Лирика (гет)

I was four and you were five,

You said to me: “You will be my wife”.

Remember?

Remember?

Arabesque, “Jingle Jangle Joe”

... 18 августа 1969...

Англия, графство Стаффордшир, округ Личфилд,

Блэквудский лес (в миру «Дьяволов Остров»)

Безусловно, Блэквудский лес был проклят.

Спроси у любого местного жителя, он непременно подтвердит. Между тем никто в Личфилде уже толком и не помнил, чем лес заслужил такую дурную славу. Предания, конечно, ходили. О, сколько же было преданий! И каждое новое — еще абсурднее старых. Зоркие взгляды общественности разделились. Консерваторы упорно отстаивали традиционную версию с вампирами. Либералы видели, в так называемых, «странностях» леса последствия вмешательства инопланетных цивилизаций и высшего разума. Революционеры (а были среди них и такие) поначалу пытались отыскать логическое объяснение. «Ну, не знаем, ― пожимали плечами они, ― может болото? Или выводок медведей?». Революционеры справедливо подмечали, что такой большой кусок земли просто-напросто пропадает зазря. Самый ярый из них, некто по фамилии Кричлоу (известный авантюрист родом из соседнего Каннока) после того, как прогорел на сети игорных домов, надумал открыть здесь второй Ньюкасл.* Он ходил к лесу как на работу, перебирал долгое время камни, некоторые из них складывал в свой портфель, — старая повитуха, которая жила напротив и каждый день наблюдала его искания, называла этот портфель «тревожным чемоданчиком», — уходил задумчивым, но на следующий день обязательно возвращался. Дело кончилось тем, что одним серым дождливым утром Кричлоу появился у леса в комбинезоне горняка в сопровождении огромного рычащего, как тот самый воображаемый выводок медведей, экскаватора. Экскаватор сшиб ковшом парочку сосен и ринулся вглубь, Кричлоу следовал вслед за ним. Более их не видели: ни экскаватор, ни Кричлоу. После их исчезновения партия революционеров пережила свои худшие дни и, не выдержав напора со стороны других партий, развалилась. Беспорядочный поток бывших революционеров пополнил ряды консерваторов и либералов. Те в свою очередь распались на десятки еще более мелких течений правых, левых и центристов. И вся эта схема была до того сложной и муторной, что разобраться в ней не под силу было и самому черту. Главным было только одно: каждое течение выдумывало собственную легенду, полную всякой всячины — порою совсем лживой, а порою и не очень.

Наибольшей правдивостью отличался рассказ старой повитухи Мэри Лейн (левой по убеждениям), той самой, с «тревожным чемоданчиком». Она с пеной у рта доказывала, что собственными глазами видела, как несколько раз в месяц к лесу подъезжает черный «Rolls-Royce» весьма мрачного вида, останавливается у самой границы, а потом оттуда выходит странный бородатый коротышка в высоком цилиндре. Он называл себя мистером Блэком, и в этом имени мадам Лейн видела очередной дьявольский знак. Каждый раз коротышка внимательно осматривался; когда замечал ее, даже здоровался и приподнимал цилиндр, а потом снова усаживался в свой «Rolls-Royce» и укатывал прямо в чащу. Что самое удивительное, мадам Лейн никогда не видела, чтобы он выезжал из лесу — только в лес. Именно из-за этой странности ей никто и не верил. «Больная она! ― говорил честный люд. ― Живет около самого Дьяволова Острова, вот и мерещатся ей всякие чудики». Да, странна человеческая природа: в сказки верить все горазды, а в правду — не тут-то было!

Потому мадам Лейн решила не рисковать и умолчала о том, что несколько раз видела вместе с коротышкой маленького мальчика. Ему было лет девять-десять на вид. И он откровенно походил на вампиреныша (стоит отдать должное консервативной природе повитухи): такой же бледный, скуластый, строгий не по годам и совершенно не по-детски красивый. В дополнение ко всему мальчонка носил волосы едва ли не до плеч. «Ну скажите, люди добрые, на кой черт ему такие?» ― сокрушалась мадам Лейн. «Добрые люди» не отвечали: они и не знали об этом мальчике. А мадам Лейн не торопилась рассказывать: она уже и сама начинала верить, что тронулась умом. Тем не менее таинственная парочка продолжала наведываться к лесу. И в конце концов повитуха к ним привыкла, даже стала кивать головой в приветствии.

Вот и сейчас, когда до нее донесся приглушенный звук мотора, мадам Лейн ожидала увидеть знакомую, выплывающую точно из сумрака машину. Повитуха вышла из дома и остановилась под козырьком. Сильный дождь, будто тысячей маленьких молотков, бил по крыше, ветер завывал, порою сверкала молния — она острым серебристым когтем спускалась к верхушкам хмурых сосен, казалось, вот-вот проткнет. И от буйных природных катаклизмов черный Блэквудский лес казался еще страшнее.

Мадам Лейн посильнее запахнула старенький залатанный плащ и, сощурив глаза, назойливо уставилась на этот Дьяволов Остров посреди мирного и спокойного Личфилда.

Вскоре действительно показался «Rolls-Royce». Но вопреки обычаю не черный, а серебристый. Его хромированные детали во время вспышек ярких молний сияли так, что слепили глаза. «Rolls-Royce» остановился около самого дома мадам Лейн, и та инстинктивно напряглась. «Мало ли каких чертей к дьяволу-то в гости притащило!» А потом дверца распахнулась, и перед повитухой предстало новое лицо, с такими же длинными волосами, как у уже знакомого мальчика. Но у мальчика волосы были темные, а у этого — русые. То был молодой человек лет под тридцать, изящный и очень привлекательный. Будь мадам Лейн на двадцать годков помоложе, она бы сочла милым покраснеть при его виде. Молодой человек, точь-в-точь как тот коротышка, оглядел окрестности, даже включил дальний свет для этой цели. Видимо, он остался доволен увиденным, потому что снова распахнул дверцу и собрался усаживаться обратно. Но мадам Лейн его остановила.

― Как вы считаете, Блэквудский лес проклят? ― перекрикивая завывания ветра, спросила она. Учитывая все странности, она не считала зазорным вот так, с бухты-барахты, задать такой вопрос.

Пушечным залпом бабахнул гром.

Молодой человек замер, сжав изящными пальцами серебристую дверь. Его фигура в дорогом костюме высветилась во время очередной вспышки. Удивительно, и пиджак и брюки оставались сухими, а ведь он стоял под проливным дождем! Он поднял на нее взгляд, там тоже сверкнула молния, только пронзительно синяя. Мадам Лейн терпеливо ждала ответа.

― Безусловно, ― равнодушно обронил незнакомец и сел за руль.

Спустя мгновения серебристый «Rolls-Royce» уже петлял среди толстенных вековых сосен, верхушки которых будто протыкали траурное небо. Мадам Лейн напряженно смотрела ему вслед, а потом суеверно перекрестила крохотную, будто игрушечную, машинку: роскошный красавец «Rolls-Royce» действительно казался игрушкой в этом страшном и мрачном лесу. Слишком страшном и слишком мрачном.

― Проклят, проклят... ― шептала себе под нос мадам Лейн, а потом неодобрительно покачала головой и скрылась в доме.

Тем временем «Rolls-Royce» преспокойно продолжал свой путь. «Ну да, проклят, ― точно говорил он, иронично помигивая фарами. ― И что с того?». Мало-помалу деревья перед ними редели, образовывалась накатанная проселочная дорога. Если бы мадам Лейн увидела ее, то точно бы заметила: «Ну скажите, люди добрые, с чего бы ей быть накатанной?»; «добрые люди» бы как обычно промолчали и на том дело с концом. Но «Rolls-Royce» ехал. Усердно и даже настырно, увеличивая скорость с каждым мгновением. Он напоминал серебристый всполох, несущийся сквозь стволы черных деревьев. Шины шуршали, фары светили, «Rolls-Royce» ехал. И ехал так, будто его совершенно не щадил владелец. Не щадить такую машину — глупость великая!

Он остановился только тогда, когда достиг опушки. По правую руку от него было — по всем законам жанра — кладбище, по левую — клубистый непроглядный туман. Потом туман завертелся, запенился и — принялся исчезать, будто его высасывали через гигантскую соломинку. Молодой человек приоткрыл дверь и, смешливо изогнув одну бровь, внимательным взглядом изучил рассохшиеся кресты: одни накренились, другие валялись где попало, а на некоторых могильных холмиках таковые вообще отсутствовали.

― Ну и мрачное же место, ― тихим голосом заключил он, а затем вдруг посмотрел на заднее сидение и отчего-то ободряюще подмигнул.

Дождь заметно ослаб и теперь всего лишь легонько моросил.

― Генри! ― воскликнули прямо из тумана. ― Ну наконец-то, я уже решил, что ты пропал!

Молодой человек обернулся на голос и приветливо поднял руку. Из недавнего тумана степенно и величественно выплывал огромный особняк. Особняк этот до смерти напоминал сам Блэквудский лес: высокие и острые шпили держат небо, темные стены придают угрюмости, решетки на окнах враждебно щетинятся, даже на почтовом ящике выбит недружелюбный значок пик, и луна на заднем фоне. Луна — конечно, планета. Спутник Земли, лунные кратеры, приливы-отливы, то-се... Но иногда все-таки кажется, что Луна — театральный задник, подвешенный в небе исключительно для того, чтобы время от времени на нем мелькали интересные картинки. Древнее поместье Блэквуд было как раз такой картинкой.

Да, консерваторская версия с вампирами определенно была изобретена не без доводов рассудка. Потому что любой нормальный рассудок при взгляде на все это обязательно бы заявил: «Добро пожаловать в загородный домишко графа Дракулы! Уборная прямо по коридору и налево!»

Домишко трансильванского кровососа вдобавок ко всему прочему был обнесен страшным кованным забором футов восемь в высоту. На заборе вместо привычных бронзовых львиных голов красовались серебряные змеи, скалящие огромные и наверняка очень острые клыки. Если местные жители называли вполне гостеприимный Блэквудский лес Дьяволовым Островом, интересно, как бы они окрестили сам Блэквуд?

Но теперь не об этом.

Около раскрытой настежь калитки стоял невысокий мужчина, тоже молодой человек лет тридцати, в атласном красном халате и домашних тапочках, в одной руке у него дымилась чашка с кофе, другой он опирался о забор (по сравнению с высоченным забором этот господин казался крошечным солдатиком на детском поле боя). Мадам Лейн, обличительно тыча пальцем, непременно бы признала в нем своего бородатого коротышку.

― Альфард, я уже говорил, что ты живешь в дыре? ― поинтересовался Генри, вылезая из своего «Rolls-Royce» на ковер из сухих желтых иголок.

Молодой человек у двери улыбнулся, совершенно не под стать дому: дружелюбно и приветливо.

― Твой Оксфорд — дыра, мой друг, ― рассмеялся Альфард, прихлебывая из своей чашки. ― Одна польза — институт рядом. Не нужно было тебе продавать особняк в Кенсингтоне, лучше бы нынешний продал и жил припеваючи.

― Родовое гнездо, Альфард, ― отозвался Генри, распахивая пассажирскую дверцу. ― Отец бы меня проклял, продай я его.

― Я сам живу в проклятом доме, как видишь: жив-здоров. Все эти проклятья — такая хуе... ― Альфард резко запнулся: его друг предупредительно вскинул руку, а потом эта рука превратилась в красноречивый кулак — не выражайся, мол.

С заднего сидения кто-то быстро и торопливо спрыгнул. Большие детские глаза испуганно округлились, став еще больше; посмотрели вначале на древнее кладбище, а потом и на сам особняк, отчетливо выделяющийся на фоне серебристого лунного сияния. Тоненькие ручки и ножки пробрала дрожь, крохотная ладонь ухватилась за отцовский пиджак, как за спасательный круг в бескрайнем океане.

― Я сегодня не один, ― Генри склонил голову и с улыбкой потрепал уткнувшуюся в него фигурку по голове. ― Она увязалась за мной так, что просто не отцепишь.

Альфард хмыкнул с пониманием и присел на корточки, становясь одного роста с маленькой девочкой.

― Да ты, я погляжу, выросла, малышка! ― заговорщицки улыбнулся он, подавая ей руку. Крохотная ладонь медленно пожала ее. Девочка внимательно-внимательно смотрела на его добродушное лицо, затем потянула носом и с наслаждением в глазах уставилась на содержимое чашки. Прикусила маленькую губу.

― А вы, похоже, нет, мистер Блэк, ― с толикой удивления ответствовала она, и Альфард расхохотался, выпрямляясь.

― Увы! ― заключил он, а потом обменялся приветственным рукопожатием и с усмехнувшимся Генри. ― Скоро и ты меня перегонишь, малышка.

Генри захлопнул дверцы автомобиля, Альфард махнул рукой в сторону калитки:

― Прошу всех в дом!

Большие глаза на маленьком лице снова перепугались и быстро-быстро заскользили по всем эркерам, балкончикам, башенкам и кованным пикам Блэквуда, особенно испуганно они воззрились на клыкастых змей. Но двое мужчин уже уверено разгребали ногами сосновые иголки и вдобавок увлеченно переговаривались между собой. Девочке не оставалось ничего другого, как поспешить вслед за ними.

― ... И ко скольким ты меня ждал? Ты связывался с Фредом? ― спрашивал ее отец.

― Связывался — да толку... Юнец торчит на очередной подпольной вечеринке факультета. Честно сказать, не могу представить веселящихся дизайнеров, но это моя личная проблема. Он говорил к девяти, а ты...

― А я обнимался с трансмиссией. Чертова трансмиссия, я тебе сразу говорил, что она не выдержит. Опоры полетели, я их какими только чарами не забрасывал — еще больше энергии жрет. Наши с тобой колымаги пока что явно не предназначены для длительных перелетов!

― Мне нравится твое «пока что». Ты всегда был оптимистом.

― Я уже давно не оптимист. Да уж, видимо, только малыш “Vincent”** может нормально поднимать свой металлический зад.

― И что, вы своим ходом из...

― Честера.

― Твою...

― Альфард!

― Да, да, понимаю. Тяжело поприще изобретателя.

― К слову об изобретателях. Именно об этом я и хотел с тобой поговорить...

Разговаривая следующим образом, они пересекли огромную лужайку, сплошь засаженную аккуратно выстриженным кизильником и огромными кустами роз. Красные на свету, в темноте розы выглядели почти черными. Их было так много, что они напоминали игрушки на рождественской елке. Только импровизированная елка выглядела мрачновато. Девочка не очень понимала, как этот странный мистер Блэк, лучший папин друг, может без страха жить в подобном месте. Самому мистеру Блэку подобные размышления были явно чужды: он лучился и улыбался, словом, был настоящим солнышком в хмуром склепе невинно убиенных. Впрочем, бабушка всегда ей говорила, что все Блэки — очень диковинные личности. Папа не терпел бабушкиных речей, а бабушка просто не терпела папу и всегда утверждала, что ее зять — личность еще более диковинная, не в самом лицеприятном значении этого слова. Но дочка твердо знала, что лучше папы никого нет. Папа самый-самый хороший! А если мистер Блэк — папин друг, значит и сам мистер Блэк не хуже.

Ну, совсем капельку хуже...

Детские размышления всегда отличаются особой логичностью.

Внутри Блэквуд оказался еще мрачнее и величественнее чем снаружи. Высоченные потолки, много выше чем в их оксфордском особняке, бесконечные анфилады и галереи, куча полок с потрепанными книгами, многие из которых были откровенно жутковатого вида, гигантские люстры и колонны, картины размером в полстены с изображением чудовищных баталий, — и все это потонуло в жадной и ненасытной темноте. Темнота рассеивалась лишь на мгновение, когда за окном мелькала очередная когтистая молния.

Молния сверкнула совсем рядом с домом, и девочка испуганно вжалась в стену.

― Ай! ― против воли пискнула она.

― Ай! Ай! А-а-а-ай! Я-а-ай! ― мгновенно ответили древние стены Блэквуда, и эхо разнеслось на многие и многие галереи.

― Не уходи никуда из гостиной! Узнаю, плакали твои обожаемые кеды! ― крикнул откуда-то из далека отец, а мистер Блэк дополнил:

― Там на столике лежит книжка, хочешь, почитай. Свет включается двумя хлопками! Мы с твоим отцом скоро вернемся, не волнуйся.

Не волнуйся.

То есть, не бойся.

Их голоса и шаги вскоре растворились совсем. «Зачем они ушли? Секреты, как у маленьких?» И «взрослая» девочка с сомнением покосилась на книги мистера Блэка — все как одна в черных, темно-синих или темно-зеленых обложках. Они не очень-то внушали доверие. Еще, не дай Мерлин, выпрыгнет из них кто-нибудь!

Молния по-прежнему полыхала слепящими белым светом, иногда ревел гром. А Блэквуд молчал. В нем стояла такая ненормальная тишь, что само сердце замирало. Казалось, ты попал в вечность и все, конец, ты мертв. И что ты здесь один, жалкий и беззащитный, один среди огромных стен. Девочка помотала головой и стороны в сторону и крепко зажмурила глаза. «Почему он ушел? Тут же страшно!..» А потом она помотала головой еще яростнее: «Нет, я не боюсь! Не боюсь, не боюсь! Папа это знает и доверяет мне. Да, доверяет».

К печали или радости, она не знала о тени.

Тень неслышно кралась по ступеням тяжелой мраморной лестницы, спрыгивала с одной на другую. Крохотной и черной, ей легко удавалось прятаться за широкими резными балясинами — было видно, как тень берется за них своими маленькими руками. Она замирала, вслушивалась и вглядывалась, но видела только темноту. Снова продолжала свой путь. Затем тихо-тихо тень уселась прямо на ступеньке и недовольным тоном позвала:

― Эй!

Девочка вздрогнула от неожиданности (до этого момента она не подозревала о существовании тени) и юрко нырнула за дубовую дверь. В очередной вспышке молнии она увидела свою собственную, лежащую на паркете. Теперь она тоже тень. Вторая.

― Ты кто? ― наседала первая тень, и вторая с облегчением перевела дух. Голос был мальчишеский. Живой. Настоящий. Это точно не легендарное приведение Блэквуда.

― А ты кто? ― парировала вторая тень, выглядывая из-за дверного косяка. На полукружиях лестницы она заметила какое-то движение. Темные очертания шевелились, спускались ниже.

― Я здесь живу, ― с достоинством сообщила первая тень.

― Здесь живет Альфард Блэк, а у Альфарда Блэка нет детей, ― авторитетно заявила вторая и тоже начала красться к лестнице. Шорохи и шевеления наверху на мгновение прекратились. Первая тень явно занервничала, и вторая поспешила закрепить результат: форсировала несколько полукружий и также уселась, обхватив руками колени.

― Я его племянник. Видишь, я ответил. Теперь говори, ты кто такая.

Вторая тень принялась внимательно вглядываться в первую, точно рассуждала — правда или нет? Но все равно толком ничего не могла разглядеть. Вокруг темно, видны только смутные, размытые очертания.

― Я дочь его друга, ― уклончиво ответствовала вторая тень. ― Мой папа ушел куда-то туда, ― и она махнула рукой, указывая направление, точно первая тень могла ее увидеть. Тем не менее первая тень снова задвигалась: возможно, сумела что-то различить.

Они еще какое-то время крались: кто — вверх, кто — вниз. Казалось, они ждали столкновения. В конце концов два неразличимых лица застыли в считанных дюймах друг от друга: первая тень смотрела вниз, вторая — вверх. Напряженное дыхание теней смешалось. И вторая после долгой паузы нарушила давящую тишину:

― Будем знакомы, племянник Альфарда Блэка, ― и она протянула вперед ладонь, точь-в-точь как до этого сделал названный Альфард Блэк.

Мальчишка прыснул.

― Будем, дочь друга Альфарда Блэка, ― ответил он и нащупал в темноте ее руку своей. Потом недоуменно дернулся: ― Чего ты такая холодная? Пальцы — лед!

― Не знаю, ― она пожала плечами. ― У меня всегда такие.

Очертания головы напротив зашевелились. Видимо, он свесил ее набок.

― А ты точно нормальная? ― звучало недоверчиво.

― А ты сам?

Одновременно с ее словами они пожали друг другу руки с деланной взрослой солидностью. В конце концов, если в твоем имени звучит имя знаменитого изобретателя Альфарда Блэка, надо соответствовать, господа, надо соответствовать. После этого рукопожатия все вновь затихло. Воздух колебался, будто открывали рот, но никто не произнес и звука. Два маленьких комочка на лестнице застыли, как статуи, шевелились только глаза, тщетно пытаясь разглядеть друг друга.

― Может, зажечь свет? ― робко спросила она.

― Зачем? ― с живым удивлением ответил он. ― Так же интереснее!

Она не нашла ни одного стоящего аргумента, чтобы возразить. Потом ее неожиданно дернули за руку, знакомый голос снова заговорил: «Садись!» ― попросил он, и она покорно плюхнулась рядом с ним, наткнувшись на худой мальчишеский бок. Бок дернулся и ушел в сторону. Они честно поделили ступеньку на двоих и уселись, не разжимая рук; ноги у обоих сжались в коленях. Снова молчание. Две маленьких фигурки в темноте походили на одну большую, на взрослого человека, который развалился на лестнице, как морская звезда. «Звезда» застыла, вернее, почти застыла: при каждой вспышке молнии правая ее часть заметно вздрагивала.

― Ты боишься? ― спросил он.

Она не ответила. Вместо этого тоже спросила:

― А ты?

― Нет, ― звучало гордо. Он повернул голову и посмотрел на темную фигурку рядом с собой. ― А что ты боишься — это нормально. Ты же девчонка, ― объяснил он снисходительно.

Она дернулась, тоже повернула голову — так резко и недовольно, что они столкнулись лбами и возмущенно отскочили на разные концы ступеньки.

― Эй, осторожней! ― воскликнул он, потирая место ушиба. Она тоже усердно терла лоб и с недовольством смотрела на своего соседа по лестнице.

― Сам осторожней!

Они фыркнули и замолчали. Каждый был по-своему возмущен. Тишина нависала, отскакивала от мраморных полукружий и растворялась в огромной темной галерее — она была настолько велика, что любой человек почувствовал бы себя там никчемной букашкой. В темноте сердце замирало. Молчанка затягивалась.

Она сдалась первой:

― А ты часто здесь бываешь?

Детский голосок дребезжал, как от ударов. Хотя, быть может, всему виной было назойливое эхо.

― Так, приезжаю иногда, ― со странной горечью ответил он.

― А ты откуда? Я вот из Оксфорда.

― Из Лондона, ― его голос снова стал бесцветным.

― А! ― она покивала.

― Что «а»?

― Я жила одно время в Лондоне, ― неловко пробормотала она. ― У нас в Оксфорде потише, всё студенты да заучки. В Лондоне мой дядя живет. Он в этом году в Хогвартс поступает, представляешь? Ему уже письмо пришло! Вот же счастливый! ― голос ее мгновенно стал мечтательным, казалось, что она даже голову откинула от нахлынувших чувств.

В противоположном углу тут же зашевелились. Он внимательно посмотрел на ее темную фигурку, отчетливо видны были лишь завернутый край платья да узкая туфля.

― Твоему дяде одиннадцать? ― хмыкнул.

Она кивнула.

― Прикольно, да? ― хохотнула.

Он также рассмеялся, изящным жестом вскинул голову. Это изящество было заметно даже в темноте. Ее дядя так не умел. Несмотря на то, что был старше и что бабушка потратила много-много сил, чтобы привить сыну драгоценную элегантность.

― Вы с ним часто видитесь? ― с откровенным интересом спросил он и вроде бы снова придвинулся поближе. Любопытство в его интонации было настолько живым, что девочке это невольно польстило. Не сразу она смекнула, что в этом вопросе твердо чувствуется личная подоплека.

― Не-а, ― ответила она. ― Он такой зануда, что сил нет. Говорит, что я мелкая и похожа на глупого растрепанного низзла. Мы всегда с ним ругаемся, ― с досадой продолжила она (видимо, крепко засела в ней обида). ― Станни собирается на Слизерин поступать, чтобы вместе с братом...

― К этим фрикам? ― усмехнулся он и иронично присвистнул. Но почти тут же голос его оборвался и потух: ― Там все мои учились. ― Признание явно далось ему тяжело. ― Боюсь, мне не удастся нарушить традицию. Но если бы я мог выбирать, то точно бы поступил на Гриффиндор: вот где все самые крутые учатся. Ох, и задал бы я тогда кузине... ― мечтательно выдал он, казалось, едва ли не облизал губы, как обожравшийся сливок кот.

Она внимательно слушала его сбивчивую речь. Молчала. Потом опустила голову, явно думая о чем-то своем. Мальчик напрягся, похоже, решил, что чем-то ее обидел. Но чем? Неужто она тоже хочет попасть вместе со своим ненормальным одиннадцатилетним дядюшкой?

― Моя мама училась на Слизерине, ― внезапно призналась она, отчего-то очень грустно. ― Папа всегда над ней смеялся из-за этого.

― А он?

Она снова подняла голову и посмотрела на мальчика. Тот не видел ее глаз, но под обстрелом из тысячи проклятий ему было бы спокойнее, чем под ее взглядом.

― Гриффиндор, ― наконец сказала она.

Он уважительно цокнул языком, мысленно подмечая для себя, что его мама (раз уж они заговорили он мамах) никогда бы не одобрила такой фамильярный жест. Мама вообще не одобряла ничего фамильярного. К слову о фамильярности, более всего она не одобряла его поведение. Потому он и смывался от нее в Блэквуд.

Мальчик посмотрел на свою собеседницу. Она сжалась в комочек и настороженно оглядывалась по сторонам. Крохотные пальцы лежали на перилах и отстукивали какую-то тихую мелодию. От молнии она более не вздрагивала, но и спокойной тоже не была. То к нему повернется, то от него, то назад, на гостиную посмотрит, то вперед, на второй этаж.

― Ты здесь когда-нибудь была? ― спросил он.

Девочка отрицательно мотнула головой, снова развернулась в его сторону. Мальчик тут же, с готовностью поднялся на ноги и небрежным жестом одернул свою рубашку. Потом подошел к ней едва ли не в плотную и подал руку:

― Тогда пойдем.

― Куда? ― оторопела она, задрав голову и снова силясь его разглядеть.

― Как, куда? На экскурсию, ― словно говоря о само собой разумеющемся, фыркнул он. Сделал эффектную драматическую паузу и добавил таинственным шепотом: ― Тут одно такое местечко есть — закачаешься!

Она не очень-то понимала, почему должна была начать качаться (тем не менее она уже начала привыкать к несколько странным словам нового знакомого: одни фрики чего стоят! кто они вообще такие?), но к месту ее пригвоздил довод куда более веский:

― Мне папа запретил из гостиной уходить, ― девочка свесила голову. Успела только заметить, как ладонь перед ее лицом исчезла и как мальчик выразительно скрестил руки на груди.

― Просто скажи, что боишься, ― ехидно-ехидно пропел он и вроде бы даже чуть-чуть наклонился вперед, нависая над ней и придавая своим словам еще больше уничижительности. ― Проклятый дом... Проклятый лес... ― шепот был вкрадчивым, и от этого пугал еще больше. ― Молния... ― припомнил ее вздрагивания он.

― Не боюсь! ― мгновенно взвилась она, и он понял, что нашел ее слабое место. ― Я ничего не боюсь!

Мальчик хмыкнул, будто говорил: «Докажи!» Она тут же вскочила и стала рядом. Оказалось, что он был выше ее почти на голову, и это его порадовало. Он снова протянул ей руку. Она недолго подумала и подала ему свою.

Худая мальчишеская ладонь была теплой, внушала доверие. Он кивнул и потянул ее вслед за собой. Две пары детских ног бежали вверх по лестнице, крохотные каблучки ударялись о мраморные полукружья, шорохи протяжным эхо разносились по всему дому. Пару раз она едва не упала, беспомощно чиркнув носком туфли по ступени, но мальчик успевал вытягивать ее вслед за собой. Над чем-то смеялся, она в ответ фырчала. Он остановился лишь на мгновение. Это было около развилки: одна часть лестницы уходила еще выше, а другая, наоборот, сглаживалась, превращалась в полноценный этаж. Мальчик выбрал вторую. И спустя мгновение они неслись уже по паркету.

Второй этаж Блэквуда мало отличался от первого. Снова темно, снова огромные галереи и высоченные потолки, снова чувствуется затаенная угроза. Только здесь ощущалось и некое подобие уюта: по крайней мере, люди здесь точно жили. Все столы (каждый из них с подсветкой), даже здоровенный бильярдный, были завалены толстым слоем пергамента: кусками он был закручен в аккуратные свитки, кусками просто валялся развернутым где-попало — виднелись гигантские чертежи. Чего только они не изображали! Лифты, прессы, машины, мотоциклы, метлы, шкафы странных форм, непонятные вагоны, приемники! Одним словом, человек, который заведовал всем этим научным богатством, бесспорно был разносторонней личностью. Над столами висел целая армия разноуровневых полок, каждый уровень был предназначен под что-то свое: в одном месте были только карандаши, в другом — только циркули, в третьем — только штангенциркули и т.д., и т.п. Глаза при взгляде на все это разбегались. Сразу жалко становилось, что глáза-то у тебя всего лишь два.

Но мальчик не останавливался, тянул ее еще дальше.

Он не собирался задерживаться даже, когда они очутились на балконе. Этот балкон висел над огромным залом первого этажа и представлял собой воистину помпезное зрелище: лепнина, антикварный набор стульев, серебряный буфет, судя по виду, самого Мерлина. Сердце замирало, и отнюдь не от страха. Девочка остановилась, положила руку на резной бортик и посмотрела вниз, в зал. Там горели свечи, они были единственным источником света на многие и многие футы роскошных помещений, их слабое свечение доходило и до балкона. Озаряло смутные очертания мебели, слепило восхищенные глаза. А там внизу, простирался самый настоящий бальный зал... Хотя, какой бальный! Тронный! Точно тронный! Нужно было только пустить отделанную золотыми нитками красную дорожку и поставить где-нибудь у стены большое кресло — и сама бы Елизавета Вторая была бы не прочь на него присесть.

Она обернулась на своего проводника, но успела заметить только прямые черные волосы, спускающиеся к шее треугольными ласточкиными хвостами: он резко сгреб ее в охапку и даже рот зажал рукой. Девочка возмутилась, собралась уже его укусить, но он выразительно цыкнул и потянул ее к колонне. Во всех его движениях отчетливо чувствовалось напряжение. Это было не просто так.

― Сиди тихо! ― властным шепотом приказал мальчик, снова становясь неразличимым в темноте. Он присел на корточки и медленно-медленно выглянул из их укрытия.

― Не командуй! ― тоже шепотом возмутилась она и тоже выглянула.

В зале появились шорохи, звуки шагов. Затем к ним примешались знакомые голоса.

― ...Деньги и работа, Генри! ― говорил Альфард Блэк, проходя к столику около камина. ― Деньги и работа — вот все, что тебя интересует последние три года, ― в его словах скользила укоризна. ― Ты не решился стать изобретателем вместе со мной и стал невыразимцем. И толку от этого! Только первым выносишь ночной горшок министру магии.

― Да, я на мели, Блэк, ― горько усмехнулся Генри, принимая из рук друга рюмку с жидкостью сомнительного цвета. ― Поэтому мне нужны деньги. Моя семья никогда не была богата, в отличие от твоей: все бабки мы сразу, как только получали, вбухивали в ненужные вещи, а не складывали в «Гринготтс». У меня дома можно открывать оружейный цех, но мне это как мертвому припарка. Что за нелепая любовь к ножам и пистолетам! И знаешь, что самое обидное? Она и у меня есть!

― Продай.

― Продай! ― нервно расхохотался Генри. ― И все эти аристократические суки узнают, что я еле концы свожу с концами! Начнут перемывать мне кости и заливаться показным сочувствием, начнут еще сильнее под меня рыть! И посадят, я уверен, что посадят! И что тогда? Я пущу свою дочь по миру! Вот она обрадуется, какой классный у нее папаша!

Девочка опустила голову и спряталась за колонной. Мальчик ободряюще сжал ее холодные пальцы.

― Ты не говорил, что под тебя роют, ― нахмурил брови Альфард.

― Но это не значит, что такого нет, ― Генри залпом выпил, нахмурился, а потом голос его заметно успокоился: ― Уверен, что это паскуда Малфой. У нас с ним сейчас настоящая схватка за кресло главы невыразимцев — все знают, что Беллмену осталось не больше года. Я последние деньги спустил, чтобы обезопаситься от шпионов этого лягушатника и поджать под себя «Пророк», а то еще накатают всякой чуши... И подыхать мне потом под забором из чистого золота, ― он снова усмехнулся, сжал руки в замок.

― Ты хочешь взять у меня денег в долг? ― Альфард посмотрел ему прямо в глаза. Напряженно. Выискивая суть.

Генри покачал головой.

― И потерять лучшего друга? ― он выгнул левую бровь. ― Я хочу продать тебе свои права на наш “Vincent”, вот что я хочу. Мне очень нужна подъемная сумма, ты понимаешь, тогда я получу кресло. А это кресло... мой единственный шанс решить финансовые проблемы.

Альфард выпил из своей рюмки.

Одновременно с этим мальчик поднялся на ноги и прижался спиной к колонне. Поникшая девочка подняла голову и открыла было рот для вопроса, но он ее опередил:

― Пойдем-ка отсюда, ― даже в темноте она увидела, что он ей подмигнул; его рука сжала ее плечо. Совершенно по-взрослому.

― Куда? ― тихо прошептала она.

― Поднимать настроение, ― ответил он, опять тем же тоном, будто говорилось о самом собой разумеющемся. ― Пойдем-пойдем!

И мальчик перехватил ее руку и снова потащил за собой. Она поднялась на ноги, бросила последний печальный взгляд на отца: у него на виске тоненько пульсировала жилка, и покорно поплелась вслед за своим провожатым. Особого энтузиазма в ней не было, но все-таки она шла. Мальчик, вновь ставший похожим на тень, не произносил и звука, иногда тревожно оборачивался, словно боялся, что она сейчас заплачет. Она не плакала, следовала за ним, голова по-прежнему была опущена.

Спустя минуту до них донесся шум воды.

― Это самое крутое место во всем Блэквуде! ― с энтузиазмом поделился он, останавливаясь рядом. ― Дядя сам его построил, ― в его голосе мигом появилась недюжинная гордость за родственника.

А вот ей энтузиазма не хватало:

― Его? ― она хмыкнула. ― Джакузи?

Мальчик не знал, что такое «джакузи», но незнание не помешало ему уверенно ответить:

― Это круче.

Девочка недоверчиво посмотрела на него. Лица не видно. Опять. Ему уже было глубоко плевать, что они друг друга не видят; он распахнул дверь и втолкнул ее в помещение, которое, быть может, было больше даже «тронного зала». Вода там шумела так сильно, что, казалось, грозилась проломить барабанные перепонки.

А потом она подняла глаза.

Это был огромный водопад, который начинался где-то под высоченным потолком и опоясывал три стены. Воды пенилась, закручивалась в маленькие смерчи и... светилась. Белым, тревожным светом, напоминающим лунный. Громкий шум по-прежнему стучал в ушах, но на него уже было грехом обращать внимание. Такую красоту мало кто видел в жизни. Домашний водопад... Это же куда круче, чем какое-то жалкое джакузи и какие-то не менее жалкие Ниагары, верно? Водяная стена скользила по камням и плюхалась... опять в воду. Брызги летели во все стороны, долетали до них и попадали на одежду — там точно по маленькой звезде загоралось. Черные стены и белая вода... Белый светящийся бассейн, который занимал почти всю гигантскую комнату. Волны. Точно морские. Вода ударялась о выложенный темной плиткой бортики бассейна и снова рассыпалась фонтаном брызг. На это можно было смотреть вечно.

Но ее прервали.

― Так, а теперь открой рот и покажи язык, ― перекрикивая шум, попросил мальчик.

Она с трудом оторвалась и перевела на него взгляд. У него светились рукава рубашки: он то и дело прикрывался ими от летящего в него фонтана.

― Зачем? ― изумилась девочка.

― Я хочу убедится, что ты его проглотила. Потому что это единственное оправдание, которое позволяет не визжать и не прыгать мне на шею, ― он снова скрестил руки на груди. Только эти светящиеся руки и было видно в непроглядной, жадной темноте. Наблюдать за этим движением было забавно.

Девочка весело расхохоталась, потом подбежала к бассейну, чтобы взглянуть на чудесный бассейн еще ближе. Ее мгновенно окотило очередной пенящейся волной, и она рассмеялась еще громче и еще веселее. Подняла к лицу пальцы — от них исходил знакомый белый свет.

― Это... Это волшебно! ― она повернулась к мальчику. ― Я в жизни не видела ничего подобного!

― И не увидишь, ― пообещал он, усаживаясь рядом с ней на бортик. Теперь у него сияла все рубашка целиком. Вид у него был гордый и довольный собой.

― Подумать только!.. ― она не очень-то его слушала, тоже плюхнулась на плитку, эмоции так и распирали. ― Прямо в комнате!.. И так красиво... ― это она сказала уже тоном тише. Смотрела и смотрела на водопад, не отворачиваясь. Она вглядывалась так упорно, что даже разглядела дикие камни за толстой водяной стеной. Все мысли улетучивались... утекали, как быстрые струи воды. Проблемы растворились в этом пенящимся шипящем бассейне. На ее губах заиграла совершенно искренняя, счастливая улыбка.

― У тебя волосы светятся, ― мальчик наклонился к ее уху. Он сидел совсем рядом, его дыхание обжигало ее шею.

― Да? ― девочка обернулась все с той же улыбкой, а потом ее резко и сильно толкнули. Она и опомнится не успела, как уже с головой ушла под воду. От изумления она даже выплыла не сразу. Вода прохладой обхватила все тело, булькала в ушах, кружилась, давила на голову. Ее ноги нащупали дно, и она поднялась. С лица капала вода, волосы толстыми черными сосульками висели вдоль щек. Глаза щипало, она заморгала.

― Ты что творишь?! ― закричала она возмущенно — мальчик только весело расхохотался, откинув назад голову. Он по-прежнему сидел на бортике. Надрывался, наверное, до боли в животе.

Девочка мстительно улыбнулась. Бросилась к нему и потащила вниз за ногу. Крик, фонтан брызг — и он тоже оказался в бассейне, мокрый с головы до ног, светящийся, как лампочка в магловском доме.

― Офигела?! ― воскликнул он, вытирая ладонями мокрое лицо. Маленькие белые капельки струйкой стекали с подбородка. Его волосы теперь тоже напоминали жалкие, тонкие сосульки. Он поводил руками по поверхности воды. ― Ну я тебе...

И одновременно с этими словами ее окатило мощной волной брызг. Закрыться она не успела и теперь опять силилась распахнуть глаза. А потом обдала его в ответ. Они смеялись и брызгались, ныряли, пытались обойти противника со спины и хорошенько намочить и без того мокрого. Одежда тянула вниз, с каждым шагом к водопаду бассейн становился все глубже и глубже, но никто не обращал на это внимания. Веселый детский хохот так же, как и пена, пузырился в воде. Их лица сияли — и в прямом и в переносном смысле.

― А давай в догонялки!

― Ты водишь!

― Нет, ты!

― Ты!

― А я говорю: ты!

И снова смех.

Они напоминали двух мокрых барахтающихся щенков. Брызги летели во все стороны без разбору. Порою кто-то предусмотрительно уходил на дно, а потом неожиданно выпрыгивал рядом со своим противником. Однажды мальчик даже попробовал подплыть под водопад: его окатило так сильно, что он едва не задохнулся, а потом отплевывался так, что вся вода, каким-то образом попадала ей в лицо. Она надула губы, сощурила глаза... Ее волна оказалась такой мощной, что он поскользнулся и потерял равновесие.

Смех и радость.

― Мне кажется, что я попала в миску с молоком! ― хохотала она, зачерпывая пенящуюся белую воду рукой и перекидывая ее в другую. ― Я бы хотела тут жить!

― В миске с молоком?

Они переглянулись и захохотали пуще прежнего. Водопад по-прежнему шумел, вода ударялась о воду, но этот смех был куда громче. Они носились быстрыми сверкающими молниями, выпрыгивали, пытались плыть — впрочем, их тут же умело топили.

― Нет, здесь, в Блэквуде! ― она улыбалась. ― Тут бывает страшно, но это очень... ― она замолчала на мгновение. Как же он всегда говорил? ― ... круто!

― Я бы тоже хотел здесь жить! ― согласился он, закрываясь от брызг. ― Эй, нечестно! Я не брызгался, когда ты говорила!

― Это месть: ты меня столкнул!

― Ты тоже меня столкнула!

― Ты первый!

― Но ведь тебе понравилось!

― Первые секунд тридцать я хотела тебя убить, ― заметила она.

― У меня — аналогично.

Хохот снова рассыпался, тысячами светящихся капель скатился по каменным стенам и плюхнулся в бассейн. Они уже заметно устали плескаться, но все еще продолжали свою игру. Кто-то убегал, кто-то догонял. Роли менялись так быстро, что порою ребята путались и подставлялись. Они часто ныряли, потому что в воде было куда теплее, отряхивали волосы: мальчик это делал, как самый настоящий щенок, девочка долго и упорно пыталась выжать свою тяжелую шевелюру. Но потом брызги непременно летели снова.

― Попалась! Ты водишь!

Девочка вздрогнула. Две руки позади нее сжали ее плечи. Она резко обернулась — снова удар лоб в лоб.

― Ой, прости! ― на ее лице мгновенно появилась неловкая гримаса, она сдвинула брови. Виновато посмотрела на него.

― Ничего! ― мальчик махнул рукой, слегка нахмурившись, но затем его рука снова легла на ее плечо. Их лица зависли друг напротив друга. Из-за исходившего от них белого сияния они казались неживыми, точно вылепленными из снега. Никому из них толком даже не удалось различить черты лица другого. Точно ясно было только одно — у обоих глаза темные.

― Мы что, теперь всегда будем светится? ― она шептала, внимательно смотрела на него. Улыбка на ее губах пропала. Лицо имело какое-то странное, отстраненное выражение.

― Когда высохнем, перестанем, ― он тоже шептал.

Водопад продолжал громыхать и бурлить, но голоса все равно были отчетливо слышны.

Она попыталась улыбнуться. Улыбка на мгновение мелькнула так же, как мелькает далекая, но яркая молния, а потом исчезла. У нее был маленький рот, который даже несмотря на ненормальное, неестественное свечение цветом казался похожим на ягоду. Мальчик застыл, внутри у него что-то екнуло и — провалилось. Он наклонился к ее лицу и поцеловал прямо в изумленно распахнувшиеся губы. По подбородку стекла крохотная капелька — упала в воду. Казалось, ее было слышно; казалось, все чувства обострились; казалось, сердце замерло, а потом понеслось, поскакало, грозилось выпрыгнуть и также булькнуться в белую воду. Он отстранился, не отводя от нее взгляда, внимательно вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, что она почувствовала. Она не шевелилась, ее большие глаза со слипшимися от воды ресницами также смотрели на него. Она точно не была напугана, и мальчик снова наклонился к ней, стал смелее и осторожно пропустил ее губу между зубами. Он никогда не делал ничего подобного, ему просто захотелось... понравилось. А понравилось ли ей? Девочка вначале прикрыла глаза, потом распахнула, ее веки затрепетали. Влажные губы перед ним разомкнулись.

Кажется, она улыбнулась.

......................................................................................................................................................................

*Ньюкасл (Ньюкасл-эпон-Тайн, Newcastle upon Tyne) — город в Великобритании (Англия), административный центр метрополитенского графства Тайн-энд-Уир; центр английской угольной промышленности — из-за этого стал нарицательным: “carry coals to Newcastle” — “возить уголь в Ньюкасл” (т.е. возить что-то туда, где этого и так достаточно), сходно нашему “со своим самоваром в Тулу”.

** Имеется в виду “Vincent Black Shadow” — английский мотоцикл; выпускался с 1948; считается одним из лучших мотоциклов своего времени.