Полная Вальбурга (джен)

Заполошная ночь, начавшаяся с появления в Хогвартсе Сириуса Блэка, подходила к концу, а замена Полной Даме, в страхе бежавшей со своего портрета, по-прежнему не находилась. На входе в гриффиндорскую гостиную висела пустая рама с лохмотьями холста, а это означало, что никто из гриффиндорцев не мог попасть в свои спальни — для этого нужен был пароль, а говорить его было некому. Возвращаться на свой холст Полная Дама отказывалась наотрез, даже после того, как он был наскоро починен. Более того, ее паническое бегство, сопровождавшееся душераздирающими криками, так напугало все остальные портреты, что никто не хотел занять ее место — кроме разве что помешанного на храбрости сэра Кэдогана, да и тот оказался не настолько уж помешанным, потому что по дороге с восьмого этажа до гриффиндорской гостиной довольно удачно где-то заблудился.

Помощь к погруженному в задумчивость Дамблдору пришла только под утро, и то не с той стороны, с которой ее следовало бы принимать.

— Коллега, — окликнул Дамблдора портрет Пиния Нигеллия Блэка — в отличие от всех остальных обитателей замка, Пиний Нигеллий прекрасно выспался за ночь и испытывал желание поговорить и позлить окружающих своей бодростью и аристократическим лоском, — коллега, а что вызвало тот досадный переполох, из-за которого перед моим портретом на ночь не задернули штору?

— Сириус Блэк проник в Хогвартс, — в очередной раз повторил Дамблдор, и ему даже не показалась забавной мысль, что раньше, напротив, проблемы вызывало то, что Сириус из Хогвартса улизнул.

— А, — несколько равнодушно отозвался Пиний Нигеллий. — Что же, у моего наследника есть какой-никакой стиль. Могу я поинтересоваться, какое именно место в замке он избрал целью своей вылазки?

— К сожалению, Сириус Блэк избрал этой целью свой родной факультет, — ответил Дамблдор, вновь досадуя на себя за то, что невольно поддерживает манеру разговора, предложенную Блэком — в голосе Пиния Нигеллия всегда была своя особая убедительность и даже очарование, не утраченные им и после смерти. — При этом он столь сурово обошелся с портретом, охраняющим вход, что даже временную замену найти довольно затруднительно. А без этого, как вы понимаете, все студенты факультета не могут попасть в свои спальни.

Пиний Нигеллий немного удивленно хмыкнул и неожиданно пропал с портрета, но спустя полчаса его голос вновь вывел Дамблдора из мрачной задумчивости, так и не разрешившейся никакой идеей о том, что делать с пропавшим портретом.

— Я нашел вам замену, коллега, — доверительным тоном сообщил Пиний Нигеллий. — Но, поскольку я не люблю хлопотать зря, вы должны пообещать, что примете мою помощь.

— Господи, профессор Блэк! — обрадовался Дамблдор почти как в юности, когда строгий, но справедливый директор Блэк поймал его при возвращении из самоволки, но не стал снимать баллы и налагать взыскание, потому что в тот год именно Дамблдор заслуживал звания лучшего ученика, а Гриффиндор — Кубка школы. — В моем положении любая помощь будет благословением. Я ни в коем случае не обижу вас отказом.

— Вы все свидетели! — торжественно провозгласил Пиний Нигеллий, обращаясь к портретам на стенах директорского кабинета.

— Знаете, Альбус, — продолжал Пиний Нигеллий уже тише и даже задушевнее, — самый великий грех на свете — разбить материнское сердце и отречься от семьи. Мать и семья все равно всегда будут ждать отступника, чтобы принять его покаяние — а в данном случае я могу с гордостью сказать, что у моей правнучки воистину золотое сердце…

— Вашей правнучки? — пробормотал Дамблдор, почуяв худое.

— Именно так, — с неожиданным пафосом произнес Пиний Нигеллий. — Если мой недостойный наследник еще раз вернется в замок, чтобы довершить начатое, пусть он столкнется со своим самым строгим, но и самым милосердным судьей, способным исторгнуть из его уст вопль искреннего раскаяния!

Вопреки ожиданиям Пиния Нигеллия, его речь исторгла вопль искреннего раскаяния из уст самого Дамблдора, который уже сожалел о своем поспешно данном обещании, обернувшемся теперь водворением портрета Вальбурги Блэк на дверь в гостиную Гриффиндора. Впрочем, Дамблдор не был бы Дамблдором, если бы он тут же не догадался, как обратить и столь безнадежную ситуацию себе на пользу.

— Что ж, директор Хогвартса не может изменить своему слову, — признал Дамблдор, понурив голову. — Коллега, вам придется помочь мне попасть в особняк Блэков, чтобы я смог перенести портрет досточтимой Вальбурги в Хогвартс.

Но и Пиний Нигеллий Блэк в своей хитрости не уступал Дамблдору.

— Помилуйте, коллега, — лукаво прищурился Пиний Нигеллий из своей рамы, вовсе не собираясь открывать доступ в свой дом Дамблдору, а с ним и всему Ордену Феникса. — Портрет Вальбурги в доме Блэков прикреплен к стене заклятием вечного приклеивания. К тому же я не могу поверить, чтобы вам было недоступно простое копировальное заклятие. А необходимые для него параметры я сообщу вам с превеликим удовольствием.

Именно такое невероятное стечение обстоятельств и привело к тому, что ранним утром, в рассветном полумраке, Альбус Дамблдор, как в далекой юности, тайком пробрался к дверям своей бывшей гостиной — на этот раз чтобы сотворить в раме изуродованного портрета копию портрета Вальбурги Блэк. К его великому облегчению, Вальбурга не возникла в тот же миг на своем новом портрете, и Дамблдор, скрепя сердце и приготовившись к худшему, вежливо ее позвал, чтобы объяснить ей ее должностные обязанности.

— Миссис Блэк! — повторил Дамблдор во второй раз, потому что рама портрета по-прежнему оставалась пустой.

— Мисс Вальбурга! — наконец рявкнул Дамблдор, потеряв терпение и припомнив все выходки своей бывшей ученицы.

— А, это ты, совратитель мальчиков! — на весь коридор отозвалась Вальбурга Блэк, возникая наконец на портрете. — Старый добрый Хогвартс! Теперь-то он узнает, как ты вовлекаешь невинных юношей в свои грязные делишки!

Окружавшие Вальбургу портреты пришли в крайнее оживление и даже начали требовать подробностей, от чего сердце Дамблдора ушло в пятки — хотя старость практически излечила его от его позорного порока, в те времена, когда Вальбурга была молодой, он действительно был грешноват, хотя студентов и обходил стороной. Дамблдор смешался, шикнул на что-то осуждающе бормотавший портрет, висевший рядом с Вальбургой, и пустился наутек.

— Я всего лишь хотела сказать, что он сбил моего старшего сына с истинного пути и вовлек его в свой Орден Феникса, — пожала плечами Вальбурга на вопросы своих соседей, решив, что компромат на директора ей еще пригодится. — Впрочем, что за дела? Куда это повесил мой портрет этот недоумок? Чертов пижон! Полукровная сволочь! Я, Вальбурга Блэк, рядом с его полоумным Гриффиндором! Кто-нибудь, позовите-ка мне Пиния, я ему задам!

Дамблдор тем временем добежал до своего кабинета и, влетев в двери, столкнулся с любопытным и веселым взглядом Пиния Нигеллия.

— Вот что, коллега, — отдышавшись, выговорил Дамблдор. — Если ваша дорогая правнучка переругается со всем Гриффиндором и перестанет пускать их в гостиную, разбираться с этим будете вы!

— Скажите пожалуйста! — помотал головой Пиний Нигеллий, вскинув подбородок. — А какого дьявола ваш Гриффиндор забыл в слизеринской гостиной?

— Никакого! — огрызнулся Дамблдор. — Мой Гриффиндор не может попасть в свою гостиную, и кажется мне, что портрет Вальбурги на двери мало облегчит их положение.

— А что портрет Вальбурги Блэк делает на двери в гриффиндорскую гостиную? — изумился Пиний Нигеллий. — Вы же говорили мне, что мой наследник испортил портрет на двери своего факультета.

— Сириус Блэк учился в Гриффиндоре, — отчеканил Дамблдор, начиная понимать, что не только он этим утром совершил роковую ошибку.

— Черт меня побери! — потрясенно пробормотал Пиний Нигеллий. — Да, я припоминаю, вы что-то такое когда-то говорили… что-то совершенно несуразное, я тогда подумал, что я ослышался… Черт меня побери! Портрет Вальбурги Блэк на двери в гостиную Гриффиндора! Я должен это увидеть!

Путь от кабинета директора до гриффиндорской башни занимает немало времени, если при этом приходится переходить с портрета на портрет и договариваться с обитателями других холстов о беспрепятственном проходе, поэтому первыми к новой двери в гриффиндорскую гостиную прибыли студенты Гриффиндора, возглавляемые Минервой МакГонагалл.

— Минерва! — произнесла никому из студентов незнакомая высокая и худая женщина в черном платье, украшенном белыми кружевами, которая сменила привычный портрет Полной Дамы. — Как же давно мы с тобой не виделись!

— Здравствуй, Вальбурга, — сухо ответила МакГонагалл, не любившая свою однокурсницу и прекрасно помнившая, что эта нелюбовь при жизни Вальбурги была более чем взаимной. — Фортуна Майор!

— Я сменила пароль, Минерва, — усмехнулась Вальбурга из рамы. — Ну же, подойди ко мне поближе, я шепну новый пароль тебе на ушко. Ближе, ближе, неужели ты боишься даже моего портрета?

МакГонагалл, суровая и прямая, подошла к портрету почти вплотную и даже слегка повернула голову, но наклонять ухо к портрету не стала.

— Иди в задницу, шалашовка! — заорала Вальбурга Минерве прямо в ухо и исчезла с портрета.

Несмотря на любовь гриффиндорцев к своему декану, этот немудрящий розыгрыш, к тому же исполненный столь строго одетой дамой в кружевах, вызвал немало смешков, которые сразу стихли, когда МакГонагалл повернулась к своим студентам.

— Клянусь, я узнаю, кто повесил здесь этот зловредный портрет! — тихо произнесла МакГонагалл в небывалом гневе и удалилась по коридору быстрыми шагами, приказав студентам оставаться на месте.

Коллективный разум гриффиндорцев, собравшихся в кружок перед портретом, еще не успел прийти к заключению, кем является волшебница на их новом портрете, когда портрет привлек их внимание сухим покашливанием.

— Ну что ж, — саркастически произнесла Вальбурга Блэк, вновь появившаяся на своем портрете, — грязнокровочки, изменнички крови и прочие ублюдочки. На чистых, получистых и нечистых рассчитайсь!

— Иди в задницу, шалашовка! — отозвался Фред Уизли, и Вальбурга на мгновение задохнулась от гнева.

— Мы думали, это новый пароль, — пояснил Джордж. — Обманывать нехорошо, тетя!

— Старая карга Мюриэль тебе тетя, конопатый нищеброд, — огрызнулась Вальбурга, которую трудно было надолго ошарашить. — И в свою башню вы больше не войдете!

С этими словами Вальбурга исчезла с портрета вновь, а студенты Гриффиндора стали держать полевой совет, потому что стоять под дверью весь день никому не хотелось.

— Давайте жить дружно, мадам, — наклонившись к раме, предложил Джордж, избранный парламентером за его языкатость. — Вы не ругаете нас, мы не ругаем вас.

— И какой тогда мой интерес? — спустя пару минут отозвалась Вальбурга, появляясь на холсте.