной. Чувствует землю под ногами. Чувствует, что способна на многое. Чувствует радость и счастье.

Но стоило только ступить на крышу одного из домов, как все светлые эмоции исчезают, а пустота наполняется мраком и ужасом. Весь Париж пылает в огне. Весь Париж горит хаосом и страхом. ЛедиБаг просто не может отвести свой взгляд. Неужели это случилось? Более могущественный враг, чем те, что были ранее?

Со всех сторон слышатся отчаянные крики горожан, просьбы о помощи и спасении. Плач детей и стоны. Улицы города просто утопают в ужасе. И почему она, Чудесная Божья коровка, стоит на месте и не может пошевелиться? Маринетт была очень счастлива, когда на роль героини Парижа выбрали именно её, девушку в инвалидной коляске, неуверенную в себе, которая сама нуждается в помощи. Но выбрали её и подарили способность снова ходить, бегать, прыгать… Так зачем ей были даны ноги, если она не может бежать на помощь?

Весь этот хаос вокруг пугает её. Будоражит кровь холодным ветром, заставляет сердце биться в бешеном ритме, а мысли в голове путаться и сливаться в противную кашу.

— Здравствуй, Моя Леди, — мурлычит Кот Нуар, прокрутив шестом и положив его на свои плечи. — А я-то думаю, чего вдруг жарко на улице стало.

— Кот! Сейчас не до твоих тупых шуток! Пошли! — грубо отвечает ЛедиБаг, зло сверкая глазами. Но она очень рада, что напарник так скоро прибежал к ней. Неизвестно, сколько бы она ещё продолжала стоять на месте. Его неожиданное появление помогло ей вернуть уверенность в себе.

Но эта неизвестность будущего сейчас особенно пугает её. ЛедиБаг чувствует, что что-то явно не так. Что что-то точно произойдет. Совсем скоро.

То, что творится на улицах города, снизу выглядит куда страшнее, чем с крыши дома. Разрушенные здания, где-то до сих пор падают обломки. Если приглядеться, то можно заметить красные пятна. ЛедиБаг закрывает рот руками, стараясь не дать выйти крику наружу, но в глазах отображается ужас, который никак не скрыть. Хищная Моль теперь действует на полном серьезе, не жалея никого.

— Осторожно, ЛедиБаг! — вырываются слова из уст Кота, а сам он машинально бежит к своей напарнице, отталкивая её в сторону. Ледяные стрелы, выпущенные неизвестно откуда, воткнулись именно на то место, где только что стояла девушка. Лежа на рыхлой земле, герои оборачиваются назад и видят, как нечто черное быстро удаляется от них, попутно кувыркаясь в воздухе.

— Ниндзя недоделанный! — выплевывает Нуар, зло сверкая своими зелеными глазами. На миг ЛедиБаг показалось, что они горят красным яростным огнем.

Вдруг до слуха ЛедиБаг доходит тихий детский плач. Злодей и все происходящее резко уходит на второй план, теряясь в пучине темноты, а она бежит туда, откуда доносится звук. Но стоило ей увидеть, как обстоят дела, как недавнее чувство охватывает её снова. Ноги трясутся, подкашиваются, вовсе не хотят её держать, а дыхание такое медленное. Очень трудно дышать.

Девочка лет десяти лежит у полуразрушенного дома. Её ноги прижаты большими обломками, из-под которых она и пытается выбраться. Плачет, жмурит глаза от боли, но продолжает пытаться выбраться из-под каменной глыбы. Стоило ей заметить бегущую к ней любимую героиню Парижа, как на её пыльном лице невольно появляется улыбка, полная боли, но надежды и счастья. Девочка тянется рукой к героине, но…

ЛедиБаг не успевает добежать. Большой обломок трехэтажного дома падает на девочку. Рука, что так с надеждой тянулась к героине, теперь лежит в крови и больше не просит о помощи. Отчаянный плач больше не издается, лишь отдается эхом в разуме ЛедиБаг. А ЛедиБаг не бежит — она стоит, округлив глаза и раскрыв рот, все ещё не понимая, что на её глазах произошло. Ведь буквально секунду назад девочка была жива, просила помощи и с надеждой смотрела на неё. А теперь она под обвалами и больше не издает ни звука, а её маленькая рука мертвенно лежит в крови. В крови, медленно струящейся из-под обвала.

Она ведь не может умереть!

— А-а-а-а-а, не-е-е-ет! — ЛедиБаг бросается к девочке. С отчаянием она пытается убрать обломки, но они слишком тяжелые. А лужа крови становится все больше. — Нет! Нет! Нет! — дрожащим голосом произносит героиня, осознавая, но не веря, что девочка погибла.

Умерла на её глазах.

А она ничего не успела сделать.

Ничтожество. Даже как герой она ни на что не способна.

Вдруг кто-то обхватывает её сзади, сильно прижимает к себе. Но ЛедиБаг с безумием на глазах продолжает хвататься за обломки. Хвататься, но пальцы соскальзывают, дотрагиваются до крови, а потом снова тянутся к большой глыбе. Тянутся, но почему-то не могут дотянуться.

— Моя Леди, хватит, — тихо произносит Нуар, держа руку своей напарницы. ЛедиБаг пытается вырваться, тянется к обвалу, глядя полными ужаса глазами туда, где ещё совсем недавно была девочка.

— Пусти меня! Пусти! — ЛедиБаг кричит, рвется вперед и тянется руками, но Нуар ещё крепче прижимает напарницу к себе, ещё сильнее обнимает её.

— Леди, хватит! — громко и твердо говорит он, а потом тихо с сожалением добавляет: — Её уже не спасти.

Маринетт замирает. Она не движется и будто вовсе не дышит. Своими темными глазами она мертво смотрит на обвал. А в голове лишь образ той самой девочки, которая так отчаянно пыталась спастись, которая улыбнулась ей, героине, радуясь, что помощь вот-вот прибудет. Голос, наполненный болью и страхом, все ещё отдается эхом, вонзая острые ножи в тело девушки.

На секунду образ в голове меняется. Вместо той девочки Маринетт видит себя, десятилетнюю, которая также просила о помощи и которую смогли спасти.

Удушающий ком пронзительным криком вырывается наружу, царапая горло и будто обжигая легкие. Застывшие слезы наконец-то пошли из глаз, проделывая мокрые дорожки по щекам и падая в бездну. Маринетт трясет. Маринетт тошнит. Маринетт чертовски плохо. Противно. Больно. Ужасно. Она будто в Аду.

Зачем ей были даны ноги, если она не может бежать? Если не может прийти вовремя? Если не может спасти всех?

Нуару невыносимо. Он слышит этот душераздирающий крик. Видит, как ЛедиБаг охватывает себя, будто пытается вонзиться ногтями в кожу. Чувствует, как все её тело трясется, как она задыхается в слезах.

Но он может лишь обнять. Крепко. Сильно. Обнять и быть рядом. Всегда.

* * *

Минуло четыре дня.

Ночь. Яркий полумесяц горит серебряным светом, пытаясь вместе со звездами осветить весь Париж. Город наполняется яркими красками, будто ничего и не произошло недавно днем. Магия ЛедиБаг смогла вернуть все на круги своя. Но смогла ли вернуть жизнь тем, кто погиб? Вернуть жизнь той девочке, которая умерла совсем рано. Которая так и не смогла познать истинную жизнь.

ЛедиБаг прижимает ноги к груди и кладёт голову на колени. Она все ещё трясется. Все ещё кричит, но внутри, в душе. Все ещё испытывает ужас, который отображается в словно умерших синих глазах, как в зеркале. Все ещё слышит голос девочки, её отчаянный плач и мольбу о помощи. Все ещё видит тянущуюся детскую руку, которая после лежала в лужи крови.

Мерзко. Как же сейчас мерзко на душе.

— Здравствуй, Моя Леди. Я знал, что сегодня наконец-то встречу тебя здесь, — Нуар наклоняется и приветливо улыбается.

Он садится рядом с напарницей на край крыши и устремляет свой взгляд на горящую огнями Эйфелеву башню. Прохладный ветерок обдувает их тела, проходится по кронам деревьев, шелестя листьями, а после будто бы исчезает в неизвестность.

Тишина, давящая свинцовой плитой на плечи героев. Им обоим тяжело. Обоим до сих пор трудно перенести тот день, жить так, словно ничего не случилось. Кот тяжело вздыхает, собираясь разрушить пугающее спокойствие. Но не успевает.

— Даже со своими здоровыми ногами я никто, — не поднимая голову, ЛедиБаг говорит с трудом, дрожащим голосом и, кажется, задыхаясь. — Я не смогла спасти одну маленькую девочку… Тогда как я смогу спасти всех? — она кричит, но этот крик едва слышен. Она зовет на помощь, тянется рукой, но вокруг лишь одна пугающая тьма.

Нуар слышит. Нуар видит. Но как он может помочь своей любимой?

Адриан кисло улыбается, осознавая, что он такой же. Он, как и его неизвестная ему напарница, пытается убежать от своих проблем сюда, на крышу дома, ища спасение в ночном небе. Ему всегда казалось, что спасение там, среди серебряных звезд. Дурак.

Адриан понимает, какой же он дурак. Он всегда ждал встречи со своей напарницей, с девушкой, чье лицо скрыто за маской. Лишь только рядом с ней он чувствовал себя защищенным, но в то же время свободным. Он чувствовал то, что не может чувствовать в своей реальной жизни.

Как давно эта геройская сущность затмила его реальную?

А герой ли он вообще? А для какого?

Адриан усмехается. Не отводя взгляда от горящей Парижской башни, он с некой иронией произносит слова, обращая на себя внимание напарницы.

— Прежде чем стать героем для кого-то, надо стать героем для самого себя, что у нас, собственно, не выходит, — он делает небольшую паузу, снова усмехается, но продолжает. — Мы убегаем от своей реальности, надеясь найти успокоение друг в друге. Ха, какие мы все-таки жалкие герои. Спасаем всех, а защитить себя не можем.

И лишь только теперь Нуар опускает голову, левой рукой почесывая затылок. Грустно вздыхает, понимая, какой же он слабак. Ну и какой из него герой? Разве у героя не должен быть сильный дух?

А у него его нет. Он трус, который постоянно убегал от своей реальности, от своих проблем, боясь смотреть вперед, боясь разрушить все преграды. Герой — такой же человек, как все. Он отличается лишь тем, что может бесстрашно встретить как свои страхи, так и страхи других людей. Разве это не сила духа?

Кем же он был до этого?

ЛедиБаг все ещё продолжает глядеть на напарника. Теперь он скрывает свое лицо, не смея глядеть на неё. Они так похожи. Всё это время они и правда прятались от своих проблем за спинами друг друга. Наверное, именно поэтому она так сильно ждала ночь. Она чувствует свободу, потому что снова может ходить. И чувствует спасение, потому что рядом есть дорогой человек.

Но он не поможет ей справиться со своими проблемами и страхами. На это способна лишь она одна.

— Да, пожалуй, ты прав, — ЛедиБаг улыбается и смотрит на Эйфелеву башню. — Я стану сильнее, чтобы больше не позволить людям умирать у меня на глазах. Чтобы больше не позволить ужасу останавливать меня. Мне даны ноги, чтобы спасать людей!

Нуар поднимает голову, смотрит на воспрянувшую духом девушку и закрывает глаза, кладя голову на её плечо. Он не совсем понимает, о чем она говорит, что имеет в виду, но он уверен, что она — девушка, которая заняла его сердце и все мысли, — обязательно победит в своем собственном бою.

А у обоих в груди распространяется тепло.

* * *

Маринетт тяжело вздыхает, жмурится и сильно сжимает руки в кулаки. Она слышит весь шум вокруг, и от этого ей становится страшно. Боже, и как тогда ей открыть глаза?

Нет! Ради той девочки и всех, кого ей ещё предстоит спасать, она должна побороть свой страх. Должна двигаться дальше, уничтожая все преграды на своем пути. В конце-то концов, какой из неё герой? Как она может заставить людей верить в неё, когда не верит в саму себя?

Раз.

И Маринетт берет себя в руки.

Два.

И дышать становится легче.

Три.

И яркий свет ослепляет её.

Появляются какие-то черные букашки, мешающие нормально видеть. Но вот они исчезают, и Маринетт видит все вокруг. Все цвета. Все краски. И даже этот вечно раздражающий шум приобретает свои оттенки.

— Алья, а на улице всегда было столько народу? — спрашивает Маринетт, разглядывая всех прохожих вокруг, словно маленький ребенок, которому вечно все любопытно. — И м-маши-ин стало, кажется, в два раза больше.

Маринетт чувствует, как её движение остановилось. Она оборачивается и встречается со взволнованным и удивленным взглядом подруги. Ей кажется, или Алья сейчас и правда разрыдается?

— Божечки, Маринетт, ты открыла глаза! — Алья кидается на подругу, сильно прижимая её к себе, будто вот-вот задушит. — Ты открыла глаза!

Но удивления не заканчивались на этом.

Добравшись до класса, Маринетт как всегда привлекает своим появлением Хлою Буржуа. Та, только увидев одноклассницу, хитро хмыкает, гордо задрав носик.

— О, а вот и снова наша инвалидка Маринетт! Ты там недавно куда пропала? Я уж думала, что наконец-то исчезла с лица Земли. А то надоела портить веселую атмосферу своим жалким инвалидным видом! Неудачница! — Хлоя цокает, складывает руки у груди и отворачивается, будто бы обидевшись. Но на лице её появляется злорадная улыбка.

Алья сжимает кулаки от злости и вот-вот будет готова проклясть бездушную блондинку, но её речь остается неуслышанной. Маринетт вздыхает, а после со всей серьезностью смотрит на одноклассницу. В её васильковых глазах играют смешинки.

— Знаешь, Хлоя, ты тут одна инвалидка. На вид такая красивая, но с такой поганой душой, — Маринетт улыбается, но так же, как и Хлоя, гордо задирает носик.

Хлоя вскипает от злости, словно чайник. Алья счастливо смотрит на подругу, до сих пор не веря своим глазам, а теперь и не веря своим ушам. Вечно стеснительная, вечно трусливая, вечно выслушивающая унизительные речи от Хлои, Маринетт неожиданно для всех затыкает блондинку.

Хлоя пытается придумать, что ответить, пыхтит и кряхтит, но Маринетт не обращает на неё внимания. Взгляд девушки устремлен на голубое небо, где свободно летают птицы. Теперь Маринетт чувствует, что способна взлететь к небу, будучи самой собой. Будучи обычной девушкой в инвалидной коляске. Будучи Маринетт Дюпэн-Чэн.

Надо просто идти дальше, не оглядываясь назад. Ведь рядом с ней есть друзья, которые всегда поддержат, помогут, покажут верный путь, если вдруг она снова собьется.

Сейчас она не герой ни для себя, ни для других. Но во что бы то ни стало она обязательно обретет ту силу, которая спасет всех.

Обязательно.